Глава восьмая
1
Два года властвуя в Сибири,
Казаки выходы нашли,
На страны в азиатском мире,
Торговлю с ними завели.
Купцов богатых караваны,
Далёкие к ним слали страны,
И шли восточные дары –
В путь, от самой аж Бухары.
Тот торный путь от вод Арала
В киргиз-кайсаков степи шел,
С времён Чингизовых он вел
Юг в север Азии, бывало.
И ярмарки разгульну ширь
Два года ведала Сибирь.
2
Зрить пышной ярмарки картину
Спешили все тогда скорей.
За драгоценную пушнину, -
Мех лис, куниц и соболей, -
Бухарцы в мену предлагали
Земли и ремесла плоды:
С щербетом – чёс для бороды,
С изюмом – шелк хорезмской шали,
Что шла портянкой внутрь сапог,
Лаская грубь казачьих ног.
Верблюды желтые ревели,
Когда горбы их щупать смели,
А белый головной верблюд
Во лбу нес дивный изумруд.
3
Шел соболь по цене, как камень
В оправе золотых перстней,
Иль как с ковер, широка знамень
Парчи, горящей словно пламень,
Иль нож, что воину нужней.
Казаки, до оружья хваты,
И соболями все богаты
(Поскольку долю и общак
Делил всем поровну Ермак),
Себе на всяк вкус находили
Булавы, сабли и ножи.
«Эй, басурманин, покажи
Ишо вон тот, в алмазной пыли,
Что ручкой на кистень похож.
Держи два соболя, дай нож…»
4
Купец тот знал, бельмес по-русски
(В Москве уж много торговал),
И, щуря глаз узбекский узкий,
Хитрил и цену набивал.
Хотя его на самом деле
Глаза от соболей горели,
Просил за нож и шмот парчей
Он трех роскошных соболей.
Казак, хоть видя басурманский
Подвох, не спорил и… давал,
А на бухарца он взирал
Гостеприимно, христиански.
Тот голову в чалме клонил:
«Рахмат! Якши!» - благодарил.
5
В Сибирь восточных блеск базаров
Вошел, и зрелища был пир.
Не перечислить всех товаров,
Являл что ярмарочный мир.
Всё нравилось казакам – мена,
Оружия, одежды смена, -
Хоть жизнь недорого ценя,
Они и одного для дня
Любили брать её услады
И наслаждаться всякий раз,
Коль наступал потехи час;
Да и купцы – все были рады…
Но в этот год из дальних стран
Вдруг задержался караван.
6
Ермак, услышав про Кучума,
Смекнул: тот ищет караван.
Микулич вышел лишь угрюмо,
Явился Мещеряк, им зван.
Ермак, сомнения развея,
Сибирь оставил на Матвея,
И трем полстам казаков с ним.
А сам полсотне, удалым
И сильным, дал приказ: сбираться.
«Чтоб за день караван найти,
И от Кучума упасти,
Идем в поход, казаки-братцы,
На стругах, дабы нам успеть
В пути бухарцев перевстреть».
7
Зловещий замысел свершался:
Казаков выманил Кучум.
То им лазутчик посылался,
То в нем, лелеемой из дум
Была одна – о царстве, – дума,
Столь сладостная для Кучума,
Что сотрясало сердце грудь
При мысли царство вновь вернуть.
Кучум, невидимый казакам,
Вдали следил их, затаясь.
Плыл целый день Сибирский князь.
Не раз, его послушно знакам,
Гребли казаки к берегам
И приставали тут и там.
8
Без завтрака и без обеда,
Без отдыха реки вверх шли.
Искали тщательно, но следа
Казаки даже не нашли
Иль признака какого стана, -
И ни бухарцев каравана,
И ни Кучумовых людей,
По Иртышу в округе всей.
Уже под ночь, в пути возвратном,
Ермак решил заночевать:
Истомилась, устала рать,
Весь день трудясь во поте ратном.
В Иртыш впадает где Вагай,
Ермак зрит остров: «Приставай!»
9
На месте сём воспомним с грустью,
Когда душой представим лишь…
К Вагайскому (где остров), к устью,
Тек надвое делясь Иртыш,
Кривясь излучиной – к востоку,
И – прямо, где не поглубоку
Когда-то вырыт был канал.
Искусственный уж берег стал
Изглажен от следов копанья.
(Зовется ныне полутопь
Та - Ермакова перекопь).
Там к югу - холм есть, от преданья,
Насыпан хану был под трон
Руками девичьими он.
10
Средь памятников сих забытых
Давно уж минувших веков
Воздвигнул славу в честь убитых
Последний подвиг Ермаков.
И хоть погибнуть надлежало,
Но, несомненно, – здесь начало
Сибирь истории возьмет.
Здесь ей Россия прирастет,
Как позже скажет Ломоносов,
И дальше – станет явь в веках,
Что здесь живем, родясь в родах,
И соль земли нам смысл вопросов
В распятом Спасе на крови.
Сим дай Бог братство нам в любви.
11
На берег, выйдя, привязали
Казаки струги к ивняку.
Шатры разбили. Есть не стали:
Смертельно до того устали,
Что замертво все спать упали.
Подкрался сон и к Ермаку.
Ермак всегда столь осторожный
И бдительный, тут неприложный
Закон – спать с стражей не соблюл
И, задремав в шатре, заснул…
Оплошность ли, судьбу ль жестоку,
Что посмеялась тут над ним –
Кого и как мы обвиним?
Из мрака, выгнувшись к востоку,
Как ятаган сверкнул Иртыш,
И вдруг гроза взорвала тишь…
12
Громады низких туч от молний,
Внутри их блещущих, слепят,
Гремит с небесной колокольни,
И ветры вышние свистят.
Пальнула молния извивом.
Иртыш, взлохмаченный порывом,
Весь яростных борений полн,
Бьет в берег гребни частых волн.
Дохнуло холодом от тучи.
Вот, остров градом оградя,
Вслед зерна крупные дождя
Летят, всё засевая круче.
И давит гром со всех сторон:
«Проснись, Ермак!» Но крепок сон.
13
Последним проблеском в сознанье
Его как будто будит рок.
Но в детстве он… Грозы сиянье…
Он, восьмилеток- Василёк,
Ожесточенно лужи месит,
Бежит, а в мыслях куролесит:
Рыбалка! «Тимофей! Отец!» –
Мать батю кличет. Наконец,
Спешит – Гаврюха, братка, с поля,
А Фрол, брат средний, неводить
Зовёт соседей, да б добыть
Из Чусовой стерлядки. Поля,
Сестра на ощупь шьёт впотьмах
Прореху в бредня ячеях,
14
Проворствуя иглой-цыганкой.
«Темно!» – кричит, но вот, зажгли
Лампаду. Огонек под склянкой
Льёт свет на пуки конопли.
Синё вдруг стало в хате днем как,
Миг тишины, и – треснул гром так,
Что бабы охают, крестясь,
А мать, смешно кота боясь,
Шипит на Ваську: «Брысь, проклятый!»
Что ж, Васька, тезка, хитрый кот,
Мурлыча, к Васильку идёт,
И трется мордочкой усатой,
И горбится, дрожа от чувств, -
Почуял рыбу, жирный хлюст.
15
Соседи и родня – все в сборе.
Пришел и дядя Родион,
За ним Лука, Димитрий вскоре –
Братья двоюродные. Вон
Ровесник Мишка, сын соседский
Прибег. Серьёзно, не по-детски,
С ним поручкался Василёк:
У Мишки спрятан бредешок.
А как же? Мужики рыбалить
Сбираются, при снасти все,
В грозу на Чусовой косе,
А им-то с Мишкой, что же, пялить
Глаза на печку от тоски?
Ну, нет! Есть бредень, есть мешки…
16
Опять сверкнуло… «Страсть Господня»,-
Мать крестится и вся дрожит, -
« И что те вздумалось сегодня
Рыбалить?» – на отца ворчит.
«Молчи, не разумеешь, баба.
Пужаясь от грозы, не слабо,
Прёт рыба к берегу дуром,
И мы её там шатанём…
Послухай, Васька, как там ерик?
Поди, гудёт?..» . «Гудёт, гудёт!»
«Тогда пора. Пошли на берег.
А чтоб нутрё не застудить,
Всем в пазух сенца подложить.»
17
Из хаты вышли: «Эка, темень!
Земля в размяк… Держись за мной!»
В отвес льёт дождь густой на темень,
Ползёт потоком к Чусовой.
Идут… подвязаны кофтёнки,
В платках, и снизу в одежонке:
В исподних юбках на чулки…
Идут то бабы. Мужики
Тепло все тоже пододеты…
«Гля, то не пристань, Тимофей?»
«Она и есть… Отсель - и сей.
Кажись на рыбу все приметы.
На бредень по три разбредайсь
И, с Богом, наловить старайсь!»
18
«Отец от глуби зачинает» –
Всё зорко видит Василёк,
Который толк в рыбалке знает.
Припёрли с Мишкой бредешок
(Мешки конечно не забыли),
И тут же план соорудили,
Как стерляди мешка с три взять.
Откуда только бы зачать?
Идут…поодаль, незаметно,
С дружком Мишаткой Василёк.
Конечно, рыбе невдомёк,
Ловцы-то, знаемы всесветно,
Идут… ох, страшно над косой…
Гроза ревет на Чусовой!
19
Рёв стонущ… Ветер, в клочья рвущий
Тугое полотно дождя,
Свистит, хватает, вездесущий…
Вошли тихонько, забродя.
Как филин ухает на дубе,
Гром Васильку: Иди от глуби!
Решились разом, заодно
И, щупая ногами дно,
По пояс окунулись в воду.
В миг липкий холод вполз на грудь,
Чтоб сердце обручем стянуть.
В глаза зажмуренные сходу,
Глубинным запахом полна,
Стегает, как кнутом, волна.
20
Надувшись шаром, тянет бредень,
И ноги в шерстяных чулках
Скользят, и глуби хладна ледень
С комолом, рвущимся в руках –
Влекут все глубже, глубже … ноги
С уступа рвутся, на пороги
Теченьем всасывает их,
Несёт стремительно на них…
Рукою правой выгребает,
И сильно к берегу гребёт.
«Эй, Василёк», - его зовёт
Вдруг глубина, и так пугает,
Как никогда, но, вот, ступает
На дно вдруг радостно нога:
«Эй, Мишка, ты живой?» «Ага»…
21
Откуда-то, из вязкой черни,
Кричат: «От глуби, обходи!»
Льёт дождь потише, поразмерней.
«Ты, Мишка, берегом бреди.»
С минуту тянут бредень молча.
Вода студёна, аж игольча,
Как тесто вязкое, она
Движенью каждому трудна,
Лишь рыб о ноги стукотня.
«Гляди, у берега коряга,
Её я, Васька, обведу»..
Толчок вдруг страшный! На беду,
Тут Мишка видит (вот бедняга!),
Как нечто, вроде, как сомяга,
Грохочуще всплеснул хвостом,
Как глыба рухнула куском.
22
У Мишки дух перехватило
И комель вырвало из рук,
Нечеловеческая сила
Его под зад толкнула вдруг,
И снова, снизу вдруг подъятый,
Кричит он, ужасом объятый:
«Тону! Помо!..» – взахлёб слова.
«Помо!..» – опять взахлеб, и «А-а-а!»
От страха холодея: «Где ты?!» –
Кричит с испугом Василёк,
Не выпуская бредешок.
Вдруг руки Мишкины в браслеты
Как будто стиснули его:
«Спаси!» А рядом никого…
23
Эх, Василёк не растерялся:
За волосы, и: «Выгребай!»
Изрядно Мишка нахлебался,
Теперь ухи хоть не хлебай.
«Да будь же проклята вся рыба!
Аж смерть в глазах была, и, либо
Хватило сил ишо на вздох,
Иль, Васька, ты, иль спас сам Бог»,
Мишаня плачет, вид сопливый,
А Василёк издалека
Крик слышит: «Щука велика!» –
То братки Фрола крик счастливый.
Кидает взмахи Василёк:
Тут, вроде, брошен бредешок!
24
«Ты, Васька, где?» – Мишаня хнычет;
На четвереньках Василёк
На берег вылез, бредень тычет
До Мишки. Мишка весь продрог,
Дрожит, но бредень разбирает
На корточках, не попадает
Совсем зуб на зуб у него…
И Василёк, вроде того…
Кой-где прояснело, из тучи
Разорванной, зрит Василёк,
Плывет серебряный челнок,
А под ногой песок зыбучий,
Искрится, влагу не впитав,
И чисто небо, выше став.
25
То плакал, а теперь хохочет,
Распутав бредень, Мишка: «Вась! –
Кричит ему, - как он наскочит,
Я на него, а он мне «Слазь!»
Пилу наставил под яишни
(А мне они ишо не лишни),
А самого глаза, по вишне,
Стал быть, как смертынька глядят.
Так что, я, Вась, не виноват…
Да, гля-ко, вот где проклятущий
Сазан нас в бредень саданул.
Дыра-то… Вот так полохнул…»
Тут месяц заглянул плывущий,
Из любопытства: да, дыра,
Аршина может в полтора.
26
Дыру руками раздвигает
На середине Василёк,
Согласно месяцу кивает:
Да, мол, был славный сазанок.
Тут от косы примчалась Поля,
Сестрёнка: «Вы потопли, што ля?
А ну, скорей, бежим к косе,
Послал батянька. Ждут уж все…»
Бегут скорее, чтоб согреться,
Мешки взяв, бредень – на косу.
Довольный батя на весу
Мешки сам взважил и смеется:
«Раз забрели – два чебака,
Другой раз – рыбы два мешка».
27
В мешке, скрежеща, стерлядь трётся,
В другом – с два пуда разных щук
Да окуня, но остается
Ещё сазанов восемь штук.
У дяди Родиона тоже
Улов такой, что дай то, Боже.
Особенно один судак
И сомище, до пуда так.
Всё это Василёк и Мишка
Руками щупают, берут,
Завидуют, но только тут –
У Мишки от воды …отрыжка
Звучит. Все бабы, мужики
Смеются: «Эх, вы, рыбаки…»
28
Пытает батя: «Что, словили?»
«Нам бредень просадил сазан»
«А бредень-то хотя б зашили?» –
Смеётся, думает, обман,
Но Василька ласкает батя,
Его вихры рукой лохматя:
«Ну, что, казак, домой пойдем?
Там банька, да уха потом».
«Идите, мы догоним с Мишкой».
И двинулись от Чусовой
С уловом рыбаки домой…
А Василёк перед копнишкой
Встал прошлогоднего сенца;
Трясутся с Мишкой без конца;
29
Пошли аж колики по телу.
«Гля, Мишка, вот, стоит копна.
Замерз, не рад и свету белу.
Пока домой дойдем – хана.
Полезли греться». И охапку
Взяв сена, Василёк, как шапку,
Свернул тут на бок верх копне,
В ней яму вырыл, где на дне
Горячий запах сенной прели
Слежалых трав ударил в нос,
И теплоту вокруг вознес
С пыльцой тончайшей повители;
Ей Василёк окутан весь.
«Сюда, в середку, Мишка, лезь!»
30
Копна горячая, как печка,
На ней, обнявшись, возлежат.
В одно стукотят два сердечка.
Душа с душою говорят.
Над ними месяц, небо звёздно,
Гроза прошла. Сверкнёт, но поздно,
Уже едва доходит гром,
И детство вымыто дождём.
Спит Василёк, во сне смеется,
Спасает Мишку он когда…
Прошел сей день… Пройдут года…
И кто и как тогда спасется,
И будет кто и кем спасен?
«Проснись, Ермак!» Но крепок сон…
31
В ту ночь как будто на несчастье
Смешались вой, свист, рёв, треск, гром!
В дегтярно-черной тьме ненастье
Хлестало ветром и дождём.
Змеящихся разрядов полны,
Клубились тучи. Били волны,
И гипнотический их блеск,
И их однообразный плеск,
Тем более, всех усыпляли
Казаков, дремлющих в шатрах.
А в близких к острову кустах
При вспышках молний уж сверкали,
Пока что издали грозя,
В прищур татарские глаза.
32
Татары бодрствовали близко,
Но даже будучи близки,
Казаков стерегли без риска
На дальней стороне реки.
Кучум за целый день ни разу,
Со злейших не спуская глазу,
С своих опаснейших врагов,
Взяв след, уж не терял следов.
И вот, в ночную непогоду,
Поскольку лодок не имел,
Лазутчику он повелел
Сыскать в реке на остров броду.
Лазутчик этот смертник был
(Кучум за что-то смерть судил).
33
Но, если смертник проберется,
Сперва сыскав на остров брод,
К казакам, и назад вернется,
Кучум сказал, что, мол, дает –
Помиловать его он слово.
И понукнул того сурово:
«Иди. Но тихо, всё увидь,
Гяуров стража где стоит».
Тот лошадь взял. Вошедши в воду,
Нащупал брод, на остров влез.
Разведал ловко всё, как бес.
Назад вернулся, вслед по броду.
Сказал, что стражи не стоят,
А русские все крепко спят.
34
Кучум, хоть алчем скорой местью,
Себя от спешки обуздал.
Невероятному известью,
Не веря, снова приказал
Пробраться вдругорядь к казакам
И доказать каким-то знаком,
Иль вещью, справедливость слов.
Тогда, мол, верить он готов.
Опять отправился татарин
И снова реку перебрёл.
К шатру подлез, рукой нашел
(Вот был аллаху благодарен!)
Наощупь три пищали в нем,
С тремя лядунками притом.
35
У брода ждущие татары,
Всё помогли к Кучуму снесть.
Узрев, обрадовался старый:
«Пороховницы – ни бог весть, -
А вот пищали, без сомненья,
Такие удостоверенья,
Что можно смело русским мстить –
Непобедимых истребить,
В своих шатрах столь крепко спящих,
И малочисленных притом
Пред воинов моих числом:
Ведь десять, одного разящих –
Победа есть наверняка,
Скрутить бы только Ермака.»
36
Большой толпой на остров тихо
Татары стали выползать.
Казаки, близ, не чуя лиха,
Все продолжали крепко спать.
«Кучумово взыграло сердце!» –
Так летопись об иноверце
Нам Ремезова говорит.
Казаков полумертвых вид,
Беспечно спящих, для Кучума
Воистину был неба дар.
Беззуб и слеп, уж дряхл и стар,
На жизнь взирающий угрюмо,
Кучум в сей миг помолодел.
Так крови мстительно хотел.
37
И вот татары, разобравшись,
Наметя жертвы средь чужих,
Враз, по команде подобравшись,
Как рыси бросились на них.
Плачевно гибнули казаки.
Едва воспрянув в скорой драке,
Хрипели. Стоны… Смертный крик…
Пронзённые ножами вмиг,
Все сгинули! Из уцелевших –
Ермак сам и Микулич с ним.
И вот, к последним сим живым
Толпа из сотен озверевших,
Вдохнувших крови свежей пар,
Свирепых двинулась татар.
38
Ермак вскричал: «Микулич, к стругам!»
И саблю с ножен обнажив
К толпе, отпрянувшей с испугом,
Сам бросился, татар смутив.
Один… другой… четвертый… пятый…
Ермак, решимостью объятый,
Врагов убитых не считал
И ран своих не замечал.
Пока татары разобраться
Смогли и стали напирать,
Ермак, рубя их, стал кричать:
«Сюда, ко мне, казаки-братцы!
Товарищи, ко мне!..» Никто
Ему не отвечал на то.
39
Ермак, увидев, что поправить
Никак тут дела уж нельзя,
Сметая всех, стал к стругам править,
Рубя одних, другим грозя.
Он задыхался от напруги…
Но вот Иртыш! а где же струги?
Где?! Бурей (до него дошло),
Их к середине унесло…
Ермак, взирая, бурно дышит:
«Врёшь, не возьмёшь»… - в Иртыш идет.
Ещё сил хватит, доплывёт…
Но тут Микулича он слышит…
Вокруг Микулича враги…
«Микулич?!» – «Батько, помоги!..»
40
Во тьме на голос он стремится,
И, молнией вдруг осиянн,
Вот, видит, рядом злые лица,
А на Микуличе – аркан…
Враги и сами уж ослабли.
Спасая друга, махом сабли
Ещё он отразил убийц,
Схватил Микулича и ниц
С ним пал в стремительную воду…
Микулич ранен… Кое-как
Его перед собой Ермак
Толкает… Сзади тьма народу…
Их ищут, мечутся, кричат,
Пуская стрелы наугад…
41
Микулич тонет. Вдруг всплывает:
Из сил последних… изо всех…
Ермак Микулича спасает…
«Вон лодка…» Но тяжел доспех.
Микулич скользкий борт рукою
Хватает, чувствуя собою –
Вздымает что-то, как волна…
«Ерема, где ты?..» Тишина…
На дне покойно, нет заботы.
Мелькнула жизнь, легка, как тень…
Шел август, с ночи пятый день,
И тысяча шел пятисотый
Осьмидесят четвертый год…
Восплачь, Россия! Встань, народ!
Глава девятая
1
Верстах в двенадцати то было
От Абалака. Здесь река
Чрез восемь дней, как поглотила,
К Епанчинским юртам прибила
Теченьем тело Ермака.
Как верить в случай тут не станешь?
Рыбачил там татарин Яниш,
Что Бегиша – князька был внук.
Вот, видит, показались вдруг
Из речки ноги человечьи.
Петлю накинул он на них
И вытащил не берег тих
Утопленника. На наплечье
Железных лат лег меди слой,
А на груди – орёл златой.
2
Тут Яниш, видя без сомненья,
Кто сей бездушный исполин,
Созвал всех жителей селенья
Смотреть его. Ермак один,
Как перст, лежал средь тьмы татарской
В своей броне орлёной царской,
Татарам ненавистен так,
Хотя уже безвредный враг.
Была находка драгоценна.
Весть дали всем. Издалека
Спешил Кучум до Ермака.
Так к мёртву льву спешит гиена,
Кивая, мерзостно смеясь,
То подступая, то боясь…
3
Спешили насладиться местью
Гиены от остяцких юрт.
И, вот уж по всему предместью
Вкруг Ермака клубился гурт
Гиен, в него готовых впиться,
Над мертвым телом чтоб глумиться,
И рвать его зубами, рвать,
За прежний страх, чтоб клок хоть взять.
Сперва они его раздели
И поделили меж собой
Убор героя дорогой.
Там огрызались и галдели,
Как бы деля над трупом власть,
Чтобы на нем сомкнуть всем пасть.
4
Преславен – знала вся округа –
Был Белогорский идол там,
Досталась верхняя кольчуга
Его языческим жрецам.
Сейдяку-князю, не иначе,
Кафтан достался, а Караче –
Дан пояс с саблей, как мурзе.
Он саблю помнил ту в грозе…
Лишь Кондоула восхотела
Рука кольчугу нижню взять,
Её посмел он только снять,
Оцепенелого из тела
Вдруг хлынула живая кровь.
То поминали вновь и вновь…
5
Татары, злобясь, возложили
Нагое тело на рундук
И, как в распятии, прибили,
Взнеся на древо, плети рук.
Пред мертвым им, пьяны и смелы,
Там в Ермака пускали стрелы
Ордой всей в труп его, как в цель,
Что продолжалось шесть недель.
Птиц плотоядных к трупу стая,
Что удивительно, летая,
Не прикасалась. Страшны сны,
Виденья, как во дни войны,
Среди неверных обретая
Мистического страха власть,
Их зверства охладили страсть.
6
И да восплачем сокрушенно
О претерпевшем до конца.
Исстрелянного совершенно,
Похоронили мертвеца.
На Бегишевском, на погосте,
Легли истерзанные кости
Во пух землицы как в покой,
Там, под кудрявою сосной.
Героя в честь в день погребенья,
Тридцать быков изжаря, съев,
Не отвели татары гнев
Небесный. Начались виденья
Такого сильного значенья,
Что над могилой свет стоял,
И столп там огненный пылал.
7
В магометанском духовенстве
Страх силу возымел тот час.
Не шла молитва о блаженстве,
И не был совершен намаз.
Они нашли, в какой пучине
Сокрыть могилу, и доныне
Могилы место посему
Нам не известно никому.
Когда бы знать нам место праха,
Где за века лег пласт земли,
То мы бы этот прах нашли.
Но где то место? Может, птаха
Лесная, может, выпь над ним
Поет под вечер? Помолчим…
8
В году шестьсот пятидесятом
На тысячу (так год нам дан),
Сиё в рассказе непредвзятом
Поведал Ремезов Ульян,
Сын Моисеев, сотник царский.
Тайша калмыцкий иль татарский,
Начальник племени Аблай
Ему донес о том, мол, знай,
Подробности тех дел и смерти.
От Кондоуловых внучат
Аблай взял бронь, и, говорят,
Ульян не возражал. Проверьте –
Так повелел им Алексей
Михайлович – Руси царь всей.
9
Микулич, Ермаком спасенный,
Один оставшийся в живых,
В Сибирь теченьем принесенный,
Дал весть о гибели своих.
Нет Ермака!.. Погасла зорька…
Заплакали казаки горько.
Пал удалой их атаман!
Был ужас всех неописанн.
В отчаянии совершенном
Они твердили все подряд:
«Пропали мы теперь вовзят!»
Им в приговоре оглашенном
Звучал судьбы жестокий смех…
Сто пятьдесят осталось всех
10
Казаков, воинов московских,
Счастливых в битвах, не пропасть,
Людей немецких и литовских –
Дружины иноземной часть,
Что Строгоновы снарядили,
Когда их с плена искупили.
Над сим остатком всех людей
Был главный Мещеряк Матвей.
Они решили возвратиться,
Идти назад в Россию прочь,
Чтоб воду в ступе не толочь,
Не ждать бесцельно, не гордиться,
Завоеванием кичась,
В Сибири пал сибирский князь.
11
Со смертью Ермака в Сибири,
Увы, всё кончилось для них –
Надежда в сем враждебном мире
И смелость благородна их.
Кучум, Сейдяк, Карача, голод,
Все жители: и стар, и молод,
Без Ермака казались им
Уже не пустяком каким…
Плыл жаркий август в середине.
Пятнадцатого же числа
Рать от столицы отошла.
Ещё не плача так, как ныне,
С тяжелым сердцем каждый шел
И разговор в душе свой вел.
12
Прощальным взглядом сожаленья
Скользили по рядам могил,
Где христианские знаменья
Оставить им Господь судил.
Теряли всё – и в битвах правых
Плоды трудов своих кровавых
С гробами братними в земле.
Так шли, со скорбью на челе,
Необозримые пустыни
Меж Русью видя и собой,
И каждый представлял порой
Опасность битв иль смерть в трясине
Безвестную среди болот,
Что на пути возвратном ждёт.
13
Сии, чья воинская школа
Была вождя их славный дар,
Поплыли тихо вверх Тобола
К великой радости татар.
И дикари в родах презренных
Господ не любят чужеземных
И ненавидят дань платить
Тому, кто смог их покорить.
Смирились гордые казаки,
Была сильнее их судьба,
И ей проиграна борьба.
Непобежденны в честной драке,
Они ушли, взяв честь с собой.
И вот, стоял Искер пустой.
14
В Искер войти Кучум, раздумав,
Сам не дерзнул средь разных дум.
Вошел сначала сын Кучумов,
Алей, лишь вслед за ним Кучум.
Не представлялись в непосредстве
Ему никак казаки в бегстве.
Он в мыслях видел их и в снах, -
То в громоносных ладиях,
То в крепости, непобедимых,
И плаванья тревожить их
Не мыслил, страшных все ж таких,
Как молния, неотвратимых
В слепящий миг небесных кар.
Он ждал ответный их удар.
15
Искер… Стоял Кучум, изливший
К аллаху слёзы и мольбы.
Был рад старик, вполне вкусивший
Лихих превратностей судьбы.
Стоял в дворце, под сенью крова,
Чтоб снова царствовать, и снова
Лишиться царства своего
От мстящего врага его -
(Кого отца убил) – Сейдяка.
Кучума выгнал вон Сейдяк.
Злосчастный, не смирясь никак,
Ещё б боролся он, однако,
К ногаям в степи убежал
И смерть там лютую принял…
16
С Урала-Камня в север края
Глядел Ермак, и в край далек,
Где из-за стен средь гор Китая
Буддизмом древним тлел Восток.
И космос весь Сибири дикой,
Весь север Азии великой
До океана самого
Вбирал как будто взгляд его.
Златоордынского ислама
Здесь царство третие падет.
Здесь русский скиптр пресечёт
Источник ига… Только драма
Вся позади. И вот, все тут,
Кто мертвы сраму не имут.
17
Погиб герой, но не бездарно, -
Снял с имени разбойный знак.
Отечество, встань благодарно
Пред честным именем Ермак!..
Кучум, зарезавший казаков,
Не мог стереть побед их знаков,
И уж не смог отнять земли,
Где кости россиян легли.
И царства Русского держава,
Сибирь единожды признав,
С достоинством превыше прав
Владеть ей возымела право.
Героя подвиг - песня в честь:
С тех пор Сибирь – Россия есть.
18
Ни современник, ни потомок
Героя подвига сего
Честь не оспорил. Слух был громок
Завоевания его!
Он доблестен в летописаньях…
Тобольской церкви в поминаньях –
С дружиной храброй – воин-князь –
О них торжественно молясь –
«Кроваву кто спознах купелю»,
Как пастырь добрый Киприан,
Кем убиенных список дан,
Мы в православную неделю
В Тобольской церкви восстоим,
Чтоб вечну память кликать им.
19
Архимандрид дотоле бывший
Хутынского монастыря,
Архиепископство явивший
В Тобольске, Киприян, воззря:
«В вторыя лето воспомяну», -
Писал – «казака атамана
Князь-Ермака Повольска. Сын
Он Тимофеев, прост чей чин.
Повел спросити у казаков
Сей добрый пастырь, где, како
Они приидоша? Кого
Погавии убили? Знаков
Спросити, где были бои
С погаными у них? Сии
Козаки списки не несоша,
И о боях, како они
В Сибирско царство приидоша,
(Назад лет сорок в давни дни).
Повел убитых пастырь имя
В синодик написати, сими
В Помин души всем кликать им
В соборной церкви в Дух живым.
Синодик, в тридцать третьей главе,
Написан сице козакам.
В лето семь тысяч (цифирь там) –
Восемь и девять, при державе
В Руси от князь великих встарь,
Иван Васильевич был царь.
И не от славных муж и посля,
Как не от царских воевод,
Избра Бог мужа к ратям росля
Людей с простых Господь дал от.
Очистити святыни место
Для православна благовеста
От бисерменского царя
Кучума»…Киприян воззря,
Еще писал: «И ратоборством
Вооружи Бог Ермака
И вольностию козака –
(С победной воли непокорством)
Всю славу света честь сего
Бо сии воини его
И сладость плотску позабыша» –
(Предсмертного смиренья знак) –
«И смерть в живот свой приложиша
За други и браты Ермак,
Щит веры истинной прияша,
Свою бо храбрость показаша».
20
Не о злодеях и их присных
Безбожниках в разгульной мгле,
В летописаньях рукописных
О царстве всём и о земле
Сибирской, с радостью читаем
О людях, коих глубже знаем,
Коль есть за каждым из имен
Оценка нравственных сторон:
То главное, чем автор дышит,
Когда, идя он фактам вслед,
Не беллетристик, но поэт,
Который кровью сердца пишет,
И простирается, воззря,
В тьму лет он, взорами горя.
21
Он видит взлеты и паденья
Людей столь грешных, сколь живых.
Но с их же кровью искупленья
В смертях геройских и простых.
Как русский, то есть православный,
Он видит смысл смертей тех главный –
Так веру до конца явить,
Чтоб жизнь за други положить.
И веры той кто был изменник?
И дрогнул кто в свой смертный час?
Кто шкуру малодушно спас?..
Молчит историк-современник,
Ибо таких наверняка
Не знал в дружине Ермака…
22
Сибирь… Великое пространство
Неисчерпаем клад хранит.
Зимы суровой постоянство,
Определяющее быт.
Острят: дурак, мол, не застудит
Мозгов, а умный жить не будет;
Но ведь живут здесь без тоски
Какой уж век сибиряки.
Мороз за сорок – веселятся,
Тулуп, ушанка и пимы,
Стакан на грудь, и – прах возьми,
Попробуй-ка, мороз, добраться.
А каждый в битве стоит двух –
В здоровом теле крепкий дух.
23
В изустных и живых преданьях
Князь-атаман здесь жив окрест,
Здесь имя Ермака в названьях
Звучит доныне многих мест.
Здесь даже бедные жилища,
Где хлеб порой одна лишь пища,
Украшены, как никого,
Изображением его.
Ермак там видом чуть дороден,
В рост средний, крепок, сановит,
Широкоплеч. Лицо круглит,
Брада черна, лик благороден:
В волнах темнокудрявых влас –
Зерцала быстросветлых глаз.
24
Ермак, как муж натуры сильной,
Изображается вождём,
С душою пылкой и обильной
И с проницательным умом.
Я видел гобелен богатый,
Сюжет на нем замысловатый:
На черном бархате – Ермак.
Ночь, под горой Чувашьей враг
Томится злобною истомой.
Шит серебром луны Иртыш.
И окружен герой наш лишь
Дружиной; в смертный бой ведомой.
Торжественен героя вид.
Ермак как будто говорит:
25
«Ещё скажу: нет малодушных
Средь нас, все в ратном братстве мы.
Нам не к лицу в перинах душных
В болезнях ждать последней тьмы.
От века в битвах непристанных
Мы били нехристей поганых
И будем бить их не числом,
А верой нашей, со Христом!
Сподвигнемся! Уж полна чаша!
Закрутим, братцы, круговерть!
И в этих странах и по смерть
Не оскудеет память наша,
И слава вечно будет там!
И да поможет Бог всем нам!»
26
Века прошли… Слова те правы!
Иртыш, накрыв его волной,
Не поглотил героя славы,
Ермак – народный наш герой.
Не средь смутьянов и злодеев
Кондратий, декабрист, Рылеев,
Его же нам живописал,
Хоть жертвой сам смутьянства стал…
Там каждого Господь рассудит,
И суд тот – неисповедим…
Ермак! Всё сделанное им
Ни смерть, ни время не остудит.
За други душу положив,
Да будет в нас он духом жив!
27
России сын! Какой награды
Достоин ты? Путём твоим,
Тебе вслед русские отряды
В Сибирь один шли за другим!
Чтоб завершить завоеванье,
Россия слышала призванье;
Ермак с сподвижниками звал
За Пояс Каменный – Урал.
В течение веков грядущих
России земли разрослись.
Пределы тех земель сошлись
С пределами держав могущих,
Которым путь иной был дан –
К Америке чрез океан.
28
Тайгой шла Русь. В лесах, где волки
Лишь выли, там в напряг труда
Остроги строились, поселки,
И заводились города.
И мал-помалу, век за веком,
Шла вера с русским человеком,
И в тьме языческой земли
Там Храмы Божии взросли.
Осваивалась кладовая.
Чего там не было, Бог мой,
В необозримой кладовой!
Алмаз, руда ли золотая,
Без края ль лес в морях воды,
И звероловств пушных плоды –
29
Все то, о чем и не размыслишь
Во всю пространственную ширь,
Все то, чего не перечислишь
В богатствах, -- вся эта Сибирь
России целиком досталась,
И ей Россия прирасталась
Воистину и навека!
Что есть нам имя Ермака?
Не то что метеор Тунгусский,
Что ярок был – но нет его,
И не осталось ничего.
Ермак оставил след неузкий
В отечестве, как воин русский,
Первопроходец, князь-казак,
По славе первый сибиряк.
30
Где духа русского истоки,
И кто почином даст пример,
Когда судьба возносит в сроки
Скрещения веков и эр?
Полны таинственного смысла
Движенья звезд, событья, числа,
Переплетенья войн и воль.
Не потеряла ль силу соль?
Как воздух нам нужна идея
И движущий её герой –
Союз, как струн Боянных строй,
Когда, ко слуху песнь навея,
Душа-лебедушка персты
Слагает в образ красоты.
31
Не много слов для песни надо,
Где вещ Боян князьям поет.
Там чувства звучная отрада
В душе любовью расцветёт.
Вдруг мир с бездонной синевою
Рекой прольётся голубою,
И вспыхнет жизнью, будто цвет,
Во всей красе весь белый свет.
Там трав ликующих сиянье,
В росе горящих пред зарёй,
Там россыпь звезд во тьме ночной,
Там грусть прощеньем на прощанье
Нисходит в лет ушедших дым
Со счастьем кратким и простым.
32
От юных дней произрастанья,
За чередой цветущих лет
Нас ждут болезни увяданья
И смерть, увы, за ними вслед.
Смерть – гордым нам вовек наука,
Она без спроса и без стука
Войдет, и кто бы кем ни был,
С ней спорить не достанет сил.
Всегда проста и чрезвычайна,
Чертит над прущей суетой
Черту срубающей косой,
Никем не выданная тайна.
Но выкуп дан ей – крест и кровь,
«Ибо крепка, как смерть, любовь».
33
Что Богу от России надо?
Любви, Надежды, Веры в ней
И в кротком покаянье взгляда,
Который синевы синей.
Но черный зрак ей в сглаз неверья
Был дан. Соблазн павлиньи перья
Раскрыл и ослепил народ.
И грянул рабством черный год.
И чем сильней была потреба
Бытоулучшить Русь под мир,
Тем лживей приходил кумир
С посулом зрелища и хлеба,
И был над слёзным морем смех,
И общий не раскаян грех.
34
Грех - есть вражда блудящей плоти
От Бога душу оторвать
В соблазне ложном: «Не умрете,
Но будете, как боги знать
Добро и зло». Что ум без Бога?
Душа влачится до порога
Вне страха вышних воль Его,
Покуда смерть, и – ничего?
Там два пути чрез суд мгновенных.
Там дай нам Бог, не в козлищ быть,
Все лучшее душой явить
На пире душ благословенных,
Где нет ни времени, ни вех,
Но всяческое Бог во всех.
35
Не дай мне Бог, рабу, жеманства
И лжи блудливой на пути.
Дай времени и постоянства
Молиться: Господи, прости!
Когда один с ночной мольбою
Стою согбенный пред Тобою,
В грехах, я мерзок сам себе.
Но с верой вновь иду к Тебе.
Помилуй, Троица Святая,
Спаси меня и сохрани,
Чтоб в сколь ни будь земные дни
В душе, как истина простая,
Была любовь, и мир, и свет,
И Твой прощающий ответ.