Впереди маячил еще один вечер одиночества, такой же тоскливый, как тусклые ноябрьские сумерки, просачивающиеся через неплотно задвинутые шторы. Еще не со снегом и морозцем, а с редкими оставшимися на ветках листьями, которым суждено видно там и зимовать, с густым, сырым воздухом, всепроникающей промозглостью, бледно-синими дымками автомобильных выхлопов. В чистом окне как в увеличительном стекле все это было особенно резко и выпукло видно. Снаружи было то противное всякому нормальному существу время, когда уже нечего ждать от природы и некого звать в душу…
Большой дом еще хранил шаги прислуги, в углах затаились запахи от недавней уборки. К сладковатому сигаретному дыму в кабинете примешивался крепкий аромат свежесваренного кофе.
Высокий мужчина с худощавым волевым лицом и выразительным подбородком стоял у окна. Мягкий свет из гостиной через открытую дверь в кабинет делал его тень на окне невнятной. Ни одного звука внутри дома и лишь приглушенные отголоски извне.
Он уже достаточно долго жил, полтора века назад его возраст считался бы уже старческим – за пятьдесят. Времена изменились. Ныне все перемешалось. Богатые старухи, благодаря биопрепаратам и последним чудесам пластической хирургии, бесстыдно омолаживаются и танцуют с годящимися им во внуки атлетическими длиноволосиками в ночных клубах. А их ровесники с фарфоровыми зубами, стоящими кучу денег, благодаря волшебной «виагре», вдруг вспомнили, несмотря на свои склерозы, о нескромных забавах с юными прелестницами. Молодые же все чаще умирают от инфарктов, поголовно мучаются аллергиями и прочими «болячками» электронно-химического века.
Никому из окружающих не могла прийти в голову мысль назвать его стариком. Хотя, он это чувcтвовал, - он давно уже был никому по-настоящему не нужен. Правда, это его мало печалило. К тому же, он сам был повинен в этом, наверное, больше других, культивируя смесь воинственного изоляционизма и эгоизма. Он вполне сознательно выстроил для себя удобную только ему модель поведения с остальным миром людей. Суть ее - жесткое безразличие к другим и резкий отпор любому, даже незначительному интересу к своей особе.
Он был одинок, не будучи вдовцом, если рассматривать одиночество не с физиологической, а с психологической точки зрения. Жена ушла давно, а любовь к ней еще раньше. И вспоминать ни о той, ни о другой ему не хотелось.
Их дети выросли. На Востоке, где ему пришлось провести несколько лет, считают, что пока дети маленькие, родители остаются молодыми, или, по крайней мере, чувствуют себя нестарыми. С окончанием взросления дети, как правило, становятся эгоистами. Его - ничем от других не отличаются. Понемногу взрослея, они все больше и больше уходили в море своих забот. И им уже почти не нужна была ни гавань, из которой они ушли в самостоятельное плавание, ни даже его советы и деньги.
О нем вспоминают лишь в канун Рождества и в день рождения. При этом обязательные по этому поводу подарки и телефонные звонки, год от года становятся все рутиннее, менее искренними, мало похожими на теплое человеческое участие. А если это формальность и нет хотя бы доли искренности, если такое отношение не тревожит душу, то на следующий день они забываются…
Спокоен и, возможно даже счастлив, он бывал лишь в одиночестве, в компании своих мыслей и воспоминаний. Это стало его секретным хобби, с которым ни с кем не поделишься и не покажешь, как редкую пуговицу, спичечный коробок позапрошлого века или склеенный из бумажек самолетик. Его пристрастием стала тщательная ревизия… всех своих женщин: любовниц, подруг, просто постельных партнерш…
Перебирая в памяти женщин, с которыми его в разные годы сталкивала жизнь, он пытался домыслить ситуации, которые могли бы возникнуть или наоборот у которых, повернись колесо его жизни в иную сторону, реальных продолжений и событий могло бы и не быть.
Как ни странно, но, вспоминая женщин, встретившихся ему случайно или близости, с которыми он добивался, он никак не мог нащупать то, отчего зависело, что заставляло об одних из них помнить чуть ли не все в мельчайших подробностях, вплоть до запаха духов и цвета бретелек и кружев на белье, а других забыть. Как будто кто-то не очень аккуратно стер файлы с жесткого диска его памяти. Ни лиц, ни имен, лишь нечто фантомное, смутное, расплывчатое без намеков на время и место. Напоминание о файле в меню памяти есть, а сам файл стерт или поврежден безвозвратно. И полное отсутствие шевелений души или, хотя бы каких то эмоций в сладко-горьком процессе воспоминаний.
Как ни странно, это не зависело и от времени проведенного вместе. Одним из них хватало одного дня или единственной ночи, чтобы он помнил их до своего конца. Для других было мало и месяцев, а порой и лет, проведенных вместе, чтобы попасть в его книгу воспоминания – в эти ожившие сны с цветом и запахом…
Так, он отчетливо помнил одну женщину, с которой не был даже знаком до того, как попал в ее кровать, а сейчас она в верхушке его нынешнего "списка" на почетном месте. Значит есть причина.
Но во всяком великолепии и совершенстве бывают сбои. Уже давно он мучил свое воображение и память, пытаясь оживить образ одной девушки или даже молодой женщины. Он был абсолютно уверен, что она явно должна была стать, если и не самой яркой, то по крайне мере уж точно быть на первых нелинованных страницах дневника его памяти. Там, где он держал наиболее запомнившиеся образы, где в море чувств растворились лужицы из слез от горя и разлуки.
Тогда, он еще довольно молодой человек, студент начальных курсов университета был уверен, что влюблен в нее смертельно. Редкий день они не встречались, а коль уж случалась недолгая разлука, тосковали друг без друга. Наверное, нет ничего удивительного, что, видясь почти каждый день, они не уставали от общения. Так бывает часто, когда свойственная молодости энергия оглупляет все мысли, обостряя до крайности чувственность.
И сейчас, ему казалось, он отчетливо помнил, в чем она была обычно одета, какие запахи шли от нее, что за цветы он ей дарил. Он ясно помнил ее фигуру, рост, грудь, волосы. Звучал в голове ее голос и интонации. Подолгу вертелись ее любимые словечки… Он помнил ее всю по частям, но из воспоминаний не складывалась целостная картинка-пазл. Он не мог вспомнить одного, самого важного элемента - ее лица…
Между ними ничего серьезного не было, в том смысле, который вызывает румянец у начинающих скромниц и павлинью гордость у некоторых мужчин. Хотя насколько были несерьезными их неумелые, ласки до полного изнемождения, до каменной тяжести в теле?
Или открытое любованием ее чудным нагим телом, которое она позволяла ему. Редко даже кто-то из более зрелых и красивых женщин были способны на это - свободно давать любоваться собой, получая удовольствие в доставлении радости мужчине. От него у нее не было ни секретов в душе, ни запретных уголков для страстных и неопытных поцелуев. В ответ он получал до того ни разу не испытанные ласки, о которых он мог только догадываться. Всепроникающая теле и кино порноиндустрия появилась гораздо позже их встречи. Увы, но сейчас любой пятиклассник знает об эротике и внешней стороне секса гораздо больше своих родителей.
Так получалось, что, испытывая высшее блаженство от ласк, восторженных взглядов, случайных и не совсем прикосновений, нежных и беззвучных слов, они совсем не стыдились проявлений этого блаженства. Это была какая-то необузданная юношеская игра - кто быстрее доведет другого до высшей точки кипения страстей, до салюта в голове и теле, до сладчайшего помешательства…
Сейчас он с легкой грустью вынужден признаться, что у нее это получалось лучше. Что было виной его «поражений»? Юношеская неуверенность, неопытность, неумение совладать со своим телом и духом? Или дело в ней - девушки быстрее взрослеют. В тайниках души у большинства из них хранится опыт предыдущих поколений от первой искусительницы и прародительницы Евы. Чтобы правильно воспользоваться им, нужен лишь соответствующий жар сердца и жажда новизны, нежные пальцы, открытые глаза, чувственные губы…
Много позже, Он понял, что лишь в молодости и только при абсолютной неопытности, влюбленные могут испытывать высшее блаженство, не прибегая к обычной физической близости…
Лица той девушки он совсем не помнил. И эта необычная шутка его памяти мучила его уже давно. Много раз ему казалось вот - вот, еще немного и как на фотобумаге при свете красного фонаря в фотокювете, появится ее образ. Сначала мутно-расплывчатый, затем все более резкий отчетливый. Но неясный отпечаток, несмотря на все его беззвучные мольбы, оставался лишь размытым пятном…
Дождь со снегом за окном не прекращался. Совсем стемнело. Он по привычке оделся, взял большой немодный зонт-трость, шляпу, потеплее укутался в длиннополое пальто. Нельзя сказать, что ему очень хотелось выходить в непогоду, но и оставаться дома одному с воспоминаниями, пусть и достаточно приятными, но, тем не менее, какими-то ущербными, недосказанными или точнее сказать недоговоренными ему не хотелось.
Редкие прохожие. Блестящие от влаги автомобили. Заиндевелые деревья, кроны которых привычные к почти ежегодному перманенту - подрезанию, казалось, болезненно съежились – почти безлистные, темные и влажные. Отраженные в лужах красные фонари стоп-сигналов редких машин. Засыпающий город и его обитатели уже привыкли к непогоде, дождю и ветру всё привычнее и вольготней в городе…
Мужчина не спеша, прошел несколько улиц, пустынных и слабо освещенных. С редкими тускло желтеющими окнами, с конусами размытого туманом светом уличных фонарей, лампами при входе. Прошел мимо пустой в этот час круглосуточной аптеки-драгстерра. Мимо бара на углу. Откуда, через неплотно прикрытую дверь вместе с невнятным шумом вытекали струйки табачного дыма и уютного тепла.
Много позже он размышлял, что заставило его повернуться, перейти через дорогу и толкнуть дверь бара. Хотя до этого он ни разу здесь не бывал. Но такие окраинные бары, привычной публикой которых был в основном рабочий люд с окраин, мелкие коммивояжеры, прислуга из богатых домов и случайные парочки ему нравились. Здесь невозможно было встретить знакомых, а значит с кем-то разговаривать или хотя бы формально отвечать на вопросы.
Продолговатый зал был почти полон, несмотря на поздний час. Непогода и завтрашний выходной день были тому причиной. Высокие стулья без спинки у стойки были заняты. Присмотревшись, он обнаружил несколько пустых столиков в глубине у окна. За стойкой подвешенный к потолку что-то бурчал телевизор. Музыкальный автомат молчал из-за неисправности, о чем вероятно и гласила желтый листочек стиккера.
Но и без музыки здесь было шумно. Ровный гул голосов посетителей, смех, скороговорка телевизионного диктора, шипенье струи пива из крана, звяканья посуды в мойке создавали уютный фон. Он не мешал вошедшему мужчине, не отвлекал, а наоборот создавал атмосферу, при которой ему хорошо думалось. Он даже подумал, что будь он не один, и был бы разговор, то посторонние вряд ли что-нибудь расслышали бы. Да и немного бы увидели - за исключением ярко освещенного пространства вдоль стойки в зале царил неровный полумрак
Случайные посетители заходят сюда редко. Он это заметил, когда почти все присутствующие повернули свои головы на резкое треньканье дверного колокольчика у него над головой. Но его очевидная неприветливость и читаемая за милю замкнутость, присутствующие разглядели. Так же как и очевидную отчужденность и нежелание контактов. Во всяком случае, через мгновенье все потеряли к нему видимый интерес за исключением бармена. Но у того интерес к посетителям и клиентам не глобально-общечеловеческий, а профессионально заинтересованный.
Поэтому его наметанный глаз даже в полумраке, конечно же, успел разглядеть и мелькнувшую лишь на мгновенье алую подкладку неброского, но дорогого пальто, которое новый посетитель повесил на вешалку рядом со столиком в углу у окна. И блестевшие, несмотря на вечернюю слякоть ботинки, за пару которых большинству из аборигенов бара надо было бы серьезно попотеть месяц, захоти он их купить. Одним словом хозяин стойки увидел все, что хотел - клиент не беден, не ищет кампании, избегает интереса к себе и… наверное привередлив в напитках.
Вошедший заказал виски Glienlivet - из дорогих, но бывают и подороже. Совершенно очевидно было, что выбор не случаен. Да и способ употребления - seс-оn-the rock (без воды, но со льдом), тоже мог бы многое сказать специалисту. У человека есть не только любимый напиток, но и свой оригинальный способ его употребления. Пристрастие к неразбавленному виски, но, как правило, безо льда, по мнению бармена, опытного в своих делах человека, питали русские, лишь недавно в своей массе открывшие для себя этот чудный напиток.
Они изредка заглядывали в бар. Заказывали двойные порции. Давали щедрые чаевые. Ко льду в стаканах они не привыкли, и вряд ли привыкнут - подумал бармен, видно у них в Сибири этого добра хватает. И они по нему не скучают.
Новый клиент между тем достал пачку сигарет, зажигалку, но не закурил, о чем-то задумавшись. В окне был виден кусок улицы и входная дверь в бар. Видно, что процесс наполнения посетителями заведения прошел свой пик и вполне очевидно начинал раскручиваться в обратную сторону. Мало кто входил, зато каждые несколько минут экипаж заведения уменьшался на одного-двух человек.
Дезертиры алкогольного фронта, некоторые с подругами, подняв воротники и нахлобучив кепи, а некоторые даже раскрыв зонты, выскальзывали в ночь, чтобы уже через десять шагов раствориться в сыром мраке. Наверное, они надеялись на другие, более острые развлечения, чем кружка Guinesse и тисканье коленок под столом. Впрочем, многих ждал, увы, всего лишь холодный ужин на кухне и опостылевшая ночная рубашка законной супруги….
Мужчина уже дважды заказал свой виски, чем серьезно поправил финансовое положение заведения, выкурил не одну сигарету, по-прежнему глядя в окно, когда мимо бара по улице прошла девушка. В этот момент он был погружен в свои мысли, глаза смотрели не наружу, а как бы вовнутрь. И, тем не менее, каким то боковым он наблюдал за ней.
Что-то или очень усталое, или скорее неуверенное было в ее походке. Так бредут люди, не знающие или не решившие для себя - куда идти и зачем. Наверное, такой бывает походка из неоткуда или в никуда.
Зонта у нее не было. А плащ с накинутым капюшоном делал ее фигуру невнятной. В смысле, что ее фигура могла быть и хорошей, и не очень. Но ее рост нелепые одежды скрыть не могли, несмотря на низкие каблучки, она была довольно высока. И молода, потому что жизненные ветры еще не научили ее по-настоящему горбиться и склонять голову или наоборот держаться вызывающе неестественно прямо.
Она ужа прошла двери бара. Потом, как бы полуостановилась, борясь с какими-то свои мыслями и оглянулась… Мерцающий неоновый свет от вывески упал ей на лицо. Девушка повернулась, сделала несколько шагов и вошла в бар.
Ее появление там взывало еще меньшую реакцию у посетителей, чем вторжение его самого. Она остановилась в нерешительности, не зная, какой столик выбрать. Стоящий рядом с ним стол на двоих был пуст и девушка, решив, что соседство с прилично одетым взрослым мужчиной будет лучше, чем полупьяные парочки и шумные компании завсегдатаев бара поодаль. Тем более, что одинокий джентльмен задумчиво смотрел в окно, и не проявлял к вошедшей никакого интереса. Но на самом деле все было как раз наоборот. Его безразличие было внешним. В тот момент, когда она повернулась к свету, там в уличной промозглой полутьме, Он неожиданно вспомнил ту, чей образ он мучительно пытался вызвать в своей памяти и, который, казалось, был навечно утрачен для него.
Откуда взялся этот импульс в его памяти? Девушка по соседству была мила, но ее лицо было совсем непохоже на ту тридцатилетней давности его любовь. Да и в общей массе лица его сверстников и сверстниц, когда им было по двадцать, были совсем другими не такие у как нынешних молодых. Не лучше и не хуже – просто другие. Наверное, в них не было стольких видимых признаков сегодняшней жесткости и бескомпромиссности, не было такого показного вызывающего безразличия к окружающим. Ему казалось, что лица той молодежи были проще, искреннее, а широко раскрытые глаза смотрели в мир жадно и любознательно. Может мир тогда был проще?
Ища объяснение странному совпадению, он сначала попытался все списать на причудливую работу мозга, импульс которому дала вошедшая в бар девушка. А может быть, это стало результатом неверного освещения или общим состоянием его души, настроенной на поиск ускользающего образа.
Продолжая думать о феномене памяти, он исподволь рассматривал соседку. Спросив невнятно, чуть ли не полушепотом разрешения она повесила свой новомодный бесформенный плащ с капюшоном на вешалку рядом с его пальто.
Темные средней длины волосы высокая шея, красивые руки, небольшая, еще до конца не оформившаяся грудь была, тем не менее, рельефной, отчетливо проступающей через тонкий темный свитер. Длинная ниже колен юбка, тоже темного или темно-серого цвета с застежками спереди не могла скрыть прямые стройные ноги. Но во всей фигуре девушки, греющей пальцы на чашке кофе, было, что-то тревожное, указывающее на какое-то беспокойство, даже угнетенность. Ее глаза смотрели во внутрь и невидимые волны ее тревоги докатились до него.
Большие и одновременно чуть шире, чем обычно расставленные глаза, тонкий нос с горбинкой. Ее лицо было выразительным, живым. И при этом никакой видимой косметики…
Оторвавшись от своих мыслей, девушка заказала кофе. Снова задумалась, а потом будто желая сбежать от своих мыслей, оглянулась. Случайно встретилась с ним взглядом и не отвела его. Он в свою очередь, вопреки устоявшейся привычке глубоко и надежно прятать свои чувства и эмоции, неожиданно ободряюще улыбнулся ей в ответ. Она видно не ждала этого, да, и общее ее состояние подавленности было далеко от ответных улыбок, но молодость спонтанно взяла свое. Она неловко улыбнулась и тотчас покраснела. Надо же, кто-то в этом сумасшедшем мире еще умеет искренне смущаться и краснеть - подумал мужчина.
Через некоторое время, порывшись в своей сумочке и видно не найдя, она попросила у него зажигалку. Светло-зеленую пачку дамских сигарет она положила перед собой сразу же, как только села за столик. Он встал и, склонившись над ней, аккуратно поднес к ее сигарете голубой огонек своей золотой зажигалки. Запах, который шел от ее волос напомнил ему что-то забытое, но знакомое и приятное. Она уже более отчетливо сказала слова благодарности, добавила еще что-то про мерзкую погоду и невкусный кофе. Он в ответ тоже сказал что-то про дождь и публику. И отошел к себе.
Громкая компания, веселившаяся неподалеку, распалась на парочки, одна из которых облюбовала столик по соседству с девушкой. Такое соседство видно не входило в ее планы по уединению от действительности. Несколько раз она как затравленный зверек оглянулась на не столько шумных, сколь пылких в своих объятиях и поцелуях соседей. Их присутствие было ей неприятно. Это все он прочитал на ее лице. Девушка робко посмотрела на него. А он же, уже не отрываясь, смотрел не нее.
Понимающе он гостеприимным жестом пригласил ее за свой столик. Выдвинул свободный стул, передвинул на середину круглого столика пепельницу с этикеткой Мальборо. Положил рядом свою массивную зажигалку. Не спрашивая ее, он подозвал официанта и заказал еще два кофе, виски и рюмку дорогого коньяка ей. Официант попытался скорчить понимающую гримасу, но, встретив его жесткий взгляд, стушевался и ушел к стойке выполнять заказ.
Неловко устроившись на самом краешке стула, девушка попыталась снова уйти в себя. И даже для этого почти полностью повернулась в полуборота к холодному стеклу. Но видно было, что ее прежние мысли где-то потерялись, стали менее отчетливыми и не столь болезненно обостренными. Женское любопытство может убить все остальные чувства. Ее все больше и больше занимал мужчина напротив.
Ее любопытством двигало столь очевидное его благородство и желание помочь сколь и зрелая мужская привлекательность. И, если бы не его подчеркнутая отстраненность, замеченная как только она его увидела, девушка, наверное, попыталась бы сразу с ним заговорить.
Мужчина молчал, снова глядя в ночь. Выпитый коньяк придал ей храбрости, и она заговорила. Представилась: Мари. Он кивнул головой, но себя не назвал. Она в двух словах поведала, как она сказала свою «грустную» историю. Парень, которого она считала своим женихом и которого она больше года «любит» и к которому она, не предупредив, сегодня приехала из соседнего города, оказался подлецом. Она застала его с другой. Наговорила кучу злых слов и ушла. И сейчас решает, как ей поступить дальше. Все это было рассказано вполголоса с той грустной интонацией, в которой он должен был услышать ее просьбу дать совет.
Ничего нового в ее истории не было. Все старо, как Свет. Но, тем не менее, умело уведя разговор в сторону расспросами, чем она занимается и всякой подобной чепухой, он ушел и от каких-либо «советов» умудренного жизнью человека. Она успокоилась, видно, решив разобраться в своих проблемах позже самой и на свежую голову.
Девушка уже давно сидела, повернувшись к нему и облокотившись на локти, поправляла время от времени непокорную прядь волос, падающую на лицо. Курила. Поблагодарила и допила коньяк. Разговор с ним, впрочем, о всякой чепухе начинал ей нравился. Мари обращалась к нему на Вы. Он к ней по имени.
Мужчина давно не чувствовал ни с кем себя так легко и хорошо. Где-то далеко были его воспоминания, такие ненужные и унылые на фоне живой молодой женщины, сидящей напротив. С таким чудным запахом и прекрасными карими глазами.
Бар стремительно пустел. И бармен уже несколько раз демонстративно выключал и включал телевизор. Последние посетители надевали пальто и, ежась в предвкушении встречи с холодной промозглостью улицы, неохотно прощались с прокуренным уютом помещения. Они тоже встали. Он подал ей плащ. Одел пальто, шляпу. Бармен проводил их до двери, честно отрабатывая щедрые чаевые. Пригласил заходить в любое время.
Выйдя на улицу, девушка взяла его под руку. Моросило. Она не стала набрасывать капюшон. Инстинктивно каждая женщина стремится быть красивее. Бесформенный капюшон этого не позволял. Он молча открыл над ней свой большой черный зонт.
Еще раньше он пообещал проводить ее до вокзала – осенняя ночь не самое лучшее время для прогулок молодых девушек в незнакомом городе. Но все попытки найти свободное такси оказались тщетными. Казалось, в этом городе не спят лишь они одни. Они шли не спеша. Он слушал ее, иногда вставляя ремарки. Порой говорил он о кварталах, которые они проходили.
Уже по дороге на вокзал к ней пришла мысль, что так поздно ночью или рано утром, как не считай, поезда не ходят. Тема же гостиницы, которую она вяло попыталась с ним обсудить, так и осталась какой-то недоговоренной.
Он предложил ей остановиться у него, благо дом большой, места хватит и идти до него гораздо ближе чем на вокзал. Она несколько минут молчала, о чем-то сосредоточенно думая. Потом, взглянула ему в глаза, будто желая увидеть в них ответ на невысказанный вслух вопрос, согласилась. Причем ее вздох при этом мог означать и «как я устала», и « чему быть, того не миновать», и я « надеюсь на вашу порядочность, сударь».
Темная громада спящего дома в мокром парке. Он открыл дверь своими ключами, коротко заметив, что привратница по случаю субботы сегодня отпущена домой. Девушку это, похоже, даже обрадовало, во всяком случае, не испугало, когда она, прошелестев плащом, проскользнула внутрь дома.
С интересом она рассматривала фотографии на стенах. Старые картины в массивных рамах. Статуэтки и всякие безделушки на полках. Спросила, почему в самой большой комнате – скорее даже зале нет телевизора, а на журнальном столике и в специальной корзине нет газет и журналов. Ответ - «за ненадобностью» ее, похоже, не удивил. Как и не удивил сверхмодный стереопроигрыватель и подставка с сотней дисков, и блестевший многими бутылками бар.
В доме было прохладно и мужчина поспешил открыть побольше вентили радиаторов. Специальными толстыми, как карандаши, спичками, он разжег стопку сухих дров в камине. Легкое потрескивание огня, волны живого тепла потекли по комнате. Они смешивались с дымом их сигарет и ароматом старого виски. Они молчали, каждый думал о своём. Но на самом деле мысли их были одинаковыми – о странной почти физической тяге друг к другу, неожиданно возникшей в полуночном баре.
Кто и зачем включил магнит взаимопритяжения двух едва знакомых тел? Если на первый вопрос - кто, ответ мог дать только Бог, то на второй - «зачем?» они могли бы ответить и вместе, и порознь. Каждый уже додумал ответ до конца.
Ответ - растворен в теплой полутьме комнаты. В неверном пляшущем отсвете огня в камине, в шелесте дождевых струй по оконному стеклу. На него, казалось, молча намекали и едва различимые во мраке чьи-то портреты и фотографии. И кожаные диваны и кресла. И шкуры каких-то зверей на полу…
Каждый из них был похож на измученного одиночеством человека, нашедшего волею Всевышнего не только надежный кров в диких песках, но и себе подобное существо, говорящее на одном с тобой языке, думающего также, видящего как ты и чувствующего тоже самое…Они сидели, касаясь друг-друга плечами, молчали, курили, порознь смотрели на горящие поленья. Разговор надолго умолк.
Раскаленное желание будто висело в воздухе, не давая обоим глубоко дышать и даже думать. Да и нужно ли о чем-то думать, если все в конечном итоге решат два тела, их руки, губы…
Из чего создается такая удивительная атмосфера человеческого единения? Ее молодость и его зрелость создавали ту гремучую смесь, тот адский коктейль, который, растопив две одинокие души, выплавляет из них на какое-то мгновенье одну единую душу и тело.
Девушка, прервав затянувшуюся паузу, каким-то грудным срывающимся голосом спросила у него - не могла бы она принять душ, потому что она очень устала и уже поздно…Это был ее третий шаг к нему. Первый был там, в баре, когда она выбрала его столик. Второй более отчетливый и более осознанный она сделала, дав согласие остаться у него дома. Но, если, делая первые два, она еще могла переиграть ситуацию, обмануть судьбу и остановиться, то, ее третий шаг означал лишь одно - она решилась и уже не в силах изменить ход вещей.
Сгустившаяся почти до физического осязания наэлектризованная атмосфера взаимного возбуждения, впрочем, пока хорошо скрываемого обоими, после ее слов, как бы разрядилась. Наполнилась озоном досказанности. Возникшая ясность уже позволяла им свободно дышать, разговаривать, улыбаться. Он встал, взял ее за руку и повел в ванную комнату на втором этаже.
Мужчина показал на кипу разноцветных полотенец, шкаф с халатами, полку с запечатанными зубными щетками и прочей туалетной мелочью.
Мари включила воду и вопросительно посмотрела на него. Ни скользящих дверец, ни даже пластиковых шторок вокруг душа не было. Был ли в этом его умысел или странная оплошность строителей – она об этом даже не думала.
Он стоял, прислонившись к стене, и внимательно смотрел на нее. Она, улыбнувшись чему-то своему, начала быстро раздеваться, аккуратно складывая на пуфик свою одежду.
Движения ее были легки и красивы. Как было далеко до них стриптизу с его заученными механическими движениями и жестами, искусственными поглаживаниями и притворным закатыванием глаз. В ее в движениях тоже угадывалось желание показать всю себя – молодую, стройную, со следами летнего загара на плечах. Она его не стеснялась. Она хотела нравиться ему… и чувствовала, что он любуется ею, что желает ее…
Только замороженный до крепости айсберга человек может остаться равнодушным к женской молодости и красоте – тому, что так зыбко и скоротечно проходит. Опыт и женская зрелость куда как менее привлекательны для истинных гурманов. Опомнившись, он повернулся и, ничего не сказав, вышел из комнаты. Джентельмен победил необузданного варвара. Примитивизм совместного купания в ванне, ставшим синематографическим штампом последних лет, ему претил.
Она, стоя лицом к нему под струями горячей воды, конечно, видела, что мужчина вышел. Что случилось, почему он не хочет на нее смотреть? Она не понравилась ему? Может, надо было позвать его к себе. В современных фильмах герои часто принимают душ вместе и даже…
Выключив воду, она села на фаянсовый край огромной ванны. Задумалась. Потом начала энергично вытирать волосы и свое тело, любуясь им в огромное зеркало, встроенное в стену напротив. Да нет, подумала она меня нельзя не любить, мной нельзя не восторгаться.
Не пытайтесь даже осмыслить такое взявшееся ниоткуда внезапное стремление к физической близости. За вас все решила природа и рок, толкнувший вас друг к другу. Как-то сопротивляться бесполезно. Это значительно сильнее нас, хотя и пугает своей непредсказуемостью и незагаданностью.
И хотя первый совместный опыт часто бывает не самый удачным, не уговаривайте себя, что мол, могло быть и лучше. В таких случаях главное даже не физическое удовлетворение, хотя и этот фактор значителен, здесь основное и первостепенное - само возникновение таких взаимных чувств, дикая необузданная сиюминутная физическая потребность в ком-то.
Это взрыв пещерных взаимных чувств мужчины и женщины, как рождение сверхновой звезды, которое длится всего лишь мгновенье. Не все люди способны на такой выброс сексуальной энергии, на могучие протуберанцы эмоций и чувств… Это не гиперсексуальность, какой ее понимает большинство, – это редкий, поистине, божеский дар – полюбить в одно мгновенье!
ВЗ
Август 2005