Горка

 


 В 20 веке в сибирских городах зимой ставили горку в каждом дворе. Не железную, как сейчас, а деревянную. Её привозили во двор, устанавливали в определённом месте, приколачивали последние детали, затем поливали водой, и через некоторое время, когда появлялся лёд, детвора, с нетерпением ожидавшая этого момента, с фанерками, с картонками забиралась на горку и, весело крича, визжа от счастья, летела вниз. Кто-то съезжал в одиночку и оказывался рекордсменом по дальности полёта; кто-то, зацепившись друг за друга, ехал паровозиком и, конечно, не дотягивал такой паровозик до одиночек. Но самым шиком считалось прокатиться с горки стоя и… не упасть! Трудно удержаться и не упасть там, внизу, на бугристом, ухабистом льду. Удержаться и доехать до конца ледяной дорожки удавалось не всем, но те, кому везло, кто добирался до финиша без падений и ушибов, без разбитого носа, те вызывали всеобщее уважение. Тут же появлялись подражатели и соперники.
 Я рано освоила все «горочные трюки»: мне уже было мало просто съехать с горки стоя; летя по льду, я подпрыгивала и, приземляясь, садилась на корточки, а потом снова вставала.
 Так мы катались каждую зиму, совершенствуя свои умения. Но в этом году, когда мне исполнилось 14 лет, всё изменилось. Я давно не каталась с горки, даже забыла о ней. И дело было не только в том, что я выросла (да, днём с малышами уже не каталась, зато поздними вечерами иногда вспоминала детство, со сверстниками посещала горку). Так вот, дело было в том, что у меня вдруг появилась бородавка. Если бы она выросла на руке, то я бы не очень расстроилась. Но нет же, она, ненавистная, торчала прямо на подбородке, вызывая нездоровое любопытство невоспитанных людей.
 Вы спросите, при чём тут горка? Я бы на вашем месте тоже об этом спросила. Но обо всём по порядку. Долго я мучилась с бородавкой: прижигала ляписом, перевязывала ниткой, чтобы она высохла и отвалилась. Представляете, каково мне было ходить с бородавкой на подбородке, да ещё перевязанной ниткой! И хотя в классе ко мне относились с пониманием и никто не дразнил, переживания по поводу неэстетичности моего внешнего вида сделали своё чёрное дело: я стала реже появляться на улице. Все мысли устремились на ненавистную бородавку. Как её вывести? Сейчас сказали бы, что не стоит проблема и выеденного яйца и ликвидировали бы бородавку с помощью криотерапии. А тогда врач в поликлинике, куда брат отвёл меня, уже отчаявшуюся, сказал: « Мажьте ляписом». Мазала. Бородавка почернела, но держалась крепко. А я стала потерянным для общества человеком. Родители не могли смириться с моим отшельничеством и пытались вывести меня в свет. В свет им так и не удалось вывести меня (ни в буквальном смысле, ни в переносном), а вот в тьму вечернюю таки уговорили прогуляться.
 Итак, довольно поздним морозным вечером мы вышли на прогулку. Деревья искрились инеем при свете луны и фонарей. Мне нравилась пустынность улиц и дворов, по которым мы прогуливались. Даже шум моторов редких автомобилей на проспекте имени газеты « Красноярский рабочий» (на Красрабе) не нарушал звонкой тишины. Именно такое определение тишины, установившейся тем декабрьским вечером, просилось на язык. И именно следующие широко известные блоковские строчки как нельзя лучше рисовали окружающую обстановку и отражали моё настроение:

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века
Всё будет так. Исхода нет.

 Замечательные стихотворные строчки пришли на ум маме, хотя настроение безысходности овладело мной. Мама вдруг спохватилась: не усугубила ли она этим четверостишием и без того депрессивное состояние дочери? Она тут же стала рассказывать нам с папой что-то весёлое, а потом, увидев горку, зная, как я люблю кататься, предложила:
-Давайте покатаемся с горки!
-Давно я не катался с горки!- подхватил папа, и мы поднялись по деревянной лестнице наверх.

Кататься стали стоя. По очереди съезжая на ногах с горки, мы ревностно наблюдали друг за другом, шумно отмечая возгласами «ух ты!», «ого!», «здорово!», «эх ты!», «ну что ж ты!» все успехи и неудачи. Меня в основном похваливали. Я понимала, почему. Чтобы развеселить. Но всё равно было приятно, и я вошла в раж. Вспомнила всё, что умела. Выполнила все трюки. Стало весело по-настоящему. Я забыла о бородавке и обо всех неприятностях, связанных с ней. Шёл двенадцатый час, а нам хотелось прокатиться ещё и ещё. Я смеялась от счастья, а родители – оттого что моя мерехлюндия исчезла на глазах. Если бы случайный прохожий увидел, как мы здесь веселимся, вот удивился бы! Но двор по-прежнему был пустынным, только однажды, трусливо озираясь и от страха гавкнув на нас, пробежала поджавшая хвост чёрная, как ворона, дворняжка.
-Куть-куть-куть!- позвала я её, стоя на горке и собираясь в очередной полёт, но она залилась громким лаем и в мгновение ока превратилась в чёрную точку.
-Пора домой!- вдруг сказала мама, наконец-таки посмотрев на часы. Папа стряхнул снег со своего пальто, помог маме сделать то же, а я всё никак не могла расстаться с горкой. Что-то притягивало меня к ней и удерживало…
-Последний раз!- кричала я, запыхавшись. Потом поднималась по лестнице, съезжала вниз и снова поднималась, опять съезжала …
… Я даже не поняла, что случилось: искры посыпались из глаз, пронзила боль где-то на лице… Меня поднимал папа, а мама испуганно смотрела то на моё лицо, то на лёд, залитый кровью. Я не могла видеть крови на своём лице, но зато хорошо видела кровь на льду и на снегу. Она капала и капала.

Дома я первым делом побежала в ванную, смыла перед зеркалом кровь, и… вопль вырвался из моей груди! Это был вопль радостного удивления. Подскочили и без того перепуганные родители, удивлённо смотрели на меня, а я, округлив глаза, улыбаясь, показывала пальцами на своё лицо. Кровь ещё сочилась, и родители думали, что я страдаю от этого. Только понять не могли, почему улыбаюсь. Но я-то знала: есть повод для счастья! Горка! Горка вылечила меня! Нет хандры! А главное – нет бородавки! Нет как не было! Её срезало льдом, как острым скальпелем хирурга