«Ты вышла на Петровско-Разумовской»
Ну, здравствуй!
Сразу оговорюсь, что я сейчас не обращаюсь к пыльному критику или простому читателю на диване. Это не литература, это послание тебе, это просто человеческое письмо. Набоков почти не писал человеческих писем, потому что экономил свой стиль исключительно для литературы. Этот текст – не литература. Письмо тебе ВНЕ литературы, вне всех постмодернистских догматов и тождестве жизни и текста. Этот текст касается жизни, но жизнь важнее текста. Ты важнее! Мне не нужна слава и деньги, уважение государства и память призраков будущего. Мне нужна, как влага, как Джисус блуднику, твоя любовь.
Да, это любовь с первого взгляда. И это медовый рок.
Ты сейчас смотришь на монитор и, наверное, думаешь: «Меня ли он имеет ввиду. Этим писателям нет никакого доверия. Тот же Набоков начал смотреть на женщин лишь для того, чтобы упрочить своё эстетическое виденье и профессию писца. Ты, парниша, наверное, всем хорошеньким девушкам вот так в метро раздаешь ссылки на свои тексты. Это твой дьявольский метод, пародирующий донжуана самым комичным образом. Я знаю твои штучки, писатель!»
О, нет-нет! Я пишу это только тебе, о, прекрасная!
Ты вышла на «Петровско-Разумовской», а всю ночь не мог уснуть. Я думал о тебе, я мечтал, надеялся, вспоминал. А ты?
Я напомню, как мы познакомились, если ты читаешь это так поздно.
Вчера (ноябрь 2006) в «Геликон опере» давали Пушкина, «Пиковая дама». Были все наши. Весь университетский философский бомонд. О, нравы! Этот «мизантроп» Александр (теперь он Сашка) привёл девушку. А я считал его грустным одиночкой! Проигравший кандидат в Председатели студенческого Совета (проиграл с перевесом в один голос – МОЙ ГОЛОС; за участие в выборах мне, собственно, и дали билет; в квадратике его противника я написал простую магическую формулу: «veni, vidi, vici», и он победил, – гоголевская чертовщина) тоже был с дамой, он, оказывается, существует не только как политик (не то, что «interface» Глеба Олеговича). В углах шушукались сплетницы. Явилась и Наташа. Я был когда-то в неё влюблён. НО ТЫ НЕ РЕВНУЙ! Это скучная история, всё прошло, она сказала: «нет», и я тоже в ней разочаровался. Она смазливая до жути. Но внутренне настоящий чёртик. Её сокровище таит много тайн, и ему будет, что сказать кольцу гения Кукуфы. Наташа познакомила меня со своей спутницей Наташей (просто лимоновские женщины). «Мы тут духовненько пришли развиваться, ты тоже?!». Да-да-да. ДУХОВНЕНЬКО!
Были и мои редакторы и издатели, которые мне пишут рецензии smile’ками.
И тут страсти Пушкина начались, пороки. Эх. Для тех, кто не знает, но из порочного любопытства читает это ЛЮБОВНОЕ ПИСЬМО. Это намёк. КЫШ! Если Вам Ваша совесть ещё позволяет читать чужое признание, то скажу, что опера – это дискотека без фанатизма. А пороки-то пляшут. Гомункулы стали подделываться под настоящих людей.
«Что наша жизнь? – иг-р-р-а-а-а!»
«Вы знаете, эти театралы столько зарабатывают».
Эх, господа…
В антракте подошёл к Наташам.
– Хорош сегодня Пушкин. Ай, каков Пушкин!
– А ты, на-верное, ВСЕГО Пу-шнина про-читал?!
Ну, у меня есть собрание сочинений…
О, нравы!
ПЕРВАЯ НАТАША (не обращая внимания на Дмитрия Гендина): «Лежу я вчера ночью [уже] на диване, мечтаю… Ой… такие вещи (переходит на шепот) нельзя в ТЕАТРЕ рассказывать. Пошли в дамскую комнату».
ВТОРАЯ НАТАША: «Пошли скорее!», (в сторону): «КАК ИНТЕРЕСНО!»
О, нравы! «Философия в будуаре» просто.
Ты понимаешь, с кем мы с тобой учимся, кто нас окружает. Всё это персонажи «Пиковой дамы»!
Блестящая опера, что уж говорить.
Наташи убежали, экономя на аплодисментах Меня эти две светские леди так взбесили, что я тоже ушел раньше всех почестей. И их встретил. «Не хотите пойти сейчас поклониться памятнику Пушкина?!» – «Иди сам со своим ПУШКИНЫМ целуйся».
Я же его не сексуально люблю. Вот бяки.
Сейчас следи за временем. Каков рок, как он всё по секундам рассчитывает, чтобы нас с тобой столкнуть. Пошёл вдоль Большой Никитской до «Св. Татьяны». Помолиться о даровании спокойствия и смирения. «Не судите, да не судимы будете».
Храм уже закрыт. Иду обратно. Девушку, похожую на первую Наташу, держит под руку… – держит молодой человек, а та расплылась в блаженной улыбке. Вскользь что-то такое показалось. Я был в себе, задумался. Вполне праведная парочка. Счастия вам, добрые люди.
И вот он Пушкин! Стоит. Говорят, что перед Дантесом на дуэли стоит. Но перед одним ли Дантесом? Я тебе же это всё уже рассказывал. Просто вызов бросает всем порокам светского общества. Лицо, конечно, ничего не выражает. ЭТО ЖЕ ПАМЯТНИК. А не человек. Но, ты ещё считаешь секунды? – я ещё вокруг «Пушкина» обошел и в метро.
Ты учитываешь скорость мою навстречу тебе? Дух Пушкина ведёт.
Сижу. Думы. И тут ты, и твоя подруга. Не знаете, кто из вас сядет: со мной рядом одно свободное место. «Да обе пусть садятся». Я уступил вам. Так мелодично, по-чайковски, порадовались. Стаю и смотрю на тебя.
Кстати, как же с тобой говорить? Ты или Вы? Тогда мы были «на вы», строгая учтивость. Пушкин (или Лермонтов, не помню сейчас кто) считал светское «вы» – холодным, а «ты» – мягким. Набоков всё перевернул: для него «ты» – это, прежде всего, пошло; а «вы» – значительно. В некоторых семьях до сих пор родную мать «на вы» называют. Но последние сведенья таковы: «Ты» – это обращение к богине, обращение при молитве, а «Вы» – обращение к власти, к власть имущим.
Буду на «ты», ладно? Нет, если что-то не так, я ж исправлюсь!
А критики, бессовестно читающие столь интимные вещи, скажут: «Этот Гендин – жалкий мистификатор!»
Нет, я серьёзно. Я не звал сюда никого.
Едем в вагоне. А Пушкин – этот Амур с бакенбардами – всё играет (что-то подобное пытался как-то выразить Ерофеев). Бац, и место рядом с тобой освободилось.
А-то до этого ещё смотрел на тебя. Не глазел. Смотрел. Не эстетствовал, потому что это делается, когда прекрасное не очевидно.
Какая ты ангелочек!
Лучше обеих Наташ, даже если одна возведёт в степень другую.
Мадам, это небесная красота! Ты – незнакомка, незнакомка Блока только без водки и кокаина философии Вл. Соловьёва. Всё тот же Герман не хотел поначалу знать имени предмета своей нежной страсти. Назвать – что бабочку приколоть.
Сижу. Скромен. Не решаюсь. А дорогу я ещё sticker’ы взял. Мама спросила: «Зачем тебе стикеры?». Вдруг что записать придётся.
Ну, сначала решил просто: напишу номер телефона свой. Но это как-то пошло, как-то низко, скоро, быстро, неправильно. Так поступают ХАМЫ. У нас же нет пока ничего общего.
Поэтому я тебе только ссылку эту дал. Тогда ещё не рассчитывал письмо это писать. Дай, думаю, хоть ссылку напишу, почитаешь меня. Хотя это тоже был перегиб. Что же для меня женщина – читатель что ли? Вот, исправляюсь.
Ты очень вежлива. Очень изысканно, не жадно, взяла листочек со ссылкой. По-человечески. Это аристократия в противовес мещанству.
А ты же с подругой! Не могу же я вмешиваться, отвлекать тебя от неё, за подругу обидно будет. И только я об этом подумал: подруга начала собираться на выход. Пушкин, ой, Пушкин. Ох уж этот Пушкин!
Подруга ушла. Тебе скучно. И тут я начал говорить. Всё говори, говорил. Ты только успела спросить про место моей учёбы.
«Философия – сложная наука, но интересная», – так ты сказала?
А как ты попрощалась?
«Успехов!». Гениально.
«Удачи». Цинично. Двусмысленно.
«Пока». Мы никогда не увидимся.
«До с в и д а н и я », ты сказать не могла.
И вот я еду один. И решил, что напишу такое письмо. Вдруг тебе лениво будет регистрироваться на «Прозе.ру» и что-то там комментировать. Зачем тебе вглядываться в мёртвые лики культурных памятников?
А это письмо – ТЕБЕ!
Вот пишу в Интернете, потому что это единственная моя ниточка к тебе. Любовь по Интернету, конечно, долго продолжаться не может. Это смешно.
Смею ли я надеяться на твою взаимность? Ах. Но я мечтаю об этом. Уже. Это удар. Откликнись, прощу! Не молчи! Это не тишина, нет. Всё молчит. Ты молчишь… Ответь!
Я люблю тебя, уже люблю. Но я бы выразил полнее, если бы не эти критики. Им не полагается это слышать. Это только тебе. Впрочем, сейчас я скажу, но чужими словами. Украду? Нет, просто аллюзия.
Есть теория, что в каждом мужчине есть что-то от женщины, а в женщины соответственно – от мужчины. И женская часть меня взывает к мужской твоей.
Я к вам пишу – так много боли?
Могу ли я ещё молчать?
Теперь, я знаю, я не в воле
Тебя презреньем наказать.
Но ты, к моей несчастной доле
Хоть крошку жалости храня,
Ты не наступишь на меня, –
Сначала я сказать хотела;
Поверь же: моего стыда
Ты не узнаешь никогда,
Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз
В столице нашей видеть вас,
Чтоб только видеть эти очи,
И слово молвить, и потом
Всё думать, думать об одном –
Но не об ЭТОм, а о том –
И день, и ночь до новой встречи.
Как тебе? Пушкин, почти без изменений.
Я апеллирую и к женской твоей части. Не повторяй ошибок Евгения!
Больше воровать не буду. Самому стыдно. Пустил в письмо не только критиков, но литераторов прошлого. Метлой не выгонишь всех.
Ты, там как? Что за компьютер-то у тебя? Ты с экрана читаешь или распечатала?
Что ты ещё мне сказала?
«Спасибо». Спас. Спасение.
Спаси меня!
Ты так просто не можешь исчезнуть. Ты же не персонаж, не гомункул! Я не мог тебя выдумать, хоть мне и кажется, что когда пью воду, то губы твои где-то на дне стакана.
Ответь. Ты. – Молчание не тишина. Молчание – более тёмный и безысходный жук на цветке любви.
Нет, мы ещё точно должны увидеться. Тебе скучно-то не будет. Знаешь, у меня такая фантазия… А… Ты говоришь, что и это письмо фантазия?!.. Но если я тебя выдумал, то кому же я это пишу?!.. Нет, я вчера тебя почти что проводил до подъезда, над которым бы зажглись одинокие квадратные души.
Я не сторонник НЛП – вот ещё аргумент – и не считаю программирование девушки как какой-то операционной системы делом джентльмена. Я не Гитлер и даже сбрил усы! (Без усов я лучше!) Компьютеры и те совершают ошибки, а люди-то тем более непредсказуемы. Через калькулятор не любят, а насилуют Пифагора.
Ты можешь не бояться меня. Знаешь, признаться, во мне есть что-то от мсье Чикатило. Я ношу очки. Это, пожалуй, всё, что у нас есть общего, кроме мании. Ты – моя мания! А ведь тебе уже интересно! Ты болезнь! Девочка-шизофрения, фиалка в абажуре!.. Зимняя принцесса. Мозг плавится, когда говорит сердце.
Выходи за меня! Это же и для тебя приключение! Естественно, я говорю не о государственной регистрации в ЗАГоне Секса. Зачем нам черная метка кремлёвских пиратов и фрейдистских марионеток? Нет, я молю о венчании по православному обряду!
Свеча гаснет. Перо сломалось (Зря я его грыз). Смешно надеяться на ответ юной девушки, о которой я знаю лишь то, что она вышла на «Петровско-Разумовской». Нет, ты не ответишь. Как жаль! Как больно! Личико как мелодия стихнет. Лира потушит рампы, но сердце будет помнить тебя. Спасибо, Александр Сергеевич. И тебе спасибо, моя безымянная!
Под всем ниже подписуюсь
Дмитрий Гендин.
27 ноября 2006 г.