Я больше, может, не вернусь,
А, может, я с тобой останусь…
Город 312
Ведьма была зеленоглазая, рыжеволосая. Булгаковский образ. Только глаза не косила, а всегда смотрела прямо, с вызолвом.
- Я убегу, - думала она, - я убегу от него, от его планов и мыслей. Не могу так больше! Запуталась.
Подошвы стоптанных ботинок мягко ложились на сухой белесый асфальт.
- А ведь раньше никакие каблуки не стирались – всегда носили только на руках! Ах, жизнь! Куда бежишь? Секунды, улетающие в неизвестность… Мне так мало всего этого. Хочется все сделать по-другому. Хочется перекроить людей по своему образу и подобию. Но чтобы они оставались собой. Как все сложно! Бегу! И вдоль меня проносятся магазины, шумные улицы! Бегу! В туман, в комнату, давно превратившуюся в склад! Бегу! В себя, от мира, от неба, скрывающего преступников, ворующих время и любовь!!
Так и бежала. Неслась по Ленинскому проспекту мудрая девушка девятнадцати лет. В голове, в сердце, в ладонях был ветер – выл и царапался, как невоспитанный кот.
В комнате ворчал телефон:
- Хозяйка, ну возьми меня! А то уже трубка надрывается!
- Иду, Кот!
- Ну вот и славно, - сказал телефон по кличке Кот и успокоился.
- Да, Катя, - деловито начала Наташа.
- Нат, я нашла, где продают мышиные хвосты. Записывай адрес – мне Машка сказала.
- Здравствуйте, - поздоровалась Наташа, - мне, пожалуйста, пачку мышиных хвостов!
Продавщица зоомагазина оторопела.
- Что?
- Ну хвосты – мышиные. На крайний случай крысиные. Но тоже не меньше 12 штук.
- Ничем не могу вам помочь, девушка. Это вы не ко мне.
- Эх, опять дезинформация!
- Следующий, - выкрикнула продавщица, обрадовавшись, что смогла быстро отделаться от больного покупателя, - следующий.
- Здравствуйте! Мне, пожалуйста, пачку мышиных хвостов! А лучше две! – заявила девушка лет двадцати пяти в черной бархатной шляпе и протянула деньги.
Продавщица, издав печальный вздох, удалилась писать увольнительную.
«Вот опять я сижу без хвостов, - думала Ната, - эх! И уже даже без Димы. Период угасания большой любви уже давно наступил – знаю, но почему так недолго он продолжался. Можно было бы довольствоваться и тлеющими углями! И как он мог? Вернее, как он посмел, а еще вернее… почему? Почему, он не смог быть сильнее моих чар? Почему? Почему не мог пройти мимо? Недоглядеть? Испариться, черт возьми!»
Из-за отклеившихся от стены обоев показалась чья-то мохнатая черная голова величиной с кулак.
- Звали, Наталья Васильевна? Что взять? Кого?
- Прости, это просто выражение. Так что можешь идти отдыхать. На сегодня ты свободен.
- Спасибо! – черт засиял, как начищенный самовар.
- Эх, нечисть! – буркнула Ната себе под нос.
- Я все слышу, - черт снова показался из щели и показал зубную щетку, - три раза, не забыла?
- Я все помню.
С тех пор как в доме появился личный стоматолог, жить стало совершенно невыносимо. Ладно, можно было понять, как чистить зубы два раза в день – утром и вечером – это ясно. Но куда запихивать третий раз? До обеда или после? А может и так и так – но тогда уже получается четыре, а это совершенно не соответствует утвержденной программе.
Наташа смотрела перед собой в одну точку и думала, что, не сделай она ту оплошность, маленькое одолжение себе в тот раз, она бы сидела сейчас с Димкой за накрытым столом у него в квартире, веселая, расслабленная, с горящими от страсти глазами, и совершенно забывшая о своей принадлежности к миру ведьм.
- Я никогда не прощу себе этого!
Конечно, моментов было много! Моментов, когда нужно было хлопать дверьми и уходить, когда кричала, бунтовала и бесновала, когда выставляла себя в нелучшем свете, тем самым зачеркивая свой романтический образ в его глазах! Ух! А он! Злился, убегал, ругал мою стряпню, смотрел футбол, когда я хотела мелодраму! Но никогда, слышите, никогда не заглядывался на других! Потому что любил больше жизни. А то, что случилось сейчас – полностью моя вина. Сама натворила. Наколдовала неисповедимый путь.
А ведь так хочется, чтобы он был сильнее Бога!
Наташе казалось, что сейчас она выпьет кофе, сваренный по собственному рецепту, щелкнет пальцами и готово! Молодая, красивая девушка, свободная от любви и прочих предрассудков. Но что-то не сработало.
Черт возьми! Этот рецепт никогда раньше ее не подводил! Она еще раз проверила все ингредиенты целительного напитка, для верности добавила еще один засохший цветок папоротника, сделала еще один глоток и еще раз взмахнула рукой. Положение по-прежнему оставалось критическим. Аня все так же была влюблена в Диму, как и в первый день их встречи. Сейчас даже немного больше. Ведь в первый день мало что соображаешь, и ведешь себя, по большому счету, как идиотка, а сейчас – через год с хвостиком, уже осознаешь всю торжественность своего чувства, смотришь на него с вершины своего опыта и понимаешь, что… совершенно не поумнела.
Ах, этот безумный, безумный мир! Закружи меня опять в своем водовороте! Позволь мне захлебнуться счастьем, задохнуться от нежности, потерять голову… еще от чего-нибудь!
Ната посидела несколько минут в нерешительности и подумала, что в таком случае надо решать проблемы иначе.
Есть такой проверенный способ – если не находишь подвоха в настоящем, ищи его в прошлом. И если разобрать его – прошлое то есть – как маленький мальчик заводную машинку – то увидишь ту причину, из-за которой ничего не работает. Конечно, есть риск, что ты не только найдешь утерянную загвоздку, но и не соберешь свое прошлое обратно, а оставишь его в полуразобранном состоянии. Но кого волнуют такие мелочи!
Итак, Наташа взмахнула рукой (я думаю вам известно, что все разговоры про волшебные палочки не что иное, как сплетни и хороший рекламный ход волшебников-недоучек) и по комнате разлилось… молоко!
- Черт! – вскрикнула Ната, - опять молоко убежало! Даже поколдовать по-человечески не дадут! Эй, молоко!
- А? – булькнула белая трехпроцентная лужа.
- Опять бежим? Я же говорила – из кастрюли ни ногой!
- А я и не ногой! К тому же я устало в кастрюле – у меня свободолюбивая душа! А вы со своими емкостями! Тирания!
И с явной неохотой молоко испарилось.
Наученная опытом, Наташа уже с осторожностью взмахнула своими маленькими пальчиками, и комната погрузилась в легкий полумрак. Повеяло холодом и еще каким-то резким синтетическим запахом. То тут, то там слышались отголоски чьих-то голосов. Наташа закрыла глаза…
Вот ее история:
…Тихий нежный высокий женский голос доносился из колонок. Наташа так не умела – подпевала, как могла. Смысл соответствовал. Не подпеть – значило бы не поддержать. Клип еще больше располагал к лирическим отступлениям. В нем была показана любовная линия двух отрицательных персонажей одного сильно нашумевшего фильма. Ах, как же это было красиво! Вампир и ведьма! Вампиры, наверно, хорошо целуются…
Жаль, финал у этой истории грустный. Не суждено вампирам любить людей. Наташа смотрела этот клип, и сердце ее плакало и хотело оказаться на месте сердца этой ведьмы. Трагические истории почему-то всегда больше затрагивают. Они исполнены большим драматизмом и вызывают больше эмоций. В такие моменты хочется страдать…
Шел дождь. Это выводило из себя. Плохую погоду Ната вообще не переносила, как нечто неестественное, навязываемое и, главное, ей не подчиняющееся. Жуть!
Дима позвонил на мобильный. Синие клавиши загорелись в синей темноте. Дом – панельный, а потому связь – никакая. В конечном итоге, Ната услышала лишь:
- Выходи, - и она подчинилась.
Дима, сильный, высокий, надежный, загорелый, будто сложенный из красного кирпича, стоял в двух шагах от ее подъезда, и даже его промокшая насквозь рубашка придавала ему мужественности. Подчиняться Диме было вовсе не обидно, как как-то даже правильно. Он был положительным.
В начале отношений все это важно: и красивые длинные пальцы, и свойственная лишь ему походка, и вельветовые бежевые штаны. Все эти мелочи складываются в неповторимый узор, который тебе кажется неоспоримо важным и имеющим таинственное космическое предназначение. Это в начале все это важно, а к девяти месяцам привыкаешь. И вообще, за девять месяцев можно и ребенка родить. Но Наташа с Димой, как-то упустили момент, и осознание бессмысленно прожитого времени смущало и приводило в замешательство.
Отношения сбивались, путались, рвались, перекручивались, исчерпывали себя. Наташе хотелось чего-то более жесткого, взрослого, с искрами из глаз, вечного, мгновенного и зверски красивого. Ей хотелось беспрерывного чувства первого свидания, когда все хрупко, как леможский фарфор и витиевато, как японский иероглиф. Дима же был прост, как былинный богатырь.
Они гуляли долго, так долго, как только может продолжаться бесконечность. Не замечая ни снега, ни дождя, они наслаждались друг другом, кружась в вальсе ветра. Каждый рассвет, Наташа встречала по-новому – как в первый раз. И каждый первый раз она влюблялась в Димку пуще прежнего. Месяцы сменяли друг друга, как часовые…
…Что может быть прекраснее распускающегося, как цветок, утра, с счастьем в самой сердцевине! Вот именно в такие моменты люди и начинают искать себе неприятности…
Он стоял на углу малой Бронной и Тверской и нервно курил. Делал он это в первый раз, и потому выглядел несерьезно и неубедительно.
- Вам помочь, - спросила Наташа, уверенная в своем всемогуществе.
- Нет. Что вы. Спасибо.
Но Наташа осталась. Она вообще любила оставаться. Любила быть нужной.
- А может все-таки?
И Ната отняла у него сигарету, смяла в руке и представила юноше чистую, как вымытая тарелка, ладонь.
- Так вы фокусница? Чудно! А я повар – будем знакомы!
И они познакомились.
Паша, а звали его именно так, расцеловал своей даме обе ручки и повел в ресторан, где он работал.
Паша был медленный и меланхоличный, и блюда у него получались медленные и меланхоличные. Наташа зевнула.
Но вскоре удивление настигло ее из-за угла, как Булгаковская любовь. Ее новый знакомый, вскоре занявший место подле нее, рассказал ей столько всего удивительного. И про современный альтернативный кинематограф, и про старые обветшалые города их родины, и про необычных – словно Чеховских персонажей – людей.
- Поразительно! Я ничего этого не знала! Я просто коренная Москвичка. Как Маргарита.
- Ведьма, - ухмыльнулся Паша.
Наташа рассмеялась, будто услышав хорошую остроту. И почему правда порой кажется более вычурной и мистифицированной??
Тем вечером Наташа вернулась к Диме, а Паша опять остался один…
В подпольном институте по практической магии под неброской вывеской «институт всякого рода искусств» занятия шли полным ходом. Из аудиторию в аудиторию бегали озадаченные профессора, легкомысленные студенты и разнообразные предметы на ножках. Это был мир одержимых людей. Наташин мир. Все здесь подчинялось неким вымышленным, по-своему, а, может, даже всецело правильным законам. Полы, потолки, обои в крупный мак – были пропитаны магией и терпким апельсиновым запахом.
Время от времени из разных дверей валил пар, слышались взрывы и крики, вылетали стекла, и чувствовался запах жженых волос. Благо, первое, чему учили незадачливых студенток – это наращивать пострадавшие в процессе опытов ногти и шевелюру.
Ната неслась по коридору, то и дело отмахиваясь от летящих в нее непонятного назначения предметов. Она поднялась по винтовой лестнице на чердак и, тяжело дыша, ввалилась в полупустую аудиторию.
- Сальникова, опять опаздываем?
- Я… ну… простите, - и Ната позорно убежала на последнюю парту.
- Как вы знаете, на третьем курсе у нас запланирована большая курсовая работа, так что не вздумайте халтурить, - возвестил декан.
- У нас и в мыслях такого нет, - молодой человек на первой парте журнально улыбнулся.
- А ты, Погорелов, вообще бы молчал! Какой ты год уже в институте учишься?
- Исчезаю, - ответил юноша, закрывшись руками. Через несколько секунд вихри обильной рыжей растительности полезли из-под его ладоней, полностью сокрыв лицо.
Все, за исключением преподавателя, дружно засмеялись, а сам же Погорелов страстно, как когда-то Карл Маркс доказывал Фридриху Энгельсу преимущества мировой революции, говорил своему соседу по парте:
- Вот вырасту, доучусь и тоже буду мучить детей. Ха-ха-ха, - и он залился дьявольским смехом, словно Жюль де Рец из сказок старой кормилицы Анжелики де Сансе.
…Мало кто знает, что через несколько лет непутевый студент данного высшего учебного заведения исполнил свое обещание и выпустил учебник по геометрии для 7-11 классов, полный тайного сарказма и околесицы. Наташа училась по этому учебнику в школе. Так случилось, что лет через 15 после торжественного обещания Погорелова обречь детей на вечные муки, была изобретена машина времени. А так как вышеупомянутый учебник был настолько глуп и бесполезен, что именно на нем решили проводить первые опыты. Вот и забросили его в 90-ые годы XX века в Россию. Математики того времени собрали целый консилиум, сделали огромные наисложнейшие расчеты и пришли к выводу, что раз книга есть, а самого автора нет, то, значит, его личность засекречена из серьезных соображений. А это, в свою очередь, значит, что учебник научно верный и, более того – гениальный. Такая вот временная петля. Хорошо, что сам Погорелов был родом откуда-то из Чехии и о существовании своего ученика ничего не знал…
Так о чем это мы…
- Каждый из вас должен будет примерить на себя роль того или иного сказочного персонажа, начиная от феи-крестной, заканчивая привидением с мотором. Причем, вы должны провернуть все это, оставаясь обычным человеком. Без мистификаций, клубов алого дыма и прочего магического антуража. Если есть вопросы, прошу к столу. А так – все свободны.
«…Может, стоит попробовать Вия?», - доносилось из толпы.
«…Я буду чеширским котом», - слышался голос Погорелова.
- А я хочу стать Мэри Поппинс, - громко сказала всеми признанная красавица Ира, - устроюсь работать няней и буду творить чудеса!
По всему ее облику было видно, что выбрала она эту роль, потому что в образ молодой гувернантки можно было вложить всю ее юность, шарм и кокетство. Сама работа, дети и их мечты привлекали ее куда меньше, чем ее собственные – о всеобщем обожании. Ира – была актриса по жизни. Но гналась она не за мудрым, постоянным зрителем, а за толпой разъяренных фанатов, заваливающих ее цветами и готовых разорвать на части. Она не понимала всей зыбкости такой славы – ведь фанаты, как перелетные птицы – срываются туда, где теплее, празднее…
Наташа скорчила гримасу. Она не переваривала Иру, как гороховый суп, который терпеть не могла с детства. Ей претили Ирины красота и умение всем нравиться. Ира – пустая кукла, на Наташин взгляд, - притягивала к себе внимание одной позой, одним жестом. И, черт возьми, это было жутко неестественно. Заезженная, как гнедая лошадь, истертая, как прошлогодний счастливый билетик, - вот какой представала Ира тому, кто глядел на нее из-под ресниц. Но ресниц будто было мало, будто их было ограниченное количество и их выдавали за особые заслуги – а потому мало кто видел ее истинную сущность.
Ната обиделась. Ей казалось, что всех интересных персонажей уже давно разобрали и использовали. Ей в голову решительно ничего не лезло, и она тешила себя мыслями:
- Ну, может, я повторюсь. Ну и что, что у меня и еще у кого-нибудь будет один и тот же образ? Подумаешь… скажу, что не знала.
Так она и прошла три квартала до небольшого стадиона, где рассчитывала встретиться с Димкой.
Дима был тренером в детской футбольной команде. Он учил детей отдавать пасы, бить по воротам и отрабатывал с ними технику ведения мяча. Наташа не любила футбол, но обожала детей, и это чувство противоречия терзало ее все свободное время.
Особенно мне был симпатичен мальчик лет шести из соседнего двора. Он был младше остальных, а потому смотрел на них с любопытством, вниманием и вверх. Малыш был просто чудо, он носил коротенькие шортики и цветастую футболку задом наперед. Наташе всячески хотелось помочь ему, но она мало, что могла, разве только меняла по ходу траекторию мяча, и тот преспокойно летел в самые ворота, минуя вратаря со страшным лицом. Но, казалось, Даньке – так звали мальчугана – и этого хватало с лихвой. Он расплывался в молочно-беззубой улыбке и хвастался успехами перед мамой.
А еще часто он подбегал к Нате и просил завязать ему шнурки, так сам он этого делать пока не умел.
Вот и сейчас он сел напротив нее и протянул ей свою чумазую маленькую ножку.
Пока Ната возилась со шнурками, она заметила, что Данька что-то ревностно сжимает в своей руке.
- А что это ты от меня прячешь? – улыбнулась она.
- Не скажу. Это секрет, - и он покраснел от гордости за свою тайну.
- Ну а все-таки?
- Ну, хорошо. Это мой зуб, - он протянул ей ладонь, где лежал маленький бело-розовый камушек, - он только что выпал!
- Да ну!
- Да. Я отдам его зубной фее, и она исполнит мое желание!
- А какое у тебя желание?
- Чтобы послезавтра меня взяли в команду, и я забил решающий гол, - и тут же он закрыл рот руками, - ой, этого же нельзя говорить. А то не сбудется. Пообещай мне, что ты никому-никому не расскажешь.
- Обещаю.
- Ну хорошо, - он, видимо, успокоился, - ты тогда подержи его. А я пока пойду поиграю. Только смотри не потеряй, - он стал серьезным.
- Хорошо.
Через полчаса Данька уже летел домой, так как мама звала его к ужину. Он и думать уже забыл о своем зубе.
Когда Димка окончил тренировку, уже начинало смеркаться.
- Заждалась? – спросил он.
- Немного.
- Пойдем. Я угощу тебя чаем.
Они сели в его машину и стали кружить вдоль сверкающих вечерними огнями улицам.
- Я стал замечать, что ты проводишь много времени с Данькой.
- Да. Есть немного. Возьми его в команду.
- Ему ведь только шесть.
- Он способный.
- Ну не знаю…
- Пожалуйста, - и Ната потерлась рукой о Димину руку.
- Хорошо. Я подумаю, - и потом после минутной паузы, - ты к нему привязалась?
- Да.
И они еще немного помолчали. И вдруг Наташа сказала:
- Я тоже хочу ребенка.
Тут Димка резко дал по тормозам, и Ната на секунду далеко подалась вперед.
- Что такое?? – возмутилась она.
- Красный свет.
Они стояли на перекрестке, окруженные машинами и каждый думал о своем…
Придя домой, Наташа написала Паше такое послание:
«Что ты скажешь, если я сообщу тебе, что хочу ребенка?»
Ответ пришел незамедлительно.
«Что из тебя выйдет хорошая мать».
Никто, ни один мужчина не хотел понять ее внезапно возникшего естественного женского инстинкта, и Наташа сидела одна, среди живущей в ее квартире нечисти, словно затравленная охотниками волчица. Ей не нужно было многого – лишь понимание, лишь способность кого-то быть рядом, быть опорой и защитой. Ей важно было знать, что есть на земле такой мужчина, который будет готов взять ответственность за нее и все ее капризы, она хотела видеть перед собой не мальчишку, а взрослого, надежного человека, которому она могла доверить себя, свои порывы и мечты.
Углубленная в свои размышления, она даже не заметила сообщения, пришедшего к ней на мобильный. Она увидела его только утром, и губы ее посетила улыбка.
«Ответ на твой вчерашний вопрос – я тоже»…
Наташина уверенность в Диме росла в геометрической прогрессии. Эдакая Китайская стена – девятое чудо света.
Дима отражался на дне Наташиной кофейной чашки. Линии реальности говорил о том, что они будут бесконечно вместе. Бесконечность – движение по восьмерке. Поэтому Наташа никого не боялась. Никто не мог просто взять и прийти в ее жизнь без пропуска. Пропусков она без надобности не выдавала.
Через день она сидела на трибуне, среди футбольных болельщиков. Ради Димы она шла на любые жертвы. У нее рябило в глазах от разноцветных шарфов, которыми размахивали болельщики. Хотя болельщики – громкое слово. Просто ребята из соседних дворов, любящие погонять мяч. Наташа глубоко не понимала правил, не знала, за что выдаются красные и желтые карточки, и не различала игроков. И только когда она увидела Даньку, ведущего мяч, ее сердце радостно подпрыгнуло. Поле приковало ее взгляд к себе и не отпускало на протяжении всего времени. И только когда объявили о последних минутах, она поняла, что счет 2:2 и что Данька так и не забил ни одного мяча.
Тогда Наташа незаметно ото всех щелкнула пальцами, и мяч плавно прикатился к Данькиным ногам. Еще один щелчок – и он уже бежал к воротам противника. И контрольный – мяч был в воротах, а трибуна из десятка человек дружно скандировала: «ГОЛ!».
Даньку подняли на руки, а сам он визжал от восторга.
Потом он подбежал к Наташе и сказал:
- Спасибо, что исполнила мое желание. Я всегда знал, что ты волшебница.
Да уж, от детей ничего не скроешь…
Так Наташа стала Зубной Феей…
…- Ну что, Сальникова? Задание выполнили? – спросил профессор.
- Да, - Ната протянула ему отчет, - вот, пожалуйста.
- Хорошая работа, ничего не скажешь. Помарок нет, и все сделано так чисто, так грамотно. Вы вообще не готовились? – улыбнулся он.
- Нет, - Наташа почему-то не смогла солгать.
- Ага. Придется, видимо, поставить вам… пять с отличием. Люблю находчивых студентов!
Ната оторопела, а декан продолжал.
- А то, вот на днях пришла одна. Говорит – взялась за образ Мэри Поппинс. Сразу видно все продумано до мельчайших деталей, каждый жест, каждое слово. Это ее и погубило. В нашей профессии ничего нельзя знать заранее. Нужно творить чудеса на ходу, легко, не задумываясь, - разговорился он, но тут же с самым серьезным видом, в который он сам не верил, добавил, - но ни в коем случае не нарушая кодекса ведьм и чародеев.
- Я запомню, - живо отчеканила Ната.
- Запомнит она! Это надо было запомнить еще на первом курсе, - рассмеялся декан, - ну да ладно. Для хорошего человека ничего не жалко.
И он протянул ей зачетку с отличием.
Дома у Димы было тепло и опрятно. Квартира ничем не выдавала его холостяцкого существования и, наоборот, свидетельствовала о наличие в этом доме хранителя домашнего очага. Пока Дима жонглировал у раковины тарелками, Наташа разбирала в его комнате книги и диски. Через десять минут у ее ног уже стояла целая гора разного рода вещей.
- Это что еще такое? – удивился Дима.
- Это то, что я у тебя собираюсь забрать посмотреть и почитать.
- А сил-то хватит.
- А то! Одну партию отнесу сегодня. Другую завтра. В два захода – очень удобно.
- А что если ты не будешь забирать эти вещи ни сегодня, ни завтра. А будешь пользоваться ими здесь, со мной…
Наташа уже угадала его вопрос, но еще не была готова к положительному ответу со своей стороны, а потому перебила его.
- Я не могу читать, когда кто-то сидит у меня над душой.
- Я ведь не…
- Но сегодня я готова остаться у тебя.
И Димой завладели сладкие мысли. А потом и они покинули его…
…Паша жил в ближайшем подмосковном городе и, в отличие от Наты, не считал электричку экзотикой. Он готовил изысканные блюда за деньги, а Наташа ела их совершенно бесплатно. Он любил лес, любил смотреть, как многогранное солнце пробивается сквозь голубые шпили деревьев – эта картина напоминала ему о готических соборах и витражах, раскрашивающих свет в разные цвета. У нее же все было наоборот – и недостроенный собор Sagrada Familia в Барселоне казался ей душистым райским садом, где все подчинено высшим идеалам и гармонии. Они были диаметрально разные, но в то же время что-то связывало их, как ребро монеты, соединяющее две ее стороны.
Паша гордился своей обособленностью от мира и отсутствием городского телефона, а потому он писал ей длинные, пронизанные глубоким чувством письма. В одном из писем он рассказывал о том, что посетил некоторые губернские и уездные города России и вернулся из поездки влюблённым в свою Родину окончательно. В другом, говорил о том, что он собирается вступить в ряд автолюбителей, а именно – окончить автошколу, но подлая бюрократическая машина никак не хотела выдавать ему медицинскую справку. Было в этих письмах что-то мелочное, незначительное, но в то же время что-то поразительно красивое. Он обволакивал Наташу муаром своих слов, своих мыслей и переживаний. Ему хотелось поделиться собой с миром. Но иного мира, кроме нее, у него не было…
У Наташи была хорошая подруга – Лена. Лена – красавица, тонкая как балерина, глаза – два полукруга и волосы одуванчиком. Вся такая восторженная и задумчивая. У нее чуть больше года назад погиб молодой человек. Разбился на мотоцикле. И Наташа ничего не могла с этим сделать.
- И что толку от моих способностей, - думала она, - если не могу предотвратить такое.
А парень был чудесный. Под стать Ленке. И глаза у него были такие же – полукруглые и ресницы до неба.
- Я хочу рассказать тебе страшную тайну, - как-то начала Ната, - я живу двойной жизнью!
- Ты шпион! – догадалась Лена.
- Почти! Я влюблена!
- И что такого?
- Ты ничего не понимаешь! Одного я люблю, как человека, а другого - как личность!
- А в чем разница? – удивилась Лена.
- Человек – это высшее из земных созданий, одаренное разумом, свободной волей и словесною речью. А личность – это объединенная единством самосознания, совокупность наиболее устойчивых воспоминаний, стремлений и чувствований, приуроченных к известному телу.
- В словаре вычитала?
- Ну, в общем да, но это в сторону. Вот у меня есть Дима! Дима – это… это…Бог! Честно-честно! Его создали по образу и подобию. Вот он и такой весь образный и бесподобный! Я его люблю!
- Это тот, который человек?
- Ага! А еще есть Паша. Паша… получился не совсем таким, как его задумали, у него, по правде говоря, довольно жалкий вид. Но он такой чуткий, внимательный, и он говорит такие вещи, которые бы никто и никогда не сказал. И я люблю его, как образ, как воспоминание, как материал для работы и для чувств. Он прелесть!
- Это который личность? – поинтересовалась Лена.
- Да. И что ты мне скажешь?
- Дура ты, Натка!
Вот и поговорили.
Наташа заснула, укутавшись в пустой пододеяльник – в ее квартире, как в метро, всегда была хорошая погода – и уснула крепким сном семимесячного младенца.
Сон перенес ее в Лондон, в небольшой переулочек под мостом через Темзу. Рядом с галереей Тейт. И вдруг встреча. Встала, как вкопанная. Перед ней юноша. Играет на электрогитаре. Звук – крик! Душе-, небо-, миро- раздирающий. Играет, как играл когда-то ее любимый музыкант. Настолько давно любимый, что и очертания его лица стерлись из Наташиной памяти, но осталось неизменное воспоминание сердца!
Потянулась к нему рукой. Картинка в глазах помутнела.
- Не трогать руками, - произнесла серая тетенька в очках, - это произведение искусства. Вы что в музее никогда не были?
- Была, в детстве, - проронила Ната, почувствовав, как заиграло это слово у нее на языке.
Юноша перестал играть, прислонил гитару к стенке и стал петь сам – акапелльно. По влажным стенам капали бусины воды и его голоса.
И Ната думала:
« Вот живу я с Димкой уже год, живу, как в бисер играю - красный, черный, белый. Насаживаю на нитку. Проживаю часы. А я, может, могла бы книги писать, летать в космос! Вместо этого копирую дни и в них только и делаю, что целую его! Будто люблю губами! А ведь так хочется – только душой, как сейчас – любовь на миг. Связав сердца веревочкой. И тянуться не губами, а пальцами! И говорить стихами!»
И тогда посыпались июньским градом на Наташину голову стихи.
…Огонь
Туманом ненастным.
И сталь женских рук обжигаю
Напрасно –
Мне хочется быть одиноким.
Во сне – затронуло, в кровати – не впечатлило.
Она так и лежала с полуоткрытыми глазами и пыталась возвратиться обратно в сон, чтобы дослушать, допеть, дочувствовать, но… на сновидении висел висячий замок и его, наверное, уже сдали в утиль…
Жизнь – крепкая сбитая женщина – замешивала тесто. Валила в него все, что попадалось под руку: людей, непогоду, витрины магазинов, международные саммиты, разные часовые пояса, битую фаянсовую посуду и слепых котят. У каждого человека свой праздничный пирог. У кого-то большой со свечками, у кого-то продолговатый и вафельный, а у кого-то и вовсе пирожок. Яблочные, с кремом, безвкусные, приторные, мясные, с корицей, пресные, бисквитные, воздушные, домашние и фабричные - у всех свои пироги – у кого-то черствые, а у кого-то только из печи.
Что до Наташи то она, как настоящая восточная женщина в пятом колене, любила из любой трапезы устраивать целый пир. Набрасывалась на все сразу. Объедалась. И потом не могла разобраться в истинном вкусе вещей. Она металась к одному, к другому, мучалась, страдала, искала преимущества и недостатки, сомневалась, сжигала мосты, а потом, поразмыслив и пожалев о скоропостижном решении, возвращалась обратно на лодочке.
Наташа хотела всего, всего сразу, но при всем этом она не относилась к той категории девушек, которые ищут многочисленных романов на свою голову, а потом жалуются на то, что мужчины периодически узнают о существовании друг друга и в одночасье бросают вертихвостку. Нет, Ната была решительно не такая! Она хотела и любимого, и друга, но в разных лицах. Чтобы не было, как в дешевых театрах, когда денег на большую труппу не хватает и один актер играет сразу несколько ролей. У Наты хватило бы душевных сил и на того и на другого. Но они будто догадывались о том, что каждый задействован лишь в одном чувстве и всячески противились этому. Вернее Димка противился, а Паше было как-то все равно.
Ната с Леной сидели на крыше московской высотки. С главного здания МГУ была видна вся раскрасневшаяся Москва. Подруги вырывали из толстопузых тетрадей клетчатые страницы и запускали в воздух бумажных голубей с пожеланиями. Авось сбудется…
- А вот ты сама чего хочешь? – спросила Лена, мастеря крыло.
- Счастья, - не раздумывая, ответила Наташа, - много-много счастья, чтобы им можно было делиться. А ты?
- А я Петьку хочу…
Они помолчали.
Позвонил Дима. Сказал, что все хорошо. Прошуршал несколько ласковых слов. Ната в который раз влюбилась в него без памяти.
Лена сделала очередной самолет и написала на его борту нечто неразборчивое.
- Что на этот раз?
- На, - Лена протянула свое творение.
«Учите испанский язык и влюбляйтесь в королей».
- Смешно.
- Сбудется! – крикнула Ленка и размахнулась.
А где-то в столице молодая девушка семи лет распахнула учебник иностранного языка и впервые услышала песню Майкла Джексона…
Над крышами носились те, кто еще не успел слетать на юг. Они кружились над прохожими, расправляя над ними свои цветные крылья. Последние крылья этой осени. Баловство!
- Столько пафоса в этом городе. Безмерно! – сказала Лена.
Наташа посмотрела на улицу сквозь ресницы:
- Да нет. Пафоса – десятая доля. Остальное – притворство, что хуже! И только один процент – искренности. Вон – идет по тротуару.
- А было два, - задумчиво произнесла Лена, скрестив руки на груди.
- Почему ты до сих пор одна? Тебе же холодно – одной.
- Я влюблена в него по-прежнему, совсем как раньше. Помнишь?
Такая боль в этих словах, вернее, не боль, а полное ее отсутствие, наоборот, совершенная безэмоциональность, только приглушенный голос и глубокая потом задумчивость.
И такие девушки умеют любить!
Сильно!!
Своими серебряными кольцами, не солнечным, но лунным светом, каким-то ветром меж костей и меж пальцев.
- Когда он погиб?
- 10 числа – полтора года, - сказала она и через секунду добавила, - я отойду на минутку. Мне нужно… к нему.
И спрыгнула.
- Хорошо, что сон, - подумала Ната.
- Как ты? С тобой все нормально? – над Наташиной головой склонилась чужая – мужская.
- Андрей? Да, все в порядке. А что случилось?
- Тут Ленка… покончила с собой.
- Значит, не сон, - прошептала Ната и посмотрела в небо, - прощай.
«Прощай, Наташка, счастья тебе! Я так счастлива!» - ответила Лена сверху. И долго еще слышался ее задористый смех среди московских крыш.
Ее самолетик достиг адресата.
После Ленкиного ухода все стало как-то по-другому. Другая музыка, другие нравы. Люди, будто по-своему переживавшие мое горе, сами страдали не меньше меня и стали писать варварски красивые песни. Каждая пелась с надрывом, и от каждой хотелось плакать.
Дима сказал:
- Мне очень жалко твою подругу. Она была удивительная девушка.
Паша томно промолчал.
И Наташа не знала, кто вел себя учтивее.
Прошел еще месяц, и где-то в далекой Астрахани зацвели арбузы. Наташа никогда не видела арбузов в цвету, но сейчас ей казалось, что это должно быть именно так, что на грядках распускаются зелено-красные в крапинку цветы, в самой сердцевине которых и прячутся крупные сочные ягоды.
Пока Ната витала в сладких мечтах, настоящее со всей свойственной ему необратимостью надвигалось на нее. И бледно-балетный образ Лены опять всплыл в ее воображении. Лена – мужественная, но уязвимая в своей силе девушка, своим примером показывала, как надо любить. И Ната винила себя в том, что, ведя эту удушливую двойную для самой себя жизнь, она оскверняет образ любимой подруги. И она хотела было покончить со всем эти м в одночасье, но сегодня, именно сегодня она ждала от Паши необыкновенного, поразительного разговора. Он увлек, заманил ее, прельстил чем-то неизведанным, словно дьявол, и Ната поддалась. Она решила в последний раз позволить себе этот маленький каприз, эту прихоть.
Внутри нее звучала музыка – тяжелая и пронзительная.
Наташа вожделела этот разговор, она уже жила им, и страсть, в ней нарастающая, заполоняла все свободное пространство в ее груди!
Она сидела у телефона и уже готова была сжечь его глазами, как тот лениво поерзал и зазвенел.
- Наташенька, вас, кажется, - начал было Кот, но она его не дослушала, сорвала трубку и впилась зубами в чужое дыхание.
- А это всего лишь Дима, - злорадно прошуршал телефон.
- Привет любимая…
Наташа так расстроилась, что буквально взвыла в трубку:
- Дима! Ну почему ты?
- Что? – он недопонял.
Аня, взяв себя в руки и вовремя опомнившись:
- Ну почему ты идешь сегодня в институт, а я нет?!
- Как нет? У тебя же сегодня философия.
- Ее отменили, - сказала Ната и щелкнула пальцами.
***
Павел Васильевич набрал номер Алексея Лукьянова, ректора одного известного вуза, с просьбой отменить на сегодня семинар по философии, в связи с внезапным недомоганием.
***
- Отменили?
- Да, отменили.
- Тогда мы не встретимся сегодня?
- К сожалению, нет, - с радостью ответила Наташа.
- Жалко, - честно сказал Дима, - но я тебя все равно, очень и очень люблю.
- И я тебя, - не менее честно ответила она.
Она его правда любила. И готова была отдать за него все – даже полное собрание сочинений Достоевского в 30 томах, которое она собирала по частям около двух лет. Но в тот момент был не важен ни Дима с его чувствами, ни Федор Михайлович со своими бесами. Хотелось – так хотелось просто ввалиться в чью-то теплую душу, рассказать о важном, оказаться для кого-то не женщиной, а простым человеком, что преграды таяли, как сливочное мороженое на земляничных губах.
Потом позвонил Паша. Он был задумчив и спокоен – как всегда. Слова его были правильными, мудрыми и верными – но все это уже в привычку и не казалось неожиданностью. Одним словом, то, чего Наташа ждала с нетерпением, кусая губы и устремляя взгляд в неизвестность – все это рассыпалось прахом. Она надеялась увидеть в этом человеке помимо его глубокой чувствительности к словам, не менее глубинную чувственность действа. Но он был пуст. Как пуст большой энциклопедический словарь, в котором куча полезной, нужной и важной информации, но нет и намека на слова любовь. Наташа знала, она искала.
Она чинно опустила трубку на рычаг, ставя точку на чужой жизни. Ее в этой жизни больше не будет.
Наташа оставила квартиру на Домового, а сама решила пройтись. Спустилась по каменным ступеням метро, купила билет, столкнулась с турникетом, потом с некой агрессивно настроенной гражданкой, доехала до центра и вышла в город.
Она ходила долго, даже чересчур. Ею завладел озноб, но ей было все равно. Она думала о Диме. Ей хотелось встретить его здесь сейчас, невольно податься к нему и растаять в его объятиях. Хотелось непременно встретить, не договориться, не назначить встречу, а случайно столкнуться замерзшими носами и отразиться в улыбке друг друга. Но сегодня удача отказывала Ане, как строптивая девчонка, набивающая себе цену. Наташа смирилась. Бросилась вперед, но все равно не успела на уходящий вдаль скрипучий троллейбус.
- Хочется отметить, что в ушедшем троллейбусе было много хорошего, - философски заметил, словно только что материализовавшийся из воздуха Пар.
- Пар, не до тебя сей час, - ревниво сказала Ната – она и сама вертела во рту эту фразу, не решаясь ее произнести вслух, - да и вообще, что в нем хорошего? Желтый неповоротливый таракан! – добавила она, отвернувшись от своего знакомого – временно подрабатывающего Хранителем домашнего Очага.
- А хорошего в нем то, - продолжил он, невзирая на ее красочные эпитеты, - что через двадцать минут из этого троллейбуса на остановке метро выйдет девушка и столкнется в дверях вагона Димкой.
- Ну и что?
- И он ее полюбит.
- Что? – Наташины руки предательски обмякли, и она при всем желании не могла вцепиться в Пара и расцарапать его так, как он того заслуживал…
И Дима не звонил. А это, между прочим, ужасно долго и неприятно – ждать. Как говорится – минуты ожидания могут занимать целые месяцы, но в сознании они все равно остаются минутами, а потому не можешь ни есть, ни спать, ни заняться каким-либо делом, все время кажется вот сейчас, совсем скоро, телефон взорвется трелью, или дверь поспешит распахнуться, или… произойдет что угодно – главное – ставящее, наконец, точку на позорном процессе ожидания.
Дима не звонил. Можно было, конечно, взять инициативу в свои руки, но это было и больно и стыдно, и гордость не позволяла. Может он там где-нибудь распивает кофе с какой-нибудь длинноногой девицей, зачарованно смотрит на нее и цитирует Пастернака:
- Любить тебя тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин!
И красиво, и правда. То, что надо.
Нет. Конечно, нет.
Он мой, он полностью мой – думала Ната. Ведь я сотни раз проверяла линии нашей с ним реальности. Когда-то пересекшись, они не отходили ни на сантиметр в сторону друг от друга. Поэтому девица со страусиными ногами полностью исключена. Или нет?..
Наташа заснула под любимую песню, которая была записана специально для нее известной группой. Как это случилось? А, неважно. У ведьм тоже есть свои секреты.
Too close to comfort… - доносилось до Наты.
Ах, как точно сказано…
Снился сон. Подробный, почти настоящий. Дима встретил девушку. Взглянул в ее глаза. И кажется, влюбился.
Проснувшись в ужасе, Наташа прибежала к нему.
- Дима, как зовут ту девушку, которую ты встретил на Красной площади?
Дима, виновато опустив глаза:
- Вера…
…Когда-нибудь, думала Наташа, она будет носить фетровую шляпу, пить чай с бергамотом, и даже ее слова будут отдавать пикантностью и XIX веком. Когда-нибудь она станет легендарной личностью и кто-нибудь будет называть ее мамой.
Но когда это будет? Дни текли, настаивались, как хорошее вино.
На этом все. Ната раскрыла широкие глаза – такая вот история. Ничего не забыла. Собравшаяся в ее квартире нечисть жалобно подвывала, сидя на подоконнике. Колдовать не хотелось совсем. Но в то же самое время – хотелось все исправить. Хотелось сделать так, чтобы все было по-прежнему.
Как, как это могло случиться? – думала Ната, заламывая руки.
Она прокручивала свою жизнь туда и обратно в поисках места разлома. Но все было так хорошо скроено, так хорошо завуалировано, будто кто-то властной рукой вмешался в ее судьбу и повел ее по совершенно иному сценарию…
И тут до Наташи дошло. Она ведь сама, своей рукой переписала сюжет целого дня. Того дня, когда она, несмотря на все свои запреты, предпочла Пашу Диме. Не может быть! Неужели из-за одного промаха, из-за одной единственной оплошности она изменила ход истории? Неужели одна отмененная лекция может привести провалу целой эпохи?
Нет. Она не верила. Она не хотела в это верить. Только сейчас она поняла, насколько сильно любит Диму, что не может прожить без него и дня, что все признания любви, вся мировая поэзия, все песни – все это создано только для него, его одного, написано ее рукой даже тысячелетия назад. И так будет до скончания веков!
Наташа щелкнула пальцами и тут же перенеслась. в чем была – в легком домашнем платьице и с бигудями – на Северный полюс. Она потопталась на месте – мороз нежно покалывал ее ножки – и увидела то, что искала. В нескольких метрах от нее сидел седовласый старец в смокинге, цилиндре и с напомаженными усами. Он сидел и печатал что-то на старой печатной машинке. Подле него в землю был воткнут флаг.
- Здрасьте, Петр Иванович, - Наташа расплылась в приторной улыбке.
- Справок не даем, - ответил он сердито и опять погрузился в свое серьезное дело.
- Знаете, мне только на пару деньков. Очень, очень, очень нужно.
- Вы что не знаете кодекса? По закону не положено.
Ната стала судорожно соображать. Вот тут, в пределах нескольких шагов писалась ее судьба, а она ничего не могла переменить, потому что существовал какой-то нелепый свод законов для ведьм. Но она не сдавалась.
- А может, договоримся? По хорошему, а? Я вам грелку принесу… и валенки. Качественные. Московские.
- Девушка, ну какие в Москве хорошие валенки? Это нонсенс! И вообще хватит подкупать персонал, а то я буду жаловаться начальству.
Так… ситуация становилась опасной. И тогда Наташа предприняла последнюю попытку.
- А вообще я, знаете, по делу пришла!
- По какому такому делу?
- По очень важному! Вас вызывают на межпланетный сбор летописцев.
- Межпланетный? Не слышал о таком.
- А у меня и приглашение имеется.
И она щелкнула пальцами.
- Не колдовать в моем присутствии! – рявкнул летописец.
- Простите, я не хотела, просто я забыла его дома – вот и пришлось ее материализовать на расстоянии, – и она протянула ему цветную бумажку, обрамленную сверкающими звездочками.
- Хм… Любопытно. Непременно надо съездить. Только вот… у меня совсем нет помощника. Кого бы оставить на месте себя?
Наташа наивно похлопала глазами…
Когда Ната осталась одна, она тотчас, не теряя времени, выкорчевала из снега флаг и засунула руку вглубь земли. Достала оттуда тонкий стальной стержень, стерла с него пару лишних колец, прокрутила его несколько раз вокруг оси и вернула на прежнее место. Для убедительности припорошила флаг снегом. Потом подошла к печатной машинке, вытащила из близлежащей стопки несколько листов и превратила их в пепел своим дыханием. В этот момент рядом с ней материализовался тот, кого она своей волей отправила на Юпитер на несуществующее в природе собрание. Она зажмурилась, ожидая того, что ей сейчас придется несладко, как вдруг:
- Удивительно! Оказывается, они и не знали, что на Земле тоже ведутся учение книги, - заявил летописец, - это просто чудо, что я получил приглашение.
Наташа великодушно улыбнулась.
- Спасибо, леди, - продолжил он, - но вы запомните, я все-все знаю о вас, так что лучше вам в следующий раз даже на глаза мне не попадаться.
- Спасибо. Спасибо! – крикнула Ната и растворилась в северном сиянии.
… Наташа сидела у телефона и уже готова была сжечь его глазами, как тот лениво поерзал и зазвенел. И тут в комнату ввалилась другая Наташа – новая, настоящая. Увидев ее, Ната из прошлого удивленно хлопнула глазами и исчезла.
- Наташенька, вас, кажется, - начал было Кот, но она его не дослушала, сорвала трубку и впилась зубами в чужое дыхание.
- А это всего лишь Дима, - злорадно прошуршал телефон.
- Привет любимая…
- Привет!
- Ты что такая радостная? Мы сегодня встретимся?
- Ну конечно! И сегодня, и завтра, и каждый день! Слышишь? Я люблю тебя. И никого другого. Ты мой! Я тебя заколдовала.
- Заколдовала? А разве ты ведьма? – улыбнулся Дима.
- А разве ты не знал? Кстати, а кто такая Вера? – спросила Наташа так, на всякий случай.
- Вера? Не знаю никакой Веры? Ты о чем?
- Да так. Что-то в голову взбрело…