В чём же пойти?
Ломала голову она.
Мам прости!
Ночью я была не одна.
А я уже познал строение галактик, методом псилоцибиновых практик.
Я не мечтал, не ел, не спал.
Просто знание само пришло, ушло, меня нашло, накрыло, прикрыло...
Чуть позже, достал, забил, взорвал, докурил и пропал.
Из списков, родным и близким, ушедшим, упавшим, пропавшим...
И сверху бутика, какие интересные прутики, я увидел на улице, во дворе клиники. Потом в твоём лице. Мне явился, не запылился, тот самый, как его. Короче тот, кто знает, без грибов и пейота, кому, где, и во сколько, суждено... Познать себя, тебя, её, его и вновь себя. И ты поймёшь, нет больше Патрика, нет Германа и что за Смоки?!
Это всё пришло, тебе на ум, когда Хуан Хенаро рассказал про тайник.
Что Каталина нашла, её больше нет, она ушла. С немой скорбью в глазах, в которых читался всё тот же стерео-страх.
И может я, пишу не об этом, но всё равно, ты тоже с приветом. По чём нынче метро на марсе? я спросил и задумался. Об этом стоя у зеркала при этом.
Металлом отливали глаза, изЗ-Зза, зеркалья передала привет Алиса. Синий или красный пацифик? Задумался он. Потом забил на всё, закинул оба и Алиса, пришла к нему сквозь мутные плёнки зеркал, прошла. Ретроспектива матрицы, жива в её глазах. Глаза-душа, они горят-Она жива. Они погасли и Она мертва. Но всё ещё горят и есть место кроликам, анаболикам, амфетаминам, азалептину. Сначала по одной, потом по пловинке...
И он повёл её в город порока, страсти, где каждый жаждет денег, власти. И мелкие, тщедушные, попадают в пасти-большие, равнодушные, прохожие идут, не замечая глаз, фраз, той мольбы. О ломте, куске, крохе, мелочи, в общем...
Потом город звука, страха, драма, спама, малолетних и не очень, где пополам на марафете, марафоне, фетамине, фене, алкоголе, никотине, эфедрине, экстАзЗзи, и кокса три дорожки, а сверху того же бутика на тех же красивых, милых, до поры и вечно мнимых, обьебашеных, безбашеных, полу одетых, полу голых, полу мёртвых, всё тех же будущих пациентов. Что никому никогда не откроют секретов и унесут с собой в вечно тёмные, по влажному-сухие, могилы. Что страшат, пугают и ввергают в священный ужас, и в тот же час так по- доброму, как любящая мать, ненавистных детей. Успокаивают, убаюкивают, перспективой. Вечного одиночества.
-Одиночество? Ты слышишь? Слышишь!? О чём это он?
=Нас хотят разлучить?
Вопрошая, находил ответы в своей голове Антон.
Всё ещё пытающийся, завоевать доверие врача. И наивно полагая, что скоро выйдет на улицу и всё будет как прежде мама, друзья школа... "Классик", "Туннель" и его верный друг и спутник speed будет снова с ним, шептать ему на ухо... Свои привычные мотивы.
Мимо палаты... Шаги. Остервенело кидаясь на дверь и тарабаня по ней всеми членами своего существа. В который раз орёт:
-Эй доктор, доктор спаси. Это война и я в палате не одна.
-Всё будет хорошо.
Успокаивает его медсестра, вводя в его едва различимую вену раствор со снадобьем, который перенесёт его к Алисе, кроликам, и ещё одному верному другу... Что давно поселился в его голове.
Кричал кидаясь на войлоком оббитые стены, куда тащили волоком, смотрящего волком, не слыша стоны, крики, санитары, что слышат звуки сансары в своих головах. Саянара, в грибах ещё азалептин промидол папаЗОЛ, медбратья тоже рассердились...
(to be...)