На следующий день все было кончено. Буря постепенно стала утихать, и все шальные ветра смирно угнездились в одном громадном кувшине, крепко-накрепко заткнутом непробиваемой паклей облаков и водворенном Создателем в одном из его глубочайших подвалов.
Человек, чудом спасенный с утонувшей шхуны, едва пришел в себя. Беко распорядился оказать ему посильную помощь и сам поспешил к нему.
Лицо спасенного было алебастрово-бледным и он весь дрожал, словно от приступа сенной лихорадки. Юнга Франсуа принес для него нехитрую одежду и вдобавок к ней - простое универсальное средство, которое грубые желудки моряков всегда воспринимали самым наилучшим образом, - флягу крепкого ямайского рома.
Человек, захлебываясь, жадно приник к фляге и несколькими глотками опорожнил ее. Но потом его внезапно охватил приступ страшного глубокого кашля, выворачивающего внутренности наизнанку. Наконец, он остановился, судорожно глотая ртом воздух и последние ямайские капли, застывшие на губах, и, медленно открыв глаза, что-то тихо произнес. Однако тут же, словно вспомнив о чем-то, он стал ощупывать себя, ища нечто важное.
Юнга, догадавшись, показал ему золотой слиток на своей ладони, и человек быстро схватил его, зло стрельнув глазами. Франсуа, недоумевая, переглянулся со своим капитаном: что-то уж очень знакомое показалось ему в этом человеке. Готовый выпрыгнуть вопрос застыл на губах юноши. Капитан, кажется, тоже уловил нечто интересное, но, быстро взяв себя в руки, стал задавать вопросы, не относящиеся к тому, что он было заподозрил.
Человек, окончательно овладев собой, протяжным скрипучим голосом поведал Беко полуправдивую историю о том, что он якобы простой матрос со шхуны, которой командовал обезумевший пират Серж. Только заподозрив подобие бунта на корабле, их капитан стал бесчинствовать и издеваться над командой. А тут некстати подоспела буря, во время которой он и вовсе повел себя странно, словно самоубийца, отдав шхуну на растерзание волнам, когда ее можно было еще спасти, равно как и команду. Но злой рок наказал самого капитана, ибо он, Самюэль, по прозвищу Красавчик, всадил в него пулю, отправив на дно искать у рыб ответа на все интересующие его вопросы, и прихватив при этом единственное богатство - золотой слиток из капитанского сундучка.
Узнав о том, что Большой Цыган плывет на Тортугу, Самюэль несказанно обрадовался, ибо долгое время находился в море и успел отвыкнуть от нормальной жизни на суше.
Беко не стал докучать спасенному им моряку излишними вопросами, но его смутные подозрения исподволь выросли вдвое. Уходя из каюты, Большой Цыган незаметно подал знак юнге, и тот быстро очутился за дверьми, возле своего капитана.
- Не спускай с него глаз, - горячо прошептал Беко. - Мне кажется, наш незнакомец выдает себя совсем за другого...
- Капитан! - чуть не закричал побледневший Франсуа, но, увидев предостерегающее движение Большого Цыгана, замер на месте и заговорил тоже шепотом: - Я никогда не верил в привидения, капитан, но это... это...
- Молчи! Это привидение я в свое время хорошенько проткнул шпагой, да так, что из него вылезли кишки... Теперь никому ни слова!.. Я должен узнать, кто на самом деле этот человек, откуда у него золотой слиток и почему он так похож на... Впрочем, не будем упоминать всуе то имя, - заключил Беко и, отправляясь на мостик, бросил коротко: - Будь осторожен, сынок!
Франсуа согласно кивнул головой и опрометью бросился в каюту. Но как только он открыл дверь к больному, то почувствовал сильный удар, сбивший его с ног. Юнга попытался позвать на помощь, но второй удар, еще более жестокий, чем первый, обрушился на него, гася последние островки сознания...
"Месть", стремительно набирая ход, шла курсом на Тортугу. Попутный ветер, словно извиняясь за причиненный им накануне ущерб, дул смущенно и щадяще. И вдоволь не насытившиеся пираты, живо натянув паруса, жадно всматривались вдаль, ища добычу. Но впереди было гладкое безбрежное море. Только изредка неробкие птицы, мощно махая крыльями, нарушали тишину.
К вечеру Беко заперся в своей каюте, занявшись скучным подсчетами и вычетами, которые, правду говоря, он не мог терпеть, но без которых его суть капитана и пиратского вожака была немыслима. Все сводилось к тому, что Большому Цыгану волей-неволей приходилось идти на поклон к губернатору, чего он прежде никогда не делал и что было против его правил. Но ему так хотелось спасти израненный "Пересмешник", что он готов был пообещать губернатору разбить в будущем испанскую армаду, или захватить крепость хоть в самой Кастилии. Устало прикрыв глаза, Беко бросил перо и предался воспоминаниям...
Увы, он никогда не слыл баловнем судьбы. Даже став известным капитаном, Большой Цыган порою терял больше, нежели приобретал. И никакой звон золотых монет не мог поглотить тяжесть расставания с близкими друзьями...
Однажды, во время похода на Порто-Бельо, третью шхуну Большого Цыгана, что носила название "Фея", под покровом ночной темноты захватили испанцы. Они быстро перерезали команду шхуны, и только крепышу Питу Шотландцу, вовремя спрыгнувшему с борта судна, удалось доплыть до "Мести" и рассказать Беко о случившейся трагедии.
А дело было в том, что на "Фею" хитростью проник испанский лазутчик Дик, по прозвищу Обезьяна, хорошо знавший эти места. Под предлогом разведки и добычи провианта Дика с небольшой командой послали на берег.
Первый раз отряд благополучно прошел вражеские форпосты и раздобыл провизию у местных монахов, опешивших от их дерзкого появления. Когда же отряд Обезьяны повторил свою вылазку, то внезапно наткнулся на хорошо укрепленный вражеский редут.
Случилось это у развилки дорог, в четырех милях от города, в местечке Пуэрто-дель-Понтин. Небольшой отряд пиратов, несмотря на ожесточенное сопротивление, был перебит испанцами, превосходящими их втрое. Только Дик Обезьяна сумел скрыться в лесной чаще и, перебираясь как кошка с дерева на дерево, добрался до берега, где, раздобыв старое каноэ, с трудом доплыл до шхуны.
Обо всем этом он, разгоряченный и окровавленный, рассказал доверчивым пиратам. И те действительно поверили ему, словно младенцы, как будто одного слова, сказанного их товарищем, было достаточно.
Впрочем, пожалуй, один Пит Шотландец усомнился в правдивости рассказов Обезьяны и собирался в тот же вечер поделиться своими опасениями с Беко. Но не успел...
Глубокой ночью к левому борту бесшумно подплыли три лодки. Пит не спал, и странный шорох на корабле заставил его вскочить и пробраться к борту. Там он увидел странную картину, которая привела его в бешенство: Дик Обезьяна, нагнувшись вперед, вытянул руку, в которой он держал промасленный фонарь, свет от которого простирался сквозь ночную морскую мглу. И оттуда, из невообразимой тьмы, ему отвечал другой фонарь, словно сговариваясь о встрече.
- Предатель! Грязная крыса! - закричал Шотландец и, бросившись на лазутчика, сбил его с ног.
Сцепившись, словно две разъяренные рыси, пираты кубарем покатились по палубе, сжимая горло друг друга. У Обезьяны имелся нож, но пока ему удалось его вытащить, правая рука, прежде такая ловкая и сильная, обмякла под тяжестью Пита, и спасительный нож выскользнул меж сдавленных пальцев, будто гладкая очищенная рыба, улизнувшая на дно.
Пальцы Шотландца, стремясь дотянуться до ножа, стали на глазах увеличиваться в размерах. Во всяком случае, так показалось ошарашенному Дику. Вскоре нож был уже у Пита. И тот, выпучив глаза от ярости, воскликнул:
- Будь ты проклят, вонючая Обезьяна! Катись себе в ад!
Крепко сжимая рукоятку ножа, он замахнулся, чтобы воткнуть его прямо в грудь ненавистному предателю. Но в это время раздались многочисленные выстрелы и крики. Испанцы, взобравшись на борт "Феи", разбежались во все концы, казня непроснувшихся пиратов.
Дик, воспользовавшись мгновенным смятением Шотландца, ударил его в лицо, и нож, что так и не успел достичь цели, полоснул Пита по подбородку и щеке, едва не пронзив глаз. Пит вскривнул и, отброшенный к борту Обезьяной, выпустил его.
- Ага! - что есть силы заорал Дик. - Еще посмотрим, чья возьмет!
И он, резко повернувшись, направился к бежавшим навстречу испанцам.
- Сюда! Скорее сюда! Сюда-а-а!..
Однако нож, сыгравший такую злую и нелепую шутку с Шотландцем, снова оказался у него в руках, словно играя и забавляясь с ним. Теперь же, собрав все свои силы, Пит крепко сжал ненавистное орудие и, почти вслепую, утопая в собственной крови, метнул его в Обезьяну и попал точно меж лопатками, в самое уязвимое место.
Дик взвизгнул и замертво повалился на палубу. К ним уже подбегали испанцы, одетые в доспехи. Они палили из мушкетов и размахивали руками, лопоча и бранясь.
Но Шотландец в тот же миг успел ловко перемахнуть через борт и шлепнулся с большой высоты в воду. Испанцы стали палить во тьму, думая, что уж если беглец не расшибся при падении, то наверняка будет ими застрелен.
Однако судьба хранила Пита, даровав ему в будущем долгую, полную приключений жизнь. Судьба-то и спасла его от тех беспорядочных испанских выстрелов. А уж каким искусным пловцом был Шотландец, об этом господа из Толедо и Кастилии, укутанные в плотные серебряные панцири, словно в узорные плащи, так никогда и не догадались!..
Вскоре Пит сумел добраться до галиона Большого Цыгана и, задыхаясь от гнева больше, чем от нехватки воздуха, рассказал разбуженным пиратам о вероломном предательстве Обезьяны и захвате судна испанцами.
Странно, но с виду все было чинно и спокойно, и даже крики и мушкетные выстрелы нападавших не доносились до флагмана Беко Варетти. Но тишина таила в себе море таинственного зла и коварства. Чувствуя, что испанцы готовят им грандиозную ловушку, Большой Цыган объявил тревогу на своих кораблях.
Через двадцать минут все были наготове, и пушкари уже искали цель в ночной мгле. Но как стрелять по своему кораблю, который за короткое время успел прославиться в походах и был подобен кровному выкормышу?
Беко схватил Пита за руку и, сжав ее до боли в суставах, закричал на него, скорее утверждая, чем спрашивая:
- А ты уверен, что там не осталось наших людей?..
- Капитан, эти ублюдки не пощадили никого! А Обезьяну я раздавил сам... - выдавил Пит.
Голова Большого Цыгана дернулась, и громадная золотая серьга, что торчала в ухе, заблистала, словно горящий факел.
- Ну, что ж, - тихо произнес он, чувствуя, что жалость и скорбь переполняют его. - Пусть "Фея" не достанется никому...
Тут же морскую гладь вздыбили пушечные выстрелы, и два пиратских корабля "Месть" и "Пересмешник" жестко атаковали своего бывшего товарища, захваченного в плен неприятелем.
Большой Цыган не стал пережидать ночь и действовал наверняка. Только это и спасло его корабли от окружения, к которому готовились испанцы под ночным покровом. Десятки шлюпок и каноэ, груженные пушками, тайно перевозились ими на "Фею". Но своевременные удары пиратов потрясли испанцев.
Каноэ разламывались в щепки, а шлюпки, будто дутые мыльные пузыри, подпрыгивали от прямых попаданий ядер и тонули, тонули, топя отряды вояк.
"Фея" сразу загорелась - еще бы, ведь бомбардиры Большого Цыгана знали каждый дюйм этой красавицы шхуны.
Беко стоял на капитанском мостике, сжимая кулаки от ярости. По его лицу текли слезы, вероятно, впервые после побоев и издевательств, перенесенных им еще в те времена, когда пиратский бог даже не манил его пальцем. Он рыдал, прощаясь со своим кораблем, но, видя, как многочисленные серебристые стрекозы, копошащиеся на мачтах, палубе, корме и баке, сбиваются в кучу, превращаясь в мутную жижу, - скрипел зубами, отдавая новый, еще более страшный приказ.
"Фея" наклонилась вперед, делая свой последний неуклюжий книксен перед властным разгневанным сюзереном. Ее мачты, будто торчащие волосы, с треском разламывались. В центре появилась течь, и корабль, потеряв управление, раскололся надвое. Появившаяся на воде громадная улиткообразная воронка закружила эти жалкие остатки, затягивая их в море. Страшные крики тонувших вмиг укрыла набежавшая волна, а очередной залп с галиона утопил последние шлюпки, барахтавшиеся у шхуны...
(Окончание следует)