*
Итак, навигация – наука, которая рассматривает расчетные и графические методы определения курса и учета перемещения судна по назначенному пути, способы определения места судна по наблюдениям береговых ориентиров и сигналам наземных и космических радиотехнических систем. Навигация – главная штурманская наука; недаром судоводителей называют навигаторами.
Родная сестра навигации – лоция – обеспечивает изучение навигационной обстановки и гидрометеорологических условий по пути следования судна, средств навигационного оборудования морей, назначения и использования морских карт, руководств и пособий для плавания, методов выбора наивыгоднейшего и безопасного маршрута перехода.
По моему мнению, научно-технический прогресс требовал откорректировать взгляд на преподавание навигации и лоции, сформировавшийся в предшествующие времена. С выделением в дисциплину «Теоретические основы судовождения» ряда наиболее математически сложных вопросов, входивших ранее в программу навигации, появилась возможность более последовательно реализовать принцип «от простого к сложному» и сначала рассматривать средства навигационного оборудования морей и их характеристики, а потом уже способы учета перемещения судна. Ведь уже при первом же использовании навигационной карты курсант должен знать, что такое «щелевой створ», «тифон», «наутофон» и чем затмевающийся огонь маяка отличается от проблескового.
Магнитный компас в свое время был на судах основным, а то и единственным курсоуказателем, и понятно, почему при изучении темы «Курс судна» в первую очередь традиционно рассматривалось его использование. Сейчас основным указателем курса является гироскопический компас, расчеты курса для которого гораздо проще, и, следуя тому же принципу, целесообразно начинать изучение темы именно с него.
Камнем преткновения для выпускников в начале их самостоятельной работы на судах из года в год было отсутствие удовлетворительных навыков ведения судового журнала – основного юридического документа, призванного отражать все условия и обстоятельства плавания. Чтобы способствовать выработке необходимых навыков, я с первой же учебной прокладки – графического изображения на карте перемещения судна – ввел за правило выполнение записей в судовом журнале. Однако почти сразу же столкнулся с тем неприятным обстоятельством, что во всех задачах, содержащихся в составленных авторитетными авторами задачниках, начало прокладки, как и ее окончание, были отнесены к произвольным моментам времени. Это не позволяло отражать в записях такие важнейшие обстоятельства, как прием и сдача вахты, происходящие, начиная с полуночи, через каждые четыре часа. Поэтому пришлось отказаться от пользования задачником и заново составлять все задачи так, чтобы начало прокладки приходилось на момент приема вахты, а окончание – на момент ее сдачи. Оказалось, что даже в группе «ускоренников», большинство из которых составляли опытнейшие капитаны, с соблюдением правил ведения судового журнала было далеко не все в порядке, и мои капитаны самым серьезным образом воспринимали мои замечания, чтобы потом требовать от своих помощников четкого ведения записей за вахту.
*
Для преподавателя самый изматывающий вид деятельности – это вовсе не лекции, трудные для понимания слушателей, и не лабораторные работы со сложным оборудованием. Это, несомненно, прием экзаменов. За немногие минуты ты должен настроиться на общую волну с сидящим напротив тебя студентом или курсантом, помочь ему раскрыть свои лучшие качества и продемонстрировать их. Нужно внимательно выслушать ответ, отделив наносное, случайное от понятого и усвоенного, проанализировать предъявленные экзаменуемым знания и не просто выставить оценку, а убедить собеседника, зависящего от твоего решения, в ее безусловной справедливости.
Необходимость каждый раз перенастраиваться, высокое душевное и умственное напряжение при выслушивании каждого ответа, опасение ошибиться в оценке и огорчение от бессвязного бормотания неподготовленного, а в особенности недобросовестного курсанта, приводят экзаменатора к переутомлению, повышению кровяного давления и сильной головной боли. А разве у курсанта экзамен не вызывает мощнейший стресс?
Чтобы как-то снизить негативные проявления, возникающие в процессе приема экзаменов, я выработал для себя ряд приемов, которым следовал из года в год.
Прежде всего, о продолжительности экзамена. Нормы времени на различные виды педагогической деятельности в высшей школе отводят от 0,35 до 0,5 часа на одного экзаменующегося. Если следовать им буквально, то проведение экзамена в учебной группе из 25 человек будет занимать 9 – 12 часов. Представьте себе нагрузку, ложащуюся на бедного преподавателя, который, начав проведение экзамена в 9 часов утра, закончит его в 6 – 9 часов вечера! Это без перерыва на обед, без того даже, чтобы, извините, в туалет сходить. А каково последнему в очереди курсанту, который томится все эти часы под дверью аудитории и, когда, наконец, в нее заходит, уже ничего не соображает!?
Бывают ли такие длинные экзамены? Увы, бывают! Знавал я преподавателя физики, который кончал экзамен за полночь. Думаю, неспроста у него всегда было намного больше «неудов», чем по любой другой дисциплине.
Встречалась, и нередко, и противоположная крайность. Начинает преподаватель экзамен в половине десятого, а в одиннадцать уже сдает ведомость в деканат. Тут использовались различные приемы работы. Одни из «рационализаторов», наиболее беспардонные, выставляли по линейке «пятерки» всем экзаменующимся. Другие, не желающие привлекать к себе повышенное внимание декана, так же по линейке выставляли всем «тройки». Самые сообразительные в начале экзамена усаживали в аудитории всю группу и объявляли: «Кто согласен на “тройку”, соберите зачетки. Старшина группы, проставьте им “удовлетворительно”, я распишусь, и все они свободны. А кто претендует на “четверку” или “пятерку”, останьтесь, буду спрашивать».
Чем еще, кроме как неуважением и к своей науке, и к своим ученикам порождены эти и подобные новации?
На предэкзаменационной консультации я предлагал курсантам такой сценарий экзамена.
Первый по списку курсант входит в аудиторию в 9.00, второй – в 9.12, третий – в 9.24, и так далее. Каждому, вошедшему в аудиторию, на подготовку к ответу дается ровно один час, так что в этом плане все оказываются в равном положении. За это время нужно спланировать свой ответ так, чтобы уложиться в 10 – 12 минут.
Таким образом, первый курсант начинает ответ в 10.00 и должен завершить его до 10.12, когда начинает ответ второй. Весь экзамен для группы в 25 человек должен был уложиться в шестичасовой интервал.
Курсанты обычно сначала удивлялись этой схеме, а потом неизменно соглашались с нею.
Конечно, в точности уложиться в этот сценарий не удавалось, как правило, потому, что первые по очереди курсанты часто вызывались отвечать раньше назначенного им момента (однако досрочный ответ предыдущего курсанта никак не влиял на назначенное время начала ответа следующего). Кроме того, трудно бывало с последними в очереди курсантами; в их число обычно попадали наименее успевающие, и, поскольку в очереди за ними уже никого не оставалось, они тянули с ответом, надеясь этим выдавить желанную «тройку».
Для того чтобы оценить знания курсанта, десяти – двенадцати минут более чем достаточно. Однако я старался не прерывать ответы; нужно было дать возможность каждому экзаменующемуся произвести самооценку своего ответа, а отличникам – блеснуть своими познаниями.
Нередко я спрашивал у своего собеседника: «Как вы считаете, какую оценку вы заслужили?». Ответ чаще всего совпадал с моим решением. А бывало и так: либо, взяв билет и посидев с ним полчаса, либо прервав свой уже начатый ответ, курсант обращался ко мне: «Владимир Вениаминович, можно, я приду в другой раз?».
При переэкзаменовке я никогда не поминал получившему в прошлый раз «двойку» его предшествующую неудачу; заслужил в этот раз «пятерку» – получай ее. Многие удивлялись: «А другие преподаватели на повторном экзамене никогда больше “тройки“ не ставят».
Особая статья – шпаргалки. Сколько-нибудь опытный преподаватель без труда узнает, отвечает ли студент или курсант по шпаргалке или без нее. Нередко курсанты говорили еще до экзамена: «Когда я пишу “шпору”, я повторяю материал и лучше усваиваю его». Зато никто не обижался, когда вошедшего в аудиторию я спрашивал: «Шпаргалки принес?» и предлагал: «Выкладывай их вот сюда, на стол, когда будешь уходить с экзамена, заберешь». Большинство «шпаргалистов» принимало этот дружелюбный тон и добросовестно вытаскивало из потаенных мест заготовленные листочки.
*
Эпоха перемен затронула и высшие учебные заведения. Среди реформ, проводимых новым министром высшего образования Ягодиным, были и такие, которые принесли положительные результаты, например, выборность ректоров или предоставление вузам права самостоятельно корректировать учебные планы, что позволяло гибко учитывать интересы производства. Но были и такие, которые, по задумке министра, должны были означать демократизацию вузовской жизни, а в действительности снижали качество обучения – например, свободное посещение лекций. Разве можно компенсировать пропуск занятия самостоятельным изучением материала по устаревшему учебнику, особенно студенту с невысоким уровнем сознательности и со слабой школьной подготовкой? Не зря же один из моих коллег не то в шутку, не то всерьез опасался переправляться на противоположную сторону бухты на катере, которым управлял его бывший ученик: «Я с ним не поеду, он у меня постоянно пропускал занятия!».
Не продумано было и введенное обязательное анкетирование «Преподаватель глазами студентов». В разработанной министерством форме анкеты был нарушен обязательный для социологических опросов принцип компетентности оценивающих. Студент может достаточно объективно оценить темп чтения лекции преподавателем, его доброжелательность в общении или даже справедливость его оценок на экзаменах. Но вряд ли можно полагаться на оценки студентов, особенно первокурсников, скажем, научного уровня преподавания. Неудивительно, что по этому показателю на нашей кафедре наивысшую оценку получил Андрей Адамов, в силу своего возраста и мягкости характера легко завоевывающий доверие студентов, но еще ни слова не сказавший в науке, а маститые доценты по этому показателю оказались где-то далеко позади.
*
Мощным ударом по системе высшего образования был призыв студентов на военную службу. В одном из потоков судоводителей после очередного призыва в институте осталось всего четыре студента, отслужившие в вооруженных силах еще до поступления в вуз. На совещании у директора мы озабоченно взвешивали, что же нам делать с этим оставшимися студентами: то ли предложить им перейти на заочный факультет или на другие специальности, где было больше девушек и потери были не столь велики, то ли отправить доучиваться в головной вуз. В конечном счете, решили заниматься с этой четверкой по обычной программе, как бы дорого это ни обошлось институту. Это действительно был во всех отношениях золотой курс. Каждому из его студентов было уделено в несколько раз больше внимания, чем это было возможно в обычной полнокомплектной группе. Да и занимались ребята старательно, и из них получились отличные специалисты.
Естественной реакцией на призыв студентов в армию стала попытка привлечь в вуз как можно больше ребят, уже отслуживших в вооруженных силах. Для них даже были установлены некоторые льготы: солдаты последнего года службы могли сдавать вступительные экзамены еще до демобилизации. Было принято решение усилить в воинских частях агитацию за поступление в наш институт; мне досталась какое-то подразделение химической защиты, расположенное на дальней окраине Петропавловска.
Коротко стриженые круглоголовые солдаты, все, как один, со смуглыми лицами, покорно сидели на стульях, выстроенных в ряды. Обращаясь к ним, полковник из политотдела произносил речь, излагая какое-то очередное решение партии и правительства. Четыре белобрысых сержанта с чубами – армейский шик – зорко следили, чтобы никто из солдат не сделал чего-нибудь недозволенного. Когда, наконец, полковник закончил свое затянувшееся выступление, слово было предоставлено мне. Рассказывая о прелестях своего института и блестящих перспективах его выпускников, я осознал, что все «слушатели» смотрят, не моргая, куда-то мимо меня совершенно ничего не выражающими глазами.
Офицер части, провожавший меня до выхода, подтвердил мою догадку. Солдаты были призваны из среднеазиатских республик и не понимали по-русски ничего, кроме тех команд, которые были вдолблены им белобрысыми сержантами.
Призыв юношей в армию заставил наше министерство вспомнить о женском равноправии и разрешить прием девушек на судоводительскую специальность. Возвратившись из отпуска к началу учебного года, я застал в лаборатории электронавигационных приборов человек шесть девчонок, производивших большую приборку под предводительством самой боевой и бойкой на язык девицы, овал лица и цвет глаз которой выдавал ее восточное происхождение. Девушки оказались новыми студентками, вместо сельхозработ отправленными в хозчасть, а возглавляла их Мадия Шебиханова, осетинка по отцу. Всего на судоводительскую специальность была зачислена добрая дюжина девчат, однако наши надежды на их романтическую тягу к морской профессии не оправдались. Уже после первого семестра едва ли не половина из них либо была отчислена за безнадежную неуспеваемость, либо попросту бросила учебу, не проявив к ней никакого интереса. По результатам первого года обучения пришлось расстаться еще с несколькими все за ту же неуспеваемость. Из оставшейся пятерки одно девушка – Люба Тебекина, учившаяся на «отлично», переехала во Владивосток и перевелась в базовый институт. Еще одна после попытки прохождения практики на судах была признана негодной в плавсостав по медицинским показаниям и перешла на другую специальность. Закончили учебу только трое. Одна из них, выйдя замуж, устроилась на работу в торговлю, другая осталась у нас на кафедре и была сначала учебным мастером, потом ассистентом. Мадия Шебиханова. самостоятельная и волевая девушка, училась отлично и начала работать по специальности, третьим помощником капитана большого рыболовного траулера. При первом же заходе в канадский порт она сошла на берег и не вернулась на судно. Дошел слух, что она вышла замуж за тамошнего местного жителя и работала сменным капитаном на портовом буксире.
*
Владимир Михайлович Зимин, доцент теоретической механики, сменивший меня на посту куратора студенческого общежития, вел массированную атаку на Лукьянова, которого, конечно, было за что упрекнуть. В свое время, сменив Тарана на посту директора, Лукьянов принял жесткий стиль руководства, одним приказом отчислив две или три сотни заочников, имевших многолетние задолженности. Этот жесткий стиль он сохранял и в последующее время, позволяя себе опустить вожжи только в узком кругу преданных ему коллег, о любом из которых, впрочем, он мог неожиданно резко отозваться. Порой Игорь Сергеевич высказывал парадоксальные мнения не только среди зависимых от него людей, но и мог резко возразить какому-нибудь секретарю райкома партии или более высокому номенклатурному деятелю. Было бы неправильно не замечать, что он все-таки много сделал для становления филиала и последующего преобразования его в самостоятельное учебное заведение. При нем не только вырос авторитет филиала в городе, но и в солидных вузах стали знать о самом удаленном от столиц высшем учебном заведении. Несомненно, укрепляя авторитет филиала, Лукьянов укреплял и свой личный авторитет, так необходимый и для поддержки в защите докторской диссертации, и для дальнейшего карьерного роста. Зная нравы, царящие в научных кругах, я не осуждал его за это, хотя Зимин и ставил именно это ему в вину в первую очередь.
При проверках выявились и другие деяния, против неправомерности которых вряд ли можно было возразить. Зимин проведал, что два варианта докторской диссертации Лукьянова перепечатывала на пишущей машинке его секретарь в рабочее время. Увы, вряд ли кто из руководителей был свободен от подобного злоупотребления своим служебным положением; да, кажется, он оплатил эту работу из своего кармана, но – все-таки она выполнялась в рабочее время…
Нашел Зимин и сведения о том, что Лукьянов из своего рабочего кабинета многократно звонил по междугороднему телефону в Евпаторию, где у него явно никаких служебных дел не было, наговорив на внушительную сумму, оплаченную из средств филиала. (Любопытно, что за подобный проступок был тем же Лукьяновым снят с должности декана Николай, тот самый, который так любил в общежитии лежать без носков. Назначение его деканом технологического факультета было само по себе странным, так как к технологии рыбных продуктов Николай никакого отношения не имел). Чтобы оправдаться, Лукьянов срочно внес в кассу деньги за эти переговоры, но Зимина попытался притянуть к партийной ответственности как клеветника. Я был далек от бурной деятельности как Зимина, так и Лукьянова, вербовавших себе сторонников, но коллектив преподавателей и сотрудников все более разделялся на две части: каждый объявлял себя союзником то одного, то другого. Лукьянов использовал административный ресурс, а Зимин – накопившуюся антипатию к Лукьянову обиженных и обойденных им.
*
Что-то, не контролируемое мною, происходило и на нашей кафедре.
С началом работы новых доцентов – Пескова и Синяева – уже не придется поручать каждому преподавателю, что ни год, какую-нибудь новую дисциплину. Я поделился с Евгением Борисовичем и Вячеславом Александровичем своими соображениями: вместе мы можем резко укрепить лабораторную базу, закрыть прорехи в методическом обеспечении дисциплин, взяться за серьезную научно-исследовательскую тематику, вообще поднять уровень подготовки специалистов, а тем самым и престиж кафедры. Но уже с первых минут разговора меня насторожило скептическое отношение собеседников к моим замыслам. Евгений Борисович подчеркивал, что кабельный монтаж в лабораториях технических средств судовождения выполнен безграмотно, но заниматься им в его обязанности не входит. На мое предложение привлечь к этой работе специализированную организацию он возразил, что такая работа влетит институту в копеечку, а качества она не гарантирует. Конечно, он мог бы заняться этим как специалист по электромонтажным работам, сформировав бригаду из двух-трех преподавателей и завлабов, но, само собой разумеется, за отдельную оплату по хоздоговору. Что ж, понятно, это был выход, но как-то до сих пор у нас не было принято торговаться, выполняя любые поручения в интересах института и кафедры.
Вячеслав Александрович проявил не больший энтузиазм. Вот, работая в Одессе, он участвовал в написании двух учебных пособий, которыми мы пользуемся и здесь, но это все были плановые работы в счет учебной нагрузки, а за задачник издательство даже гонорар ему выплатило. А тут с обещанной квартирой директор не торопится, зачем же ему брать на себя какие-то обязанности, не дождавшись выполнения своих обязательств институтом.
Как я был наивен в своих намерениях расшевелить энтузиазм в своих новых коллегах! Конечно же, в душе они смеялись, слушая мои речи насчет престижа кафедры. Их помыслы были направлены совсем на иное.
Камчатская область была отнесена к районам Крайнего Севера, где применялись особые нормы жилищного законодательства. Специалист, приезжающий в эти районы «с материка», имел право на бронирование своей жилплощади в том месте, откуда он приехал. Получив на Крайнем Севере квартиру, он обязан был ее сдать, когда возвращался на свою забронированную площадь. Правда, находились способы сохранить за своей семьей квартиру на Севере, например, с помощью фиктивного развода супругов: одному оставалась забронированная квартира «на материке», а другой получал квартиру на Камчатке в полное распоряжение, поскольку за ним забронированной жилплощади уже не было. Использовались и другие полузаконные варианты.
Песков приехал на Камчатку, чтобы дождаться получения от института квартиры, которую он, вернувшись в Севастополь, оставит своему младшему сыну. Таков, так сказать, был вектор его устремлений, а все остальное его интересовало постольку поскольку.
Синяев, само собой, хотел получить обещанную Лукьяновым квартиру, но, видя, что очередь на жилье не движется, прикидывал и авантюрные варианты: если удастся выжить меня из института, то есть шанс получить оставшуюся после моего отъезда квартиру, которая ему очень понравилась. Разумеется, вслух об этом не говорилось, но это проявилось в последующих событиях.
*
Свое скептическое настроение Синяев и Песков передали Степанову, который раньше почти во всех делах поддерживал меня. Теперь Герман Николаевич стал вступать против всех моих предложений. Мне, по правде говоря, вся эта возня вокруг Зимина была мало интересна, меня беспокоили заботы, связанные с кафедрой. За это Степанов обвинял меня в прагматизме, от чего я не очень-то и открещивался, не скрывая, что во всем, что идет на пользу кафедре, я – прагматик. Поглощенный заботами, связанными с обеспечением учебного процесса, я не заметил, что сближение Синяева и Степанова уже далеко переросло рамки простого товарищества, а стало частью заговора, направленного против Лукьянова, а попутно – и против меня, хотя к числу адептов Игоря Сергеевича тогда я никак не мог себя отнести.
Нужен был повод, чтобы выступить против меня. И я его дал.
Декан Дегтярев продолжал допекать меня за некомплектность учебно-методической документации на кафедре – разработать ее качественно было непростым делом, и не все преподаватели с этим справлялись, приходилось много повозиться с каждым из них. А по некоторым дисциплинам совсем не было штатных преподавателей, а вели их совместители-«почасовики», которым за методическую работу никакой оплаты не полагалось. Несостоятельность моей просьбы написать рабочую программу по морскому праву преподаватель-«почасовик» разъяснил мне четко – юрист все-таки. Вспомнив, как когда-то в Мурманске Помадчин брался составить программу по любой дисциплине, переписав оглавление учебника, я обратился к Вячеславу Александровичу с просьбой ну хотя бы взять учебник, сесть рядом с нашим «почасовиком» да написать программу, какого бы качества она ни была – важно хоть какую-нибудь предъявить проверяющим. Вряд ли нас придет проверять специалист по морскому праву.
Вячеслав Александрович на мою просьбу расплылся в язвительной улыбке: «Вы что же, позабыли, что я уже говорил вам, что исполнение подобных поручений в мои обязанности не входит? Вы случайно не страдаете амнезией?».
Если бы он ударил меня по лицу, я бы счел это меньшим оскорблением: «Мне нелегко было добиться вашего приезда, а теперь вы заставляете меня с таким же упорством добиваться избавления от вас!».
Я не жалел ни тогда, ни позже о вырвавшихся словах. Одно ставил себе в вину – что я позволил себе встать на одну доску с человеком, для которого интересы кафедры, как я их понимал, были безразличны. Мое последующее публичное извинение, на которое я пошел, чтобы разрядить обстановку, – совместную работу все равно надо было продолжать, – Синяев с удовольствием комментировал высказываниями на тему моей амнезии.
*
Проверку филиала возглавил Александр Яковлевич Исаков, доцент кафедры физики головного института. Небольшого роста, в черном кожаном пиджаке, он ходил по кафедрам и деканатам с видом нацеленного на добычу детектива, внушая ощущение опасности, неизвестно какой, но способной вызвать серьезные последствия.
Те, кто хотел избавиться от Лукьянова, возлагали на Исакова большие надежды. Они понимали, что эта проверка – их последний, может быть, шанс перед преобразованием филиала в самостоятельное учебное заведение.
Вскоре это преобразование состоялось: Камчатский филиал Дальрыбвтуза стал Петропавловск-Камчатским высшим инженерным морским училищем. Первокурсники нового набора на специальности плавсостава стали курсантами, находящимися на государственном обеспечении, а Лукьянов стал исполняющим обязанности ректора училища. Бестужев уехал в Калининград по приглашению директора отраслевого института повышения квалификации Юрия Семеновича Маточкина, который пообещал ему место своего заместителя. А исполняющим обязанности проректора по учебной и научной работе стал Исаков, тот самый, который недавно приезжал с проверкой.
Вокруг Исакова сразу стали группироваться преподаватели, поддерживавшие Зимина; на нашей кафедре, которой предстояло разделение на две – кафедру судовождения и кафедру промышленного рыболовства, выявились претенденты на руководство новыми кафедрами. Со Степановым, видящим себя заведующим кафедрой промрыболовста, соперничал Леонид Иванович Сорокин, открыто заявивший, что будет выставлять свою кандидатуру. Претендент на заведование кафедрой судовождения – разумеется, Синяев – сам как бы держался в тени, но Степанов, выступавший категорически против моей кандидатуры, конечно, имел в виду его. Песков воздерживался от каких-либо высказываний, Байгунусов никак не обнаруживал своей позиции, а обычно поддерживавший меня Рахимкулов к этому времени уволился, уйдя на работу в объединение рыболовецких колхозов.
Выдвижение кандидатур на должность ректора училища проходило по факультетам. На собрании преподавателей и сотрудников нашего факультета первым выступил Синяев, который, несомненно, и был главой заговора. Вначале он повторил известные обвинения в адрес Лукьянова, а затем перешел к обоснованию возможной кандидатуры: это должен быть человек, во-первых, имеющий опыт руководящей работы в вузе, а во-вторых, не запятнанный сотрудничеством с Лукьяновым и ничем не обязанный ему. Такой человек есть, это Александр Яковлевич Исаков. Выступавшие, роли между которыми явно были распределены заранее, один за другим поддерживали кандидатуру Исакова. Дегтярев, выдвинувший Лукьянова на пост ректора, говорил сбивчиво и бестолково; не владея ситуацией на факультете, он не был готов к такому повороту событий. В выступлениях противников Игоря Сергеевича было много справедливых замечаний, и я попытался быть объективным: назвав известные недостатки Лукьянова – авторитарный стиль руководства, проявления высокомерия, нетерпимости к оппонентам, отметил, что не могу поддержать кандидатуру Исакова, который только начал работу в училище и программа которого нам неизвестна.
Мне было ясно, что, кроме открыто заявленного намерения, поддержанного многими преподавателями факультета, – заменить Лукьянова более лояльным, более располагающим к себе человеком – организаторы этих выступлений, Степанов и Синяев, преследовали еще одну цель. Хотя моя фамилия и не была названа, они хотели воспользоваться ситуацией, чтобы попутно избавиться и от меня: тогда Герман Николаевич реализовал бы честолюбивое намерение получить в заведование кафедру, а Вячеславу Александровичу досталась бы моя квартира.
Создание высшего инженерного морского училища было для меня главной целью моей работы в филиале Дальрыбвтуза, и теперь, когда училище создано, я не имел морального права оставить дело его становления и развития людям, преследующим лишь амбициозные личные цели. Поддержать кандидатуру Исакова с моей стороны означала бы разоружиться перед этими людьми и предать дело, которому я, несмотря ни на что, отдавал свои знания, свой опыт, свои преподавательские и организаторские способности.
*
В кабинете у Лукьянова за приставным столиком молча сидел Дегтярев. Игорь Сергеевич пригласил меня садиться: получилось, что я сижу лицом к лицу с Виктором Никифорович. Помолчав, как будто бы собираясь с духом, Лукьянов с неожиданной подначивающей интонацией обратился ко мне: «Скажите, а почему вы не поддержали мою кандидатуру?». Его лицо выражало наигранное любопытство.
Я ответил не сразу, хотя внутренне давно был готов к этому разговору: «Игорь Сергеевич, когда вы передали через Солодянкина свое согласие на мой приезд в филиал, вы пообещали мне должность заведующего кафедрой и декана факультета. Кажется, что, работая в филиале, я ничем не заслужил невыполнения ваших обещаний. Но вот уже пятый год я состою в странной должности исполняющего обязанности заведующего кафедрой, что никак не могу расценить иначе, как проявление недоверия ко мне».
Дегтярев как будто бы сошел с лица, а Лукьянов нашелся не сразу: «Неужели уже пятый год?!». Потом обратился к Дегтяреву: «Виктор Никифорович, как вы смотрите, если мы на очередном заседании совета проведем выборы декана факультета?». Я подумал: «Ну и ну, у живого декана спрашивает!». И напомнил: «О выборах декана должно быть объявлено за месяц до заседания совета».
Через месяц с небольшим совет училища подавляющим большинством голосов избрал меня деканом факультета судовождения и промышленного рыболовства. Вторая кандидатура – Евгения Борисовича Пескова – даже не была поставлена на голосование, поскольку, как разъяснил Лукьянов, в соответствии с действующим положением, деканом может быть избран только профессор или доцент, а Песков, занимая должность доцента, не имел еще доцентского аттестата – единственного документа, свидетельствующего о наличии ученого звания.
Спустя примерно месяц по объявленному графику, объявленному еще в начале учебного года, должно было состояться мое переизбрание в должности доцента (такая в вузах своеобразная система: должность декана является как бы дополнением к основной должности доцента, переизбрание на которую должно осуществляться через каждые пять лет). Здесь основная роль отводится кафедре, которая рекомендует совету вуза переизбирать или не переизбирать.
На заседании кафедры мою кандидатуру поддержал Сорокин. Категорически против высказался Степанов, не жалевший доводов, чтобы очернить меня, хотя его аргументы не имели никакого отношения к переизбранию на должность доцента. Песков, конечно, помянул инцидент с Синяевым, тем не менее, сказал, что будет голосовать «за». Ожидали, что скажет сам Синяев. Он с удовольствием порассуждал о моей «амнезии», но, говоря о моей квалификации как преподавателя, сказал: «Владимир Вениаминович знает судовождение в деталях». Не скрою, услышать это было для меня лестно, тем более из уст Синяева. Итог подвел Байгунусов, безо всяких эмоций сообщивший, что он поддержит мое переизбрание, ну, а критику нужно учесть.
Кафедра рекомендовала мое переизбрание при одном «против», а затем проголосовал и совет училища.
*
Что такое «декан факультета»?
Есть длинные перечни обязанностей и прав декана.
Настоящему декану ни к чему их читать и зазубривать.
Настоящий декан – это отец студентам. Если декан не воспринимает каждого студента, хоть отличника, хоть двоечника, как своего собственного ребенка – он не вправе называться деканом. И когда он снимает неисправимого «хвостиста» со стипендии, и когда он представляет к отчислению сверх меры нашкодившего или даже совершившего уголовное преступление разгильдяя – он жалеет его, как свое неразумное дитя и, может быть, больше него переживает его заслуженное наказание. Он надеется, что его взрослый ребенок исправится, что он одумается и вернется, и, несмотря ни на что, встретит доброе к нему отношение.
Настоящий декан – это скульптор, ваяющий закрепленные за факультетом специальности. Он должен создавать свое творение, руководствуясь потребностями общества, предвидя перспективу применения выпускниками их профессиональных знаний и умений, добиваться разумной соразмерности вкладов отдельных наук в формирование облика специалиста, координировать деятельность всех подразделений учебного заведения, участвующих в этом процессе.
Настоящий декан – это старший товарищ всем преподавателям, работающим со студентами факультета, в отношениях с ними он ни в малейшей степени не руководствуется личными симпатиями и антипатиями, а только интересами дела и, прежде всего, интересами подготовки студентов. Он – арбитр в неизбежно возникающих спорах и конфликтах между преподавателями и сотрудниками друг с другом, между разными кафедрами, между преподавателями и студентами.
Настоящий декан помогает создать на кафедрах обстановку, способствующую развитию научных исследований. Не вмешиваясь в их ход, он вникает в сущность каждой выполняемой работы и обеспечивает как продвижение достигнутых результатов, так и отсеивание возникающей подчас околонаучной шелухи.
Декан способствует развитию всех видов студенческого творчества, от выполнения студентами серьезных научных исследований до организации художественной самодеятельности и проведения вечеров отдыха, дискотек и спортивных состязаний. Декан неизменно болеет за команду своего факультета, будь это КВН, футбольный матч или шумное перетягивание каната. Он приветствует и награждает победителей и утешает проигравших, вселяя в них веру в грядущие достижения.
Декан – это лицо факультета. Вуз держится на деканах, как небесный свод – на плечах атлантов. Каков престиж декана, таков и престиж представляемых им специальностей. Декана знают в городе и области, с ним решают вопросы руководители производственных предприятий, у него берут интервью корреспонденты газет, его приглашают на телевидение, когда готовится передача для выпускников школ, выбирающих профессию. Декана грозно предупреждает санитарная инспекция, когда зимой температура воздуха в учебных помещениях падает ниже допустимых норм. Декана штрафует милиция, когда комендант здания факультета, вопреки запрету, сжигает на задворках мусор.
К декану идут преподаватели жаловаться на курсантов и курсанты – жаловаться на преподавателей. Хуже, когда не идут, – это равносильно утрате доверия.
*
Избирательная кампания постепенно набирала обороты. В кабинете Лукьянова все чаще собирался его предвыборный штаб: деканы факультетов, председатели обоих профкомов – студенческого и сотрудников, другие приближенные лица, вроде Дегтярева. Сначала собирались эпизодически, а потом стали встречаться после занятий почти каждый день. Плотно закрывалась дверь в кабинет – напротив, через маленькую приемную, кабинет Исакова! – Лукьянов вновь и вновь вслух перечитывал два списка. В одном из них были перечислены те, кто, по мнению членов «штаба», будет голосовать за него, а в другом – кто за Исакова. Постепенно вычеркивались фамилии из первого списка и добавлялись ко второму… Козырный аргумент Игоря Сергеевича – что он является доктором технических наук и профессором, а его оппонент всего лишь кандидатом наук и доцентом – по-видимому, срабатывал плохо. Мучительно трудно придумывались меры, направленные на обеспечение избрания Лукьянова: компрометация соперника и его сторонников, подбор надежных представителей от студентов, обращение за поддержкой в обком партии, обработка лиц, еще не заявивших о своем выборе… По агентурным данным (как в таком деле без агентуры!), Исаков тоже собирал совещания своих сторонников, но собирались они не в кабинете проректора, а где-то втайне, кажется, на судомеханическом факультете, расположенном в отдельном здании. Конечно, главным резервом той и другой стороны были еще не определившиеся преподаватели и сотрудники, а в особенности студенты, обработка которых шла с переменным успехом. У сторонников нынешнего исполняющего обязанности ректора главные доводы были не за Лукьянова, а против Исакова: он новый человек с неровным характером и резкий в общении, без определенной программы развития училища, не обладающий влиянием ни у областных властей, ни в министерстве… Словом, недели за три до выборов еще сохранялось положение неустойчивого равновесия.
Вот, наконец, для организации проведения выборов прибыл представитель министерства, больше всего озабоченный тем, чтобы его не обвинили в предвзятости, хотя обе стороны старались заслужить его благорасположение и одновременно обвиняли в поддержке кандидата противоположной стороны. Страсти нагнетались все больше, но ситуация неожиданно круто изменилась.
В Петропавловск прилетел проректор по научной работе Мурманского высшего инженерного морского училища Борис Иванович Олейников, кандидат технических наук, который незамедлительно подал заявление о своем участии в конкурсе на должность ректора. Ни Лукьянов, ни Исаков не были готовы к такому повороту событий. Олейников тут же начал предвыборную кампанию, резко отличающуюся по стилю от действий других претендентов. Он представил развернутую программу развития училища, разработанную с опорой на приобретенный в Мурманске опыт работы, обошел все кафедры училища, выступив на собраниях преподавателей, сотрудников и студентов каждого факультета. Работники учебно-вспомогательного и обеспечивающего состава ни от Лукьянова, ни от Исакова ничего нового для себя не ждали, а свежий взгляд приезжего порождал надежду на перемены к лучшему. Студентов в особенности привлекали его открытость, энергичный напор, умение немедленно ответить на любой, даже самый каверзный вопрос.
За несколько дней до выборов Исаков снял свою кандидатуру, заявив о поддержке Олейникова.
Выборы ректора проходили на заседании расширенного состава совета училища, в который вошли все преподаватели и сотрудники, а также представители студентов. Кандидатуру Игоря Сергеевича поддержали все, кто числился в его списке, но их выступления звучали неубедительно: против Олейникова не нашлось других аргументов, кроме того, что он – человек со стороны. Зато противники Лукьянова припомнили ему все промахи и упущения, которых за годы его руководства филиалом накопилось немало. Большинство представителей студентов также поддержало Олейникова.
Бурное заседание затянулось за полночь. Подсчет голосов принес уже предугадываемый результат: ректором был избран Борис Иванович Олейников.
*
Правильно было однажды сказано на заседании ученого совета в Дальрыбвтузе: «Ректоры приходят и уходят, а мы, деканы, остаемся».
Как ни странно, у нас, деканов, после выборов ректора не было ощущения проигрыша. Олейников в своей предвыборной программе высказывал здравые мысли, во многом совпадающие с нашими собственными намерениями, и мы готовы не просто принять участие в реализации этой программы, а возглавить эту работу на своих факультетах. Это было наше единое мнение – и знающего себе цену Валентина Николаевича, декана судомеханического факультета, и настойчивой в достижении целей Лидии Ивановны, возглавляющей технологический факультет, и мое. Жалко было Игоря Сергеевича, но чем могли мы ответить на его желчный укор? Демонстративно подать в отставку в знак протеста против принятого советом решения? Подвергать его сомнению и махать после драки кулаками? Да, при голосовании по конкретному вопросу мы оказались в меньшинстве, но это не снимает с нас ответственность за свои факультеты.
С этим мы втроем пришли к Олейникову с предложением оставить за чертой все, что было связано с выборной компанией. Его право – решать вопрос о доверии к нам, а мы готовы работать, не требуя ни авансов на будущее, ни снисхождения за промахи и упущения.
По-видимому, Олейников надеялся именно на такое развитие событий. Он возглавил училище, не имея собственного кадрового ресурса, и наша поддержка была ему весьма кстати.
Склока, лихорадившая училище, стала затихать неожиданно быстро. Унаследованные от Лукьянова совещания по понедельникам утратили былой тягуче-монотонный характер. Исаков, оставшийся проректором по учебной и научной работе, на них садился не на свое законное место рядом с ректором, а в сторонке, среди заведующих кафедрами, и по большей части молчал, лишь откликаясь на обращенные к нему вопросы. Спустя какое-то время он, внезапно для всех, в том числе и для Олейникова, написал заявление об уходе с должности проректора и перешел доцентом на кафедру.
*
В чем с новым ректором мы быстро нашли общий язык, так это в вопросе о роли тренажерной подготовки. Все судоводители обязаны проходить обучение на радиолокационном тренажере, отрабатывая задачи по безопасному расхождению судов, в первую очередь в условиях ограниченной видимости. Без такой подготовки судоводитель вообще не мог быть допущен к исполнению своих обязанностей и, к тому же, он должен периодически восстанавливать навыки на том же радиолокационном тренажере.
Подготовка судомехаников на тренажере по управлению автоматизированной судовой силовой установкой тоже была чрезвычайно полезной, хотя еще не считалась обязательной. Но, поскольку ректор был судомехаником, а средства, отпущенные министерством, были ограничены, в первую очередь был приобретен тренажер «Дизельсим», предназначенный для формирования профессиональных навыков и умений, необходимых для управления судовым энергетическим комплексом. Для наладки поставленного оборудования в Петропавловск-Камчатский прилетел из Норвегии сам Рогер Колстед, главный инженер всемирно известной фирмы «Норкотрол». Механики могли радоваться, и Борис Иванович, наш ректор, лично руководил проведением занятий на тренажере.
Заманчиво было приобрести судоводительский тренажер той же фирмы: ее продукция отличалась отличным дизайном, использованием в составе тренажерного комплекса самой современной аппаратуры и, к тому же, высоким качеством гарантийного обслуживания и последующего сопровождения. Ну, и ценой, конечно, соответствующей.
Мне стало известно, что в рыболовецком колхозе Петропавловска, одном из крупнейших в стране, озабочены той же проблемой. Деньги на приобретение тренажера, правда, не столь дорогого, как в фирме «Норконтрол», у них имелись, а вот помещения для установки оборудования – не было. С разрешения ректора я вступил в переговоры с представителями правления колхоза. Я предложил им такие условия: мы предоставляем в корпусе нашего факультета половину этажа, а они за это обеспечивают бесплатную подготовку наших курсантов. Насчет приобретения оборудования я порекомендовал одну из проектно-конструкторских организаций Владивостока, главным инженером которой был мой бывший ученик Костя Зуев – нет, он уже давно стал Константином Николаевичем. Он сам и приехал для монтажа и наладки тренажера. С тех пор, как он у меня учился еще в Находке, прошло уже тридцать лет, и Костя очень изменился. Если раньше он был длинным веснушчатым юношей с буйной шевелюрой, то теперь я увидел пожилого человека с изможденным лицом язвенника и жидкой прической. «А как же я изменился, если тот, кого я запомнил мальчишкой, стал вот таким? – подумалось мне. – И где они, эти мои бывшие ученики, и сколько их?» Никогда я не пытался подсчитывать. Иной год были потоки по сто – двести человек, а бывало и всего четыре человека в выпуске.
Занятия на тренажере студенты (старшекурсники еще оставались студентами, а не курсантами) воспринимали с полной ответственностью. Каждый понимал, что они нужны не для получения бумажки, а для полноценной профессиональной работы. Да и сами по себе они были интересны: работа на тренажере создавала убедительную иллюзию управления судном в условиях, усложняющихся от занятия к занятию.
Но я-то понимал, что одного радиолокационного тренажера недостаточно, и ректор был со мною солидарен. В Ленинграде я познакомился с руководителями фирмы «Транзас Марин», энергично пробивающей себе дорогу на рынке компьютерных программ, обеспечивающих тренажерную подготовку морских специалистов. После переговоров, продолженных уже в Петропавловске, мы закупили у нее ряд программ. Может быть, они были еще не очень совершенными, но позволяли наработать опыт, так необходимый для формулирования требований к новым программам. В компьютерные программы были заложены инерционно-маневренные характеристики реальных судов – от юрких буксиров до неповоротливых супертанкеров длиною чуть ли не в полкилометра. Интересно было смотреть, как преподаватели, люди с немалым опытом управления реальными кораблями, прежде чем привести к тренажеру курсантов, с азартом отрабатывали прохождение узкостей или швартовку к причалу в условиях сильного ветра и течения
*
Нашей общей с Олейниковым мечтой было приобретение тренажера по управлению судном, на котором с поста капитана была бы представлена окружающая обстановка такой, как она видна с мостика движущегося судна. Тренажер позволял бы осуществлять расхождение со встречными судами по визуальному наблюдению за ними, ориентироваться при плавании в наиболее сложных в навигационном отношении местах, например, в Малаккском или Сингапурском проливе или на подходах к порту Роттердам. Эффект от использования визуального тренажера возрастал более чем вдвое, если он был сопряжен с радиолокационным тренажером, но, разумеется, их оборудование должно быть совместимым.
Я не раз встречался с представителями фирмы «Норконтрол», преобразованной затем в холдинг «Моримпекс» – с обаятельным президентом Альфом Юхансеном и со сменившим его на этом посту непроницаемым Рогером Колстедом, известным мне еще по Калининграду. Вместе с Борисом Ивановичем мы сидели с ними за бутылкой доброго испанского вина в ресторане плавучей гостиницы, ошвартованной в Гавани Васильевского острова. В другой раз, уже без ректора, заседали в номере московской гостиницы «Волга» или даже в Петропавловске на квартире одного из наших преподавателей, где остановился, экономя на расходах на гостиницу, миллионер Колстед. Рогер делал вид, что не понимает по-русски, но, по-моему, он просто выигрывал время на обдумывание, изображая затруднение в восприятии нашего скверного английского.
На очередной выставке «Инрыбпром», что проходила, как обычно, там же, в Гавани Васильевского острова, я пытался убедить представительную даму – начальника финансового управления министерства в необходимости выделения нам инвалюты на приобретение тренажерного оборудования, но получил от ворот поворот.
Мне пришло в голову нестандартное решение, которым я поделился с Борисом Ивановичем. Камчатское морское пароходство, расположенное в нашем Петропавловске, не так давно приобрело у той же фирмы «Моримпекс» радиолокационный тренажер в несколько упрощенной комплектации. А что, если нам договориться с пароходством о создании общего тренажерного центра, в состав которого как вклад пароходства вошло бы имеющееся у него оборудование? Может быть, пароходство могло бы поучаствовать и в финансировании оставшейся части комплексного тренажера, а мы бы взамен предоставили им помещения, как уже поступили с тренажером рыболовецкого колхоза.
В кабинете ректора во главе стола сидел Олейников, по бокам, друг напротив друга, – Рогер Колстед и я. Я подробно перечислял все составляющие, которые мы намерены приобрести, чтобы составить вместе с оборудованием, находящимся в распоряжении пароходства, комплексный тренажер. Рогер тыкал в клавиши своего ноутбука и, наконец, назвал общую сумму. Она показалась мне непомерно большой. Я попытался выторговать что-нибудь хотя бы по мелочам, но Рогер был непреклонен. Олейников, до сих пор молчавший, произнес единственное слово: «Соглашайтесь». Я знал, что таких денег у него сегодня и близко нет, и не мог не оценить его смелость.
В тот же день распечатанный на принтере договор был подписан.
*
Одной из инициатив деятельного Олейникова было слияние нашего высшего инженерного морского училища с Камчатским мореходным училищем, средним специальным учебным заведением. Идея этого слияния была сформулирована на основе предложения о переходе на двухступенчатое морское образование. На первой ступени проводилась бы подготовка, соответствующая подготовке техников, которых предполагалось аттестовать как младших инженеров или бакалавров. А выпускники второй ступени завершали полное высшее образование, что отвечало бы уровню магистров. Впрочем, на этапе разработки системы четкого определения наименованию квалификации выпускников той и другой ступени еще не было. По замыслу Бориса Ивановича, двухступенчатая структура должна была давать определенный социальный выигрыш. В обычной системе высшей школы учащиеся, по тем или иным причинам прервавшие обучение, – хотя бы из-за неуспеваемости – отчислялись из вуза, не получив никакой квалификации, а в двухступенчатой они выходили после первой ступени с дипломом, дающим право занимать определенные должности.
А от слияния высшего и среднего училища сокращался управленческий аппарат, объединялась и тем самым усиливалась учебно-лабораторная база, обеспечивалась концентрация финансовых ресурсов, что позволяло решать масштабные задачи.
Конечно же, такая идея вызвала отрицательное отношение со стороны значительной части преподавателей мореходки. В нынешнем состоянии их заработная плата зависела от количества проведенных уроков, отчего «урокодатели» могли для заработка набирать побольше часов. А в высшей школе преподавательский труд оплачивался по жестким ставкам, зависящим от научной квалификации преподавателя и в значительно меньшей степени – от объема аудиторной нагрузки.
Возражения возникли и со стороны областных властей. Ведь прием в новообразованное учебное заведение должен был осуществляться на базе законченного среднего образования, в то время как в среднюю мореходку набирались группы как на базе полной средней школы, так и на базе восьмилетки. А переход на новую систему оставлял на улице ту наиболее трудную часть подростков, которая не хотела или не могла учиться в школе дальше, после восьмого класса. В техникуме они могли рассчитывать на стипендию, пусть и скромную, а в средней мореходке вообще находились бы на государственном обеспечении, да и в самостоятельную жизнь вступали на два-три года раньше. Дети из малообеспеченных семей, в сущности, лишались средств к существованию, и эта незанятая части молодежи становилась ресурсом для криминальной среды.
После длительных и нервных дискуссий Олейникову удалось получить разрешение на введение в порядке эксперимента двухступенчатого образования. Наши учебные заведения объединились, и из наименования вуза исчезло слово «инженерное»: он стал называться «Петропавловск-Камчатское высшее морское училище».
Нелегкую работу пришлось проделать по составлению учебных планов двухступенчатой подготовки, далеко не просто было разрушить привычные стереотипы и объединить на младших курсах – на первой ступени – изучение обязательных для высшей школы общенаучных и общетехнических дисциплин с профессиональной подготовкой, необходимой для замещения соответствующих должностей на производстве. С первых же шагов ощущалась необходимость пересмотра квалификационных требований к профессиям и специальностям на самом производстве, в нашем случае – к номенклатуре судоводительских должностей на морском и рыбопромысловом флоте. Без этого проводимая нами реформа была обречена на поражение.
Не было бы счастья, да несчастье помогло. Не сработал один из основных тезисов новой системы – завершение обучения после первой ступени. Все закончившие первую ступень пожелали учиться дальше, вследствие чего сама идея двухступенчатого образования потеряла смысл.
В состав нашего факультета влились группы судоводительской специальности из средней мореходки для доучивания по традиционной системе. Работать с ними было легко, тем более что у меня появились две должности заместителей декана – по среднему образованию и по практике. Обе они замещались моими выпускниками Анатолием Григорьевичем Глушаком и Александром Александровичем Кутеневым, учившимися в Дальрыбвтузе четверть века назад. Ответственные и добросовестные люди, они не просто помогали мне, а, в сущности, сняли с меня заботу об этой части контингента.
Кафедру судовождения теперь возглавил возвратившийся из аспирантуры Константин Петрович Бочаров – к сожалению, так и не представивший диссертацию к защите.
Алексея Павловича Белаша, учившегося в аспирантуре одновременно с Константином Петровичем, я переманил из Владивостока. Ректору я приукрасил его успехи в работе над диссертацией и для большей убедительности даже назвал с ходу придуманную тему. Преподавателем Алексей Павлович оказался хорошим, добросовестно тянул лямку заместителя декана, но вот с диссертацией у него так и не получилось.
Большие надежды мы с Костей возлагали на Александра Андреевича Афицкого, молодого капитана, обладавшего, как мы считали, ценным производственным опытом. К сожалению, Александр Андреевич, как говаривал известный персонаж, все чаще стал «хватать администрированием», и на этой почве возникало недопонимание.
В числе новых преподавателей были и наши собственные выпускники, и штурмана, уволенные в запас из военно-морского флота. Эпоха тяжелого кадрового кризиса осталась позади.
Ректор Олейников взял курс на повышение научного потенциала училища. С этой целью он привлек к работе по совместительству несколько докторов наук из научно-исследовательских учреждений области, а также поощрял приглашение для чтения отдельных курсов профессоров из центральных вузов. На нашем факультете прочитал цикл лекций по автоматизации судовождения Алексей Михайлович Жухлин из Ленинграда, первокурсникам прочитал лекции по географии океана виднейший специалист в этой области Соломон Борисович Слевич. Я был глубоко благодарен этим видным ученым, от которых училище получило несомненную пользу. Да и им было интересно побывать у нас на Камчатке.
С конца августа на всю осень училище арендовало лагерь отдыха в районе Паратунки, возле прекрасного горного озера Микижа. Туда вывозились первокурсники нового набора, и в отрыве от соблазнов города отрабатывалась строевая организация курсантов, проводились занятия по обычному расписанию. Некоторые преподаватели оставались в лагере на всю неделю, другие для чтения лекций выезжали на полдня. Я тоже отправлялся туда то на попутной машине, то на рейсовом автобусе, остановка которого находилась в паре километров от лагеря. Вышагивая по лесной дороге, было время полюбоваться скромной прелестью камчатской осени, и подумать о метаморфозах судьбы, и пожалеть, что жребий преподавателя оставляет так мало времени для живого общения с природой.
*
Предприимчивость Олейникова, соединенную с безбоязненным поиском нестандартных решений, невольно приходилось сопоставлять, особенно в первое время, с осторожным академизмом Лукьянова. За короткий срок училище более чем в два раза увеличило площади учебных помещений и общежитий за счет объединения со средней мореходкой, хотя приобретенные здания и находились в крайне запущенном состоянии и требовали основательного ремонта, который тут же и начался. Борис Иванович добился передачи училищу городского плавательного бассейна и дома культуры рыбаков с одним из лучших в Петропавловске зрительным залом. А в планах Олейникова было открытие в училище собственной аспирантуры и создание совета по защите диссертаций.
Борис Иванович в общении был напорист, иногда даже слишком. Когда я в который раз пожаловался ему на зимний холод в аудиториях факультета, он пришел в наш корпус и, быстрым шагом пройдясь по аудиториям, меня же и обвинил в том, что окна плохо оклеены. Я попросил его подойти к первой попавшейся батарее отопления и потрогать ее рукой; от нее исходил ледяной холод, тут оклеивай – не оклеивай, теплее не станет…
Оказывается, характер человека проявляется и в том, как он ест. С Борисом Ивановичем мы не раз сидели вместе за столом в училищной столовой. Похоже, для него не было понятий «вкусно – не вкусно». Он ел напористо, ничего не выбирал в тарелке, стремительно работал ложкой и торопливо пережевывал пищу. Было в этом что-то иное, чем то, что открывалось в обычном деловом общении, какие-то неизвестные мне черты его натуры.
Они проявились спустя некоторое время, когда стало известно – больше по слухам, – что при училище организована какая-то частная компания, которая не то приобрела, не то взяла в аренду старенькое судно – транспортный рефрижератор. В числе ее учредителей называли самого Олейникова, его жену – доцента кафедры общественных наук – и нового проректора Бориса Александровича Тристанова, раньше работавшего проректором Калининградского рыбвтуза. Все, относящееся к этому предприятию, держалось в тайне, даже Тристанов, с которым у меня сложились доверительные отношения, на мой вопрос – что это за компания такая, смутился и ответил, что он не имеет права разглашать какие-либо относящиеся к этому сведения. Все попытки прояснить обстановку встречали со стороны Олейникова жесткий отпор. Однако деканам было предложено планировать прохождение курсантами практики на этом судне. А вести переговоры на этот счет надо было с Афицким, преподавателем нашей кафедры, уже проявившим среди коллег свою несговорчивость. Оказывается, он был в этой «засекреченной» компании исполнительным директором. Что-то нехорошо получалось.
*
Ситуация с обеспечением плавательной практики несколько разрядилась с получением Дальневосточным отрядом учебных судов нового парусника – трехмачтового барка «Паллада». На перегон «Паллады» с Балтики во Владивосток должна была пойти группа практикантов, а руководить практикой было поручено доценту Синяеву. Рейс предстоял интересный, с заходами в экзотические порты, но я сразу отказался от претензий на участие в нем: надо было дать дорогу другим преподавателям, чтобы они не сочли себя обиженными.
Возвратившийся из плавания Синяев поделился своими богатыми впечатлениями. На острове Маврикий при заходе в Порт-Луи в поднявшемся на борт «Паллады» лоцмане он узнал того самого иностранного студента, с которым я когда-то видел его при нашей первой встрече в Одессе. До чего же тесен мир!
В следующий рейс на «Палладе», с заходом в Японию, руководителем практики был направлен Константин Петрович Бочаров. Возвратившись, он рассказывал, что к приходу во Владивосток вся палуба парусника была заставлена подержанными автомобилями, приобретенными членами экипажа в японских портах. Разве можно было раньше представить себе частные грузоперевозки на учебном судне!
На руководство практикой в одном из следующих рейсов «Паллады», с заходом в Соединенные Штаты Америки, в Сан-Франциско, разгорелась конкуренция. Не прочь были отправиться в завлекательный вояж и скромный Белаш, и напористый Афицкий, да и те же Вячеслав Александрович и Константин Петрович. Чтобы унять страсти, я предложил компромиссный вариант – кандидатуру проректора Тристанова, инженера-кораблестроителя по образованию. О себе я и не пытался говорить.
*
Каких только странностей не встречалось в работе декана!
По праздникам здание нашего факультета расцвечивалось флагами Международного свода сигналов. Вывешивать флаги поручалось молодым парням из учебно-вспомогательного состава. Две гирлянды из соединенных друг с другом флагов протягивались на фасаде: одна – с правого угла крыши, другая – с левого, сходясь у козырька над входом в здание. В праздничные дни в здании никого не оставалось, кроме вахтерш – пожилых женщин.
Однажды дома у меня зазвонил телефон: вахтерша сообщала, что штормовым ветром гирлянду разорвало. Забираться на крышу в штормовую погоду – дело опасное. Вспоминаю старую капитанскую заповедь: «Никогда не делай за других никакую работу, кроме опасной». Значит, лезть на крышу мне. Срочно еду к своему корпусу. Некрасивая картина: верхняя половина разорванной гирлянды горизонтально вытянулась по ветру, бьется о стену, того и гляди, флаги оторвутся и улетят неведомо куда. Хорошо, что вахтерша догадалась и подобрала нижнюю половину гирлянды, упавшую на землю.
Повезло еще, что, вывешивая флаги, завлаб Сергей не запер на замок выход на крышу.
Откидываю люк – ну и дует же тут! Того и гляди, сбросит с высоты пятиэтажного дома. По правилам хорошей морской практики, следовало бы обвязаться страховочным концом, да где его взять. На четвереньках перемещаюсь к антенне радиопеленгатора, за которую закреплен конец гирлянды. Отвязать-то отвяжу, но как бы меня вместе с флагами ветер не сбросил на землю! Ногами обнимаю антенну (черт возьми, только сейчас замечаю, как она ненадежно закреплена!) и один за другим вытягиваю флаги. Вторую гирлянду просто отвязал – соберу флаги на земле.
Другой раз пришел по каким-то делам в корпус нашего факультета через несколько часов после окончания занятий; в это время обычно ни курсантов, ни преподавателей в здании уже не было. В вестибюле стояли три женщины, явно кого-то поджидая. Спрашиваю – не в деканат ли они пришли? Женщины смущенно замялись. Это меня заинтриговало: все-таки я вправе знать обо всем, происходящем на факультете Настойчиво спрашиваю еще раз – может быть, я чем-нибудь могу помочь? Ответ изумил: они ждут преподавателя… астрологии. Этого только мне не хватало!
Женщинам я предложил разойтись по домам, а на следующий день разъяснил Синяеву: верить хоть в астрологию, хоть в черную или белую магию – это его личное дело, но использовать помещения училища для занятий такого рода не следует.
Виктория Островская, преподавательница физвоспитания, была известна своей страстью к дальним плаваниям на парусной яхте и настойчивостью, с которой она пробивала все необходимое для ее путешествий. Но в этот раз она пришла ко мне с жалобой на курсанта Богданова, который, по ее словам, во время занятия показывал ей половой член. Она требует, чтобы я как декан разобрался и принял меры. Как тут разбираться и какие меры принимать? Внушить курсанту, чтобы он половой член не показывал? Вызываю Богданова, хорошо мне известного своей шустростью и склонностью к остроумию. Курсант утверждает: «Владимир Вениаминович, я не показывал». Единственная мера, которую я смог применить по отношению к нему, это сказать: «Извинись перед Викторией Григорьевной и сделай, пожалуйста, так, чтобы мне никогда больше не пришлось разбираться с такими жалобами».
*
Универсальные электронно-вычислительные машины 70 – 80-х годов, громоздкие и капризные в обслуживании и эксплуатации, были плохо приспособлены для использования на мостике судна. Для общения с ними нужно было составлять программы на непонятном непосвященным языке, а низкая скорость ввода информации сводила на нет преимущества, которые давала высокая скорость ее обработки.
То ли дело микрокалькуляторы: они компактны, недороги, непритязательны в эксплуатации. Правда, их первые образцы могли выполнять только четыре арифметических действия, зато пользование ими не требовало никакой специальной подготовки. Но даже сравнительно несложную задачу судовождения решить с помощью такого калькулятора невозможно. Затем появились калькуляторы, позволяющие получать значения тригонометрических и обратных тригонометрических функций. Казалось бы, давняя мечта штурмана осуществилась: не нужно возиться с таблицами осточертевших логарифмов, исписывать бланки скучными колонками цифр, в которых впору запутаться. Но не тут–то было. С таким микрокалькулятором уже невозможно работать «методом тыка», а нужно руководствоваться заранее разработанной программой, определяющей последовательность нажатия клавиш и ввода величин. Специалисты энергично взялись за разработку алгоритмов астрономических и навигационных вычислений с помощью таких микрокалькуляторов, и я, активно используя калькуляторы в учебном процессе, конечно, тоже приложил к этому руку.
Принципиально новые возможности открыло появление программируемых микрокалькуляторов. В их памяти могла сохраняться однажды набранная последовательность команд; набрав шаг за шагом программу вычислений лишь один раз, можно было при включенном калькуляторе выполнять однотипные вычисления практически сколько угодно раз, лишь изменяя вводимые числовые данные. Более того, программу вычислений можно было сберечь в ячейках памяти выключенного калькулятора, чтобы, когда возникнет надобность вновь к ней обратиться, не выполнять заново ее трудоемкий набор. Однако возможность сохранения программ вычислений ограничивалась сравнительно небольшим объемом памяти запоминающего устройство; к тому же, рекомендуемые правила размещения программ не обеспечивали эффективное использование даже этого объема. Мне пришлось повозиться, чтобы разработать оптимальный способ размещения программ; полученные рекомендации были опубликованы в одном из информационных сборников.
Язык команд для программированных микрокалькуляторов был довольно сложным, и составление программ для них и было делом трудоемким, в силу чего неподготовленному пользователю было нелегко с ним справиться.
Понимая это, преподаватели как гражданских, так и военных морских учебных заведений, стремясь опередить друг друга, активно взялись за разработку программ для микрокалькуляторов. Я разработал оригинальные программы для таких громоздких штурманских вычислений, как расчет плавания по кратчайшему расстоянию между точками земной поверхности – по дуге большого круга, и расчет коэффициентов и таблицы девиации магнитного компаса. Думаю, что мои программы были более удачны, чем аналогичные программы других авторов.
Другая задача, над которой я долго и упорно работал, заключалась в применении методов так называемой «малой выборки» к результатам навигационных измерений. В повседневной штурманской практике небольшое число наблюдений – ситуация, характерная для традиционных способов определения места судна. Мои научные предшественники рекомендовали для оценки точности использовать либо результаты конкретных оцениваемых измерений – но надежность таких оценок из-за малого объема используемого для их получения материала была невысока, либо использовать оценки, полученные по правилам математической статистики из больших рядов измерений, выполненных в аналогичных условиях. В последнем случае сомнительной оставалась сама возможность применения таких статистически осредненных оценок к конкретным наблюдениям в конкретных условиях, которые, конечно, могут заметно отличаться от абстрактных среднестатистических.
Я высказал идею оптимизации методов оценки точности измерений путем совместного использования полезной информации, содержащейся в том и другом методе оценивания. Практическая реализации предложенного мною способа требовала довольно большого объема вычислений, и я по многу часов мучил свой программируемый микрокалькулятор, просчитывая примеры. Впрочем, при использовании более серьезных средств вычислительной техники трудоемкость вычислений не имела принципиального значения. Результаты были опубликованы в двух выпусках информационного сборника, однако в последние годы интерес к традиционным методам навигационных измерений ослаб, так как на смену им пришли иные, связанные с использованием радиолокатора, радионавигационных систем наземного и спутникового базирования. Что ж, всему свое время.
*
В последние годы работы в Петропавловске-Камчатском я много внимания уделил модернизации курсового проектирования по навигации и лоции.
Я с увлечением взялся за написание методического руководства по навигационному планированию промыслового рейса, которое должно быть направлено на достижение трех взаимосвязанных целей:
обеспечить выполнение перехода в соответствии с заданным критерием оптимальности (чаще всего – минимумом затрат времени на переход);
обеспечить навигационную безопасность плавания;
облегчить работу штурманского состава за счет тщательной проработки маршрута перехода и продуманной очередности действий.
Устоявшаяся за много лет методика устарела, не только потому, что появились новые и исчезли старые навигационные руководства и пособия, вошли в употребление новые системы и способы определения места судна.
Некоторых моих коллег-навигаторов вполне устраивал такой необременительный подход к выполнению курсового проекта, при котором познание новых элементов штурманской работы сводилось к минимуму, а сам процесс проектирования приобретал унылый ремесленнический характер. Я же настаивал на том, что курсовое проектирование должно быть насыщено компонентами творчества и не просто следовать сложившимся канонам судовождения, но, насколько это возможно, опережать их. Поэтому я включил в руководство разделы об основах графического представления информации, разработанных в инженерной психологии и эргономике, о принципах выбора способов определений места судна, их требуемой точности и частоты. В руководстве, насколько это оказалось возможным, была предложена методика изучения района промысла, которая раньше не была отработана. Для всех необходимых вычислений даны детальные указания по расчетам с использованием программируемого микрокалькулятора, а там, где это возможно, – ЭВМ приемоиндикатора спутниковой навигационной системы. Жаль только, что издательские возможности нашего училища были тогда чрезвычайно скромными, и, как ни старались в редакционно-издательском отделе, книжка с отпечатанным на пишущей машинке текстом и в самодельном переплете выглядела сиротски.
*
Разработку подходов к проблеме безопасности мореплавания как самостоятельной научной и учебной дисциплины я продолжил сразу же после приезда в Петропавловск, просиживая часами в областной библиотеке, как и еще раньше – в областной библиотеке Калининграда и ленинградской «Публичке». Перечитал множество журнальных статей, обратился к морским словарям – от самого старого из найденных, изданного в 1893 году, до только что вышедшего морского энциклопедического словаря. Заглянул и в немецкие, и в английские, и в польские словари. Чем больше я углублялся в эту тему, тем очевиднее становилась ее полная неразработанность. Даже в определении общеизвестного понятия, как «безопасность», не было единства во мнениях, а уж что касается термина «безопасность мореплавания», то тут царил полный разнобой. Старый мой знакомый, профессор из Тарту Михаил Аркадьевич Котик, справедливо заметил: «Если какая-то область знания претендует на научность, она должна располагать четкими однозначно трактуемыми определениями, ибо нельзя делать научные построения на зыбкой почве».
В результате длительного и всестороннего изучения проблемы я пришел к выводу, что безопасность мореплавания – это система защиты морских судов от угрозы утраты ими мореходного состояния вследствие воздействия опасных природных и техногенных факторов, а также охраны человеческой жизни на море, защиты окружающей природной среды и искусственных сооружений на море от неблагоприятных проявлений самого мореплавания. Найденное определение позволило перейти к разработке структуры безопасности мореплавания как научной дисциплины и наполнению ее реальным содержанием.
Приехавший с визитом на экзотическую Камчатку все тот же Бутыркин, директор Центрального учебно-методического кабинета нашего министерства, ехидно вопрошал меня: «Не оставили еще ваших попыток превратить “Безопасность мореплавания” в отдельную дисциплину? Нет такой науки, вся безопасность заключена в “Навигации”!». Доказывать ему что-либо было бесполезно, и только когда вузы были выведены из-под опеки учебно-методического кабинета, безопасность мореплавания появилась в нашем учебном плане. Вскоре этот предмет появился и в учебных планах других морских вузов, а затем и в типовом учебном плане, одобренным учебно-методическим объединением морских вузов.
Взявшись за разработку рабочей программы курса, а, в сущности, за наполнение конкретным содержанием я неожиданно столкнулся с полным непониманием со стороны своего коллеги Афицкого, которому было поручено вести эту дисциплину вместе со мною. По его мнению, часы, отведенные на изучение безопасности мореплавания, надо использовать для своего рода повторения пройденного, для закрепления знаний, полученных при изучении других дисциплин, таких, как теория корабля, управление судном и т. п. Я же оставался на позиции, заключающейся в том, что эта дисциплина должна иметь свой предмет и свою методологическую основу, что, конечно, не исключало опоры на знания, приобретенные при изучении смежных дисциплин. В курсе «Безопасность мореплавания», в моем представлении, должен изучаться комплекс организационных и технических мероприятий, вытекающих из понимания безопасности как системы. Иначе говоря, в этом курсе должны, к примеру, изучаться не формулы для расчета остойчивости судна – они изучаются в теории корабля, – а кто, когда, что и как должен делать для сохранения или восстановления остойчивости. Занимаясь вопросами теоретического обоснования безопасности мореплавания как самостоятельной дисциплины, я одновременно отрабатывал тематику практических занятий, стараясь сделать их интересными для курсантов. Так, одно из занятий проходило в форме «судебного разбирательства» столкновения сухогруза «Петр Васев» с пассажирским пароходом «Адмирал Нахимов». Между курсантами были распределены роли представителей обвинения, защитников, свидетелей, экспертов и т. д. В их распоряжение были предоставлены все доступные материалы по делу – как газетные и журнальные публикации, так и подлинное заключение расследовавшей аварию государственной комиссии. Важно было не столько то, что форма занятия была занимательна, но то, что его участники глубоко вникли в причины, обстоятельства и последствия произошедшей трагедии, сделав для себя выводы на всю последующую профессиональную жизнь.
*
Камчатское историко-просветительское общество «Мемориал» выдвинуло меня в областной совет народных депутатов. На выборах в жесткой борьбе с соперниками моя кандидатура одержала верх, и я стал депутатом. Двое наших преподавателей, баллотировавшихся по другим округам, не прошли, а Олейников был избран в городской совет. При распределении обязанностей в постоянных депутатских комиссиях я стал заместителем председателя комиссии по культуре, науки и народному образованию. На председательскую должность, на которую меня выдвигали в этой комиссиях, я не дал согласия, так как это было связано с переходом на основную работу в совет, а я не хотел оставлять деканские обязанности.
Однако спустя полтора года пришлось вернуться к этому вопросу. Председатель моей комиссии из-за болезни выбыл из строя на длительное время, и мне пришлось фактически его выполнять его обязанности на общественных началах. А потом он был выбран заместителем председателя областного совета, и моя кандидатура снова была выдвинута на должность председателя комиссии. Переговорив со всеми членами комиссии и посоветовавшись с Тристановым (Олейников был в отъезде, в отпуске), я дал согласие и перешел на работу в совет. В училище за мной осталось полставки профессора кафедры судовождения – по совместительству.
После роспуска совета еще год проработал советником губернатора по науке, но семейные обстоятельства потребовали моего возвращения в Калининград.
С тяжелым сердцем прощался я с Камчаткой. Здесь оставались мои друзья, мои ученики, оставалось дело, в которое я вложил столько сил, столько умений и души.
Выруливший на взлетную полосу самолет разбежался и оторвался от бетонки, взяв курс на запад. Через несколько минут после взлета земля Камчатки скрылась под облаками.