Нет, надо же быть такой свиньёй: не успеешь как следует полакомиться, а этот мизантроп и зануда уже убирает со стола.
- Эй- эй! Дыню можно было бы и оставить!
Фонс вяло зашипел. Напугал ежа голым задом!
- Дыню оставь, кому говорю. И выпивку. И посудку приспособь приличную. А то что-то нет желания из лужи лакать.
Интересно, он золотую мисочку поставит, или оловянной плошкой обойдётся? Ага, всё-таки уважил драгметаллом.
- Вот так-то лучше.
Питьё оказалось ничего. Не совсем на мой вкус, но не под пиво же дыню вкушать? Пиво я с него как-нибудь в другой раз стребую.
Вот, опять сидит, дуется. Чего дуется-то? Пришла, потрепалась и пошла… Все они, бабы, такие. А с другой стороны, чего он хотел, при своих-то обстоятельствах? Прочных и взаимных отношений? Ой, не смешите мои тапочки! Впрочем, жаль дурака. И на бессмертных бывает проруха. Я сел, тщательно облизал усы, расчесался и посмотрел на моё чешуйчатое несчастье.
- Ну что, так и будем сидеть, челюстями клацать?
- Напился? – огрызнулся он, не отрывая взгляда от лунного диска. Далась ему эта грёбаная романтика? А с другой стороны, у каждого свои тараканы в голове.
- Не убирай! – на всякий случай предупредил я. – От добавки не откажусь.
- Нажрёшься, поднимешь дебош. Замок ещё разнесёшь…
- Очень смешно… Ты лучше скажи, что ты там про Геракла впаивал? Бред ведь. Мне, конечно, без разницы, кому и как ты мозги пудришь. Просто от тебя ожидал большего. По чужому невежеству кататься – много ума не надо.
Я не ошибся: чешуйчатый отвлёкся от меланхоличного созерцания и обратил взор на мою скромную персону.
- Ну и где, по-твоему, я наврал?
- Всё бредятина, с самого начала и до самого конца!
Я его завёл!!! Ишь, как глазёнки засверкали, челюстишки заклацали…
- Сожру!
- Чёрта с два! Мог бы, давно сожрал бы, и шкурки не оставил. И вообще, это не аргумент. Если ты меня сожрёшь – моральная победа за мной.
Когда я становлюсь на задние лапы, ставлю шерсть дыбом и начинаю верещать – даже собаки пугаются. Точнее, пугались.
- Ладно, - согласился вдруг Фонс, - начнём сначала.
- Что будем считать началом? – оживился я.
- Для разнообразия – родителей.
- Только для разнообразия. Повторим?
Видимо, для того же разнообразия, он согласился без возражений. Мало того, обновил и обогатил содержимое стола. Наконец-то я смог спокойно расположиться поближе к печенью. Дыня, конечно, тоже неплохо, но я смерть как люблю хорошую выпечку.
- Ну и что там с предками? – Поторопился напомнить я, когда оторвался от печенья и увидел, что моё наказание всосал в себя уже вторую порцию живительной влаги. Эдак я и прозевать могу: напьётся, уйдёт в клинч…
Фонс грохнул кубком об столик.
- Амфитрион и Алкмена! С кого начнём? А – без разницы! Они там все родня. Отец Алкмены, между прочим, приходился Амфитриону дядей. Так что они были кузенами. А сам Амфитрион приходился внуком Персею. Ну, это так, к слову. Заслужил руку микенской принцессы, вернув дяде и будущему тестю похищенных у того ценных племенных коров. Ха! К слову сказать, вернул без боя, договорился через третьих лиц. Но не поделил с тестем приданого жены и пристукнул того на пиру. Потом ухитрился убедить весь мир и, прежде всего гостеприимного фиванского царя в том, что имел место несчастный случай. Да что там Креонт, это проглотила даже Алкмена!
- Или сделала вид что проглотила, - вставил я.
- Что позволяет тебе так думать?
- Насколько я помню, она спокойно отправилась за мужем в Фивы после убийства отца, но к телу не допустила, пока он не выполнил клятвы отомстить за братьев. Получается, что к братьям царевна относилась куда лучше, чем к отцу. Как говориться: «Неладно что-то в микенском королевстве».
- Согласен. Вполне возможно, что у красавицы Алкмены был серьёзный зуб на папу Электриона. Я не удивлюсь, если гибель сыновей от рук похитителей коров была каким-то нечистоплотным ходом.
- Вот-вот. Весь сыр-бор разгорается вроде из-за коров. Царь телебоев Птерелай угоняет стада, ввязывается в войну, на которой погибают братья Алкмены, а потом за «здорово живёшь» отдаёт драгоценных коровок третьему лицу, которое в свою очередь безвозмездно передаёт их Амфитриону для возврата законному хозяину. Таким образом, все остаются «при своих». Единственный ощутимый результат всей этой свистопляски – гибель принцев.
- Занятно. Выходит, царевна сыграла с помощью кузена свою игру.
- А не могла она всей своей семейкой сыграть в игру «в царицах остаётся только я»?
- Теоретически возможно: натравить отца на братьев, жениха на отца и при этом остаться белой и пушистой. Да ведь только царства ей не досталось. Так и прожила всю жизнь приживалкой при чужих царских домах: поначалу при Фиванском, после смерти сына – у внуков, а после добежала аж до Афин, под крыло сына Тесея. Любопытно… А знаешь, в этой догадке что-то есть.
Я подёргал носом и почесался. Этот зубастый сноб специально не выводит в своих владениях блох!
- А можно подоходчивее? Грызунам не всё ясно.
- До инцидента Электрион поручил племяннику дочь и царство. История с коровами меняет расстановку сил. Алкмена с мужем бегут в Фивы. Царь Фив Креонт снимает с Амфитриона грех «нечаянного» убийства. Вроде бы ничто не мешает молодым вернуться в Микены. Но все ждут родов Алкмены. Ещё до начала родов Зевс собирает большое собрание и, ни много ни мало, заявляет, что один из его потомков, родившийся в этот день, будет царём Микен и всех сопредельных народов, а также возвысится над всеми своими родственниками. Короче, великий герой, большая цаца. А чтобы никто ничего не понял в смысле потомков, скромник упирает на то, что имел в виду род, ведущий своё начало от Персея, тоже, кстати, его сына. Гера требует, чтобы этим великим героем стал ПЕРВЫЙ из родившихся сегодня Персеидов. Зевс соглашается. Имеющихся в наличии персеидов с беременными жёнами всего двое: Амфитрион и Сфенел. Тоже, кстати, внук Персея – каким боком ни крути кузен наших голубков. Таким образом, в гонке за Микены участвует весь клан персеидов. Это чисто внутрисемейная свара. Сфенел имеет преимущество фактического вступления в права наследования: после бегства Алкмены он сам сел на Микенский трон. Для Алкмены дело осложняется тем, что в Микенах женщины на троне вообще не приветствовались. Всё, на что могла рассчитывать честолюбивая царевна – это приобрести удобного мужа и родить сына. Жена Сфенела только на седьмом месяце, так что как ни крути – родит Алкмена мальчика, и юридическое право на её стороне. Но нет! Гера ускоряет роды у конкурентов. Причём, давай договоримся: когда мы говорим «Гера», мы при этом подразумеваем не столько саму богиню, сколько организацию, которая представляла её в тогдашнем мире - жреческую касту и культ Геры. Почтенной матроне не по чину срываться с Олимпа по всякому поводу, и мы вправе предположить, что, как правило, она действовала посредством надёжных людей. Есть в медицине такая фенечка: именно на седьмом месяце может родиться вполне жизнеспособный ребёнок. Ослабленный, как говорится, недоношенный, но в остальном вполне полноценный. И достаточно часто, в компенсацию к физической слабости, весьма башковитый. Культ идёт на риск, и рождается Эврисфей – будущий царь Микен. Уже опоздавшая в гонке за трон, Алкмена тоже рожает, обрати внимание, близнецов. Один, сын бога, получил имя Алкид. Второй, сын смертного, был назван Ификлом. Таким образом, Микенское царство от нашей хитрой принцессы ускользает. И возникает вопрос, не был ли жест Геры справедливым возмездием за нечистоплотную историю с Электрионом и его сыновьями?
- Вот-вот. И выходит, что твоя побасенка о том, каким замечательным царём был Амфитрион, чистой воды бред. Не был он царём, никогда не был! Нахлебничал при Фиванском дворе. Геройствовал потихоньку, отрабатывая кормёжку себе и семье. А с Микенами не вышло! Хотя в интриге вполне мог быть и замешан. Очень уж подозрительно выглядит вся эта безвозмездная передача коров с его участием.
- Дались тебе эти коровы!
- Так ведь в них всё и дело. Они стали и поводом, и самой убедительной уликой в деле «Народ Микен против Алкмены».
- Ты всё-таки думаешь, это её козни?
- Уверен её! Сам посуди: какого ляда тот же Птерелай вообще затеял эту возню со стадами? Опять же, поубивал царевичей. Самый располагающий к добрососедским отношениям поступок! А вот если ему дали понять, что после всего этого в Микенах останется весьма благодарная ему царевна… Персеидом он не был, но она-то была. Чем не повод объединить земли и создать новую династию, или хотя бы примазаться к этой? Тут внезапно, как чёрт из табакерки, возникает другой персеид, и увозит царевну. А может, Птерелай был убеждён, что Амфитрион работает на него: ведь удалить старого царя отвечало и его интересам. А вот когда Амфитрион с Алкменой рванули в Фивы, тут-то он и понял, что его кинули. Да и сама царевна недаром крутила с Амфитрионом динаму: побьёшь, мол, Птерелая, отомстишь за братьев, тогда и койка! Держала обоих на крючке и делала ставку на сильнейшего.
- Уболтал, чёрт голохвостый.
- На себя посмотри. Повторим по маленькой?
- Попробуем.
Мы молчали, занятый каждый своим, как Фонс вдруг щёлкнул челюстями и отставил кубок.
- Не верю я, чтобы она всю интригу вытянула в одиночку! Слишком круто замешано, баба такое не потянула бы.
- Ну, это ты зря! Имелись прецеденты. И потом, у неё же не вышло.
- Всё равно: такую бучу не провернуть без мощной группы поддержки. Ведь она везде выступает, фактически, призом.
- А что, никакая царевна так-таки никогда собой не торговала? Да это всегда и везде было их основным предназначением и обязанностью!
- Согласен, но поводом к торговле никогда не становилась сама женщина или её воля. Здесь прежде всего имели значение позиции заинтересованных общественных групп. А объект торговли в лучшем случае лавировал между этими позициями, чтобы защитить под шумок и собственные интересы. В нашей истории Алкмена стала, я думаю, козырной картой в чьей-то игре против Микен и верхушки Микенского культа Геры. Недаром богиня так суетится вокруг всей этой истории. С одной стороны она решительно преграждает детям Алкмены дорогу к Микенскому трону, а с другой принимает близнецов в жреческую иерархию, а старший даже получает посвящение и священное имя Геракл. Она не брезгует лично кормить Геракла грудью. Напрашивается возможность существования раскола внутри культа, и раскол этот поддерживался и подкармливался извне.
- Эвон, куда тебя занесло… Тут я пас. Мифология ещё туда-сюда, а вот что там с расколами было – не знаю. Впрочем, где трон и бабки – там жди раскола. Не один, так другой – какая разница? Так что давай хоть в это не закапываться!
- Давай, - неожиданно легко согласился он.
Мы оба уже слегка захмелели. Пруд подёрнулся мутной белёсой дымкой, тяжёлое золото кубков и блюд мерцало и исходило маревом, точно горячий воздух над раскалённым песком. Чувствуя приближение неизбежного, я слез со стола и устроился поглубже на скамье.
- С родителями покончили, перейдём к самому Гераклу, то бишь Алкиду.
Бац! Ну вот, свершилось. Вместо замкового сада - гостиная в минималистском стиле. Голые стены. Огроменный диван, человек на восемь-двенадцать, с приставной двухъярусной тумбой-баром. Очень удобно, кстати говоря: хочешь поставить бокал – прямо за спинкой стойка. Хочешь налить: под левой рукой низкий прямоугольный столик с бутылками, системным блоком и выдвижной клавиатурой. Лень тянуться с противоположного края – перед диваном ещё два круглых, журнальных. Напротив этого содомничка стенка: две вертикальных полочки по бокам с безделушками и динамиками, и квадратная плазменная дура в центре. Подключённая к компьютеру, кстати говоря. Хочешь уюта и интимности – в дальнем углу, под окном ещё диванчик на двоих, со своим столиком. Всё белое или бледно-кремовое. Кое-где яшма в качестве акцентов. Сноб зубастый!
А ведь хорошо, что сидел поглубже на мягком. Впрочем, на полу тут тоже что-то постелено, в тон, но с диваном не сравнить. Моими ста двадцатью килограммами если хряпнуться копчиком об пол, даже ковёр не поможет. А так ничего. Чешуйчатый теперь совсем не выглядел чешуйчатым. Гладкая, очень смуглая кожа, платиновые волосы, серо-голубые глаза, мускулистое, пропорциональное тело, а рожа такая смазливая, что руки так и чешутся кирпичом поправить! Пока не улыбается. Потому как батарея остроконечных зубов и раздвоенный язык привлекательности никому не добавляют. Да и привычка шипеть тоже при нём. Метаморфоза метаморфозой, а сущность ничто не скроет. Вот я, например, как был, так и остался жирной крысой. Только голой, без хвоста и в очках, которые взял с ближайшего столика. Ну, и яйца в пропорции к остальному телу стали выглядеть поменьше. Но вредности не убавилось: не успел войти в тело, а уже сваял сигареты. Знай наших! Когда Фонс только-только затащил меня сюда, я чуть не свихнулся без курева. Страшнее ломки была только злость. То бежать пытался, то мебель громил, то с хозяином воевал. Думал, прибью урода - всё само исчезнет. Потом успокоился. Осмотрелся. Знакомства завёл. Например, если выглянуть из окна этой гостиной, кажется, что смотришь на океан из высокой круглой башни. Так вот, прямо под этой башней живёт водяной дракон. Детёныш ещё, всего-то от кончика носа до кончика хвоста метров десять. Любопытный такой зубастик. Я его рыбой прикормил. И эксперимента ради, и Фонсу назло: всю гостиную рыбой провонял. Но речь не о том. Сигареты я в один прекрасный день просто ЗАХОТЕЛ. Не вообще, а именно сейчас, немедленно и именно эти. Вдруг понял, что если они мне НУЖНЫ, они сейчас будут. Притянутся откуда-то или возникнут из чего-то, неважно. Просто будут. И они возникли. Вопрос воли.
Однажды в больнице, где я работал в неврологии, мужик лежал. Эпилептик. И алкоголик. А пить ему нельзя: сразу уходит в приступ. Тут пояснение надо сделать. Эпилепсия бывает двух видов:petit male и grand male. В первом случае приступы едва заметны: потерял человек сознание на доли секунды – как задремал, вот и всё. А вот grand male – это то самое, с судорогами, битием в конвульсиях, потерей сознания и кратковременной амнезией. Короче, как положено. Ну так вот, остановить такой приступ усилием воли мировой наукой считается невозможным. А только этот мужичок, ежели дать ему в руку полный стакан водки, этот приступ за милую душу останавливал. Тяжело, с напряжением всех сил, но ни капли не проливал. А после того, как его попускало, выпивал свой стакан и тихо засыпал. Причём, ни о какой симуляции речи не шло. Я тогда смотрел на него и думал: эту бы волю да на излечение от алкоголизма... Но нет: мотивация теряется! Вот и со мной та же история: материализовать пачку сигарет назло врагам – пожалуйста, а победить пагубную привычку – зась.
Фонс, наконец, привлёк моё внимание: тяжёлая яшмовая пепельница проплыла по воздуху и с силой шарахнула по столику у меня перед носом.
- А разбил бы?
- Склеил бы.
- Ну-ну. Вернёмся к нашим баранам, то бишь героям. Детки благополучно родились. Что дальше по плану?
- Образование, получаемое при Фиванском дворе. Учителя: Хирон, Автолик, Эврит, Кастор и Лин.
- И обрати внимание, из этих пяти только двум Геракл не отвинтил башку. Автолику, который был учителем борьбы и мошенником мифологического масштаба, и Кастору, учителю верховой езды.
- Возможно, только потому, что у последнего хватало и своих врагов. Именно убийство Лина привело к первому изгнанию Алкида. Юношу сочли слишком опасным, чтобы оставлять при дворе. И отец, чья жизнь зависела от милостей фиванского царя, отправил сына пасти стада на гору Киферон.
- А ты не задумывался, почему именно Лин стал первой жертвой Алкида и его так называемого «священного безумия», которое позже так несвоевременно и трагически проявлялось? Многие герои древности бивались в конвульсиях: даже для героев удары по голове даром не проходят. Но мало кто доходил до того, что пачками забивал учителей, домочадцев и родственников.
- Ну, во-первых, мы имеем не благоприобретённый результат удара по голове, а врождённую мутацию. Надеюсь, против высказанной ранее трактовки понятия «сын бога» ты не возражаешь?
- Не возражаю, но хочу дополнить. Вы говорили о мутации только как о причине чрезвычайного физического развития. А если посмотреть на ту же мутацию, как на причину врождённого неврологического заболевания? Например, эпилепсии (недаром я о ней вспомнил). Тогда становится ясным, почему первой жертвой «священного безумия» становится Лин, учитель музыки и родной брат Орфея.
- Вот этот момент, пожалуйста, поподробнее.
- С удовольствием. Кем у нас был Орфей? Общеизвестно - музыкантом и менее очевидно – философом. О последнем говорит основанное им религиозно-философское течение, последователи которого назывались «орфики». Во-вторых, он не был уроженцем Греции. Его называли сыном бога и музы, что в переводе на нормальный язык означает: «родители неизвестны, но очень крут!» Он принёс с собой знания из области герметических наук, математики, медицины, законы гармонии. Знатоки поговаривают, что «Орфей» было не столько именем, сколько удобоваримой для греков кличкой, означавшей «тёмный, смуглый». Такое же прозвище, кстати, носил и Кришна. Таким образом, на нашем горизонте возникает смуглый пришелец и маг, повелевающий живой и неживой природой с помощью своего музыкального инструмента. Отсюда мы плавно приходим к звуковым волнам, высокочастотным и низкочастотным колебаниям, волновой и корпускулярной теории, теории поля и ещё чёрт знает чему. Но нас интересует не сам Орфей, а его брат, который хоть и не дотягивал до практикующего мага по личным качествам, но необходимыми знаниями обладал, и музыку преподавал неплохо. Что такого мог найти Лин у мальчишки, что спровоцировало убийство? Звуковая волна частотой от 13 до 15 Герц вызывает в головном мозге человека возбуждение так называемых альфа-ритмов. Это, как говорят медики, «эпиактивность», приводящая к эпилептическому приступу. Если в процессе обучения музыке Лин случайно вышел на эту частоту, а у нашего героя была врождённая эпилепсия, то мальчишка просто забился в припадке. Учитель мог погибнуть в результате несчастного случая, пытаясь удержать бьющегося ученика от повреждений, а мог быть убит, если припадки Алкида носили агрессивный характер. В любом случае, мальчик в момент деяния не владел собой, а потом потерял сознание. Когда обморок прошёл, ребёнок, как это всегда бывает после grand male, ничего не помнил о приступе. Именно поэтому его даже не судили за убийство, а просто выслали из Фив. Он был одержим священным безумием: боги овладевали им, убивали, а он ничего не помнил.
- И судить его по человеческим законам не имело смысла и просто было опасно: это означало выступить против воли богов!
- Улавливаешь. Итак, нашего малолетнего не-по-своей-вине-уголовника просто вывозят на гору Киферон от греха подальше и оставляют под присмотром пастухов. Те, конечно, пиликают на каких-то дудках, но в музыкальные изыски не ударяются, так что риск повторения истории невелик. Да и бумкнет мальчонка какого пастуха – в принципе не жалко. Но вот что интересно: наше сокровище не может спокойно сидеть и пасти овец, ему подавай приключения. Он убивает киферонского льва и ввязывается в историю с орхоменскими послами, которая приводит к войне между Фивами, до сих пор платившими дань Орхомену, и его царём Эргином. В войне гибнет Амфитрион, но за личную победу над Эргином амнистируется и возвращается в Фивы Геракл. И не просто возвращается, а получает в жёны старшую царевну, ту самую Мегару. Как на мой взгляд, тоже достаточно подозрительная история.
- Параноик.
- Возможно, но не забывай, как вообще делались дела в этой семейке. Если главным идейным вдохновителем мы назначаем Алкмену, то наши пазлы успешно складываются. Амфитрион сделал своё дело. Он не только больше не был ей нужен, но и мог вести свою игру, которая нашу честолюбивую дамочку категорически не устраивала. Но теперь из женской половины выросли два сына, над которыми по праву матери и царевны она имела больше власти. Зачем ей муж? Эпилептики – публика злопамятная по своей природе. И не забываем: мальчик факта убийства учителя не помнил. Мать вполне могла внушить сыну, что он был обвинён и сослан по настоянию ревнивого отца. А в пылу битвы многое может остаться незамеченным.
- Ладно, допустим как гипотезу. Итак, Алкид возвращается в Фивы героем, получает руку Мегары, а его брат-близнец женится на её младшей сестре. По слухам, царевна с Ификлом сделали факт своего брака насущно необходимым, но младшую нельзя было выдавать замуж раньше старшей.
- И тут мы опять приходим к Алкмене.
- Каким, позволь поинтересоваться, образом?
- Сам подумай. В эллинской части Греции нравы в отношении полов были довольно строги. Женщины и маленькие дети сидели на своей половине. Свободный доступ во все помещения имел только хозяин дома. Выросший сын мог посетить мать только в присутствии служанок и с разрешения отца. А тут мальчишка из прихлебателей брюхатит царскую дочь. И это при том, что во дворце всегда вертится под ногами куча рабов, служанок и евнухов, готовых за малую мзду заложить ближнего.
- Таким образом, мы выходим на кого-то очень заинтересованного в этой связи и обладающего большим штатом верных или подкупленных людей.
- Что прямиком приводит нас к той же Алкмене. Она выжимает из своего положения максимум возможного. Во-первых, она вдова, то есть независимая женщина. Её дети – зятья Фиванского царя, и она уже не просто дворцовая приживалка, но царская родственница. Причём, если с Ификлом и его супругой всё понятно, то Алкид был совсем не в восторге от брака с Мегарой. Мальчик давно и безнадёжно был влюблён в Иолу, дочь Эврита – своего учителя по стрельбе из лука. Впоследствии Эврит какими-то правдами или неправдами сел на трон Эхалии, что совсем не помешало тогда уже Гераклу вспомнить свою давнюю любовь и заявиться к бывшему учителю со сватовством. Но это случится ещё нескоро. А сейчас у Алкмены всё идёт путём. Со временем при правильной политике можно и к Микенам подобраться. Но у сынули, её надежды и опоры, вдруг снова едет крыша: он убивает всех своих детей от Мегары, а до кучи и детей брата. В живых остаётся только старший из племянников - Иолай...
- Который, вместо того, чтобы затаить на дядю зло, что тогда случалось сплошь и рядом, ассистирует ему во всех подвигах. Напрашивается мысль, что умница - Иолай пошёл в бабушку. Убивает дядя, грех убийства отматывает тоже дядя, на Эврисфея горбатится, дерьмо разгребает, с чудищами воюет… Но где-то поблизости всё время вертится племянник. Любопытно, что в результате прилипло к лапкам семьи и непосредственно племянника? Ведь сам Геракл совершал подвиги по заданию и на благо Эврисфея. То бишь лицо подотчётное. Но сколько может наварить ушлый родственник героя на одних только обещаниях замолвить словечко? И не стоит ли это избавления от нескольких лишних ртов? Ведь после истории с Лином заинтересованные лица знали, как вызвать у Алкида приступ.
- И ты называешь меня параноиком?
- С волками жить…
- Не с волками, а с крысой. Я к тебе на хлеба не просился.
- Не будем отвлекаться от темы. Вопрос с тем, кто инициировал массовое избиение родственников – не праздный вопрос. Это действительно мог быть несчастный случай: заезжий музыкант по незнанию взял опасную ноту. Могли быть внутрисемейные разборки. Но я склоняюсь к мысли, что это был заказ со стороны. Посуди сам. В этом приступе традиция снова обвиняет Геру, а мы договорились, что под Герой впредь будут пониматься жрецы Микенской ветви этого культа. Осквернённый новым убийством, но по-прежнему неподсудный, Алкид отправляется к Дельфийскому оракулу, где проходит посвящение в культ, получает священное имя Геракл и епитимью на совершение двенадцати подвигов в течение десяти лет на службе у Микен, которые на тот момент представляет Эврисфей.
- То, что Дельфы хорошо наживались на взятках за нужные предсказания, не было секретом даже тогда. Так что Микенам не составляло труда раскрутить несложную комбинацию и убить разом двух зайцев: проредить соперничающую ветвь персеидов и взять под контроль главного конкурента Эврисфея.
- Согласен. Выпьем и пройдёмся по подвигам?
- Категорически согласен. Только что-нибудь менее сладкое. И без последствий!
Смазливый подонок хихикнул. Если захочет, он может приготовить такие напитки, что как ни смешивай – сплошное удовольствие. Но пару раз в качестве ответного удара на мои демарши (взять хотя бы историю с рыбой для дракона) Фонс устроил мне совершенно непотребное похмелье. Так что напиваясь с ним на пару приходится гадать, чего ждать от собутыльника на этот раз. Весь в папочку: никогда не знаешь, каким их двух лиц на тебя взглянет, в какую сторону повернёт ключ дверей Мира и что откроет перед тобой. То, что кажется входом, всегда может оказаться выходом. И наоборот.
Пиво оказалось именно таким, как я люблю. Живое, того и гляди убежит. Не больше трёх часов с окончания процесса. Зубастый в хорошем настроении. Впрочем, хорошее настроение не исключает последующего западла, но постараемся об этом не думать. Да и жирная, икряная тараночка располагает к благодушию.
- Что там у нас числится первым подвигом? Немейский лев. Зверюга с бронированной шкурой, которую наш приятель недолго думая задушил своими белыми ручками.
- И заведомо попался на вранье!
- Фи, как грубо. И почему обязательно на вранье? Не веришь в могучие геройские руки? Это всё от зависти.
- Тут вот ведь какая незадача: руками льва задушить НЕВОЗМОЖНО, будь ты хоть трижды могучий герой и пять раз полубог. Утопить, обезглавить, перерезать горло, отравить угарным газом, застрелить, задушить полиэтиленовым мешком, наконец – сколько угодно. А руками – никак. Невозможно. Нонсенс!
- И откуда такая уверенность?
- От римлян. Публика они были по-европейски дотошная и морально-этическими условностями необременённая. Кутнуть очень любили, тем более, что средства позволяли.
- Мне ли не помнить…- буркнул Фонс.
Хорошо, что я стоял! Он-то как сидел, так и остался сидеть на толстой, вросшей в землю ветви старой оливы. А я бухнулся в траву с высоты всего своего роста. Богатый опыт, без которого в иных обстоятельствах я вполне мог бы обойтись, свидетельствует, что метаморфоза живого организма, сопровождающаяся изменением параметров тела, ориентируется на самую древнюю нервную структуру. Масштаб изменяется, беря за точку отсчёта некую зону в недрах гипофизарно-гипоталамической области продолговатого мозга. Крысам, конечно, не привыкать падать с большой высоты, но приятнее всё-таки упасть в мягкую травку, чем шарахнуться хребтом о заскорузлое дерево. Я, признаться, так и не научился переносить эту процедуру с должным достоинством. И знаю ведь, что чешуйчатый засранец делает это нарочно, чтобы послушать как толстая светло-серая крыса стоя на задних лапах и встопорщив усы и шерсть отчаянно материт его из-за упавших очков. Сколько раз давал себе слово делать вид, что ничего не произошло!!! Но в этот раз я что-то не заметил обычного восторга на его ящерообразной роже. Он, похоже, вообще ничего не слышал, а просто смотрел куда-то позади меня словно в оцепенении. Я внутренне подобрался и медленно обернулся, ожидая порции свежих несчастий. Повернулся и так и застыл. Перед нами во мраке расстилалась слегка волнистая, покрытая травой равнина между двумя холмами. Кое-где на холмах мелькали огоньки, но внизу царила тьма. Пахло сыростью. Слышалось журчание ручья. Постепенно глаза привыкли и я увидел по краям этого пустынного пространства несколько шалашей конической формы. Вид вызвал какое-то смутное воспоминание в моих крысиных мозгах. Казалось, я уже видел нечто подобное совсем недавно. В ближайшем к нам шалаше возникло движение, похоже, шевельнулась завесь, прикрывающая вход. В проёме мелькнул свет пламени, озарив выходящую наружу женскую фигуру. В тот же миг, словно по заказу, из-за туч показалась жёлтая, маслянистая, точно блин, луна, и при её свете меня, наконец, осенило. В одном из особо пыльных коридоров берлоги Фонса на стене висит картина, точно отображающая развернувшуюся перед нами декорацию. На мои расспросы хозяин упорно отмалчивался, и уже это двигало на самостоятельные розыски. Путём долгих раздумий и незамысловатых размышлений я нашёл ответ. Место, в которое мы попали, являло собой Римский Форум, каким он был в самом начале: не то стихийный рынок, не то священная роща, а скорее – и то, и другое. Прямо перед нами возвышался Капитолийский холм, а за нашей спиной – Палатин. Высокая влажность воздуха объяснялось тем, что с холмов, заболачивая долину, стекало два источника. Один пробивался к свету из Лаутумии, каменоломни у подножия Капитолия, а второй, к которому направлялась женщина из шалаша - из недр Палатина. Сама женщина наверняка была одной из шести весталок – безупречных и недремлющих хранительниц общественного огня, а шалаш – его хранилищем, древнейшей формой храма Весты, богини домашнего очага. Впрочем, ни меня, ни Фонса в данный момент не интересовали ни весталка, ни её обязанности. Древняя олива, на которой мы расположились, была тем самым деревом, к которому ещё столетия будут приходить, чтобы поклониться Ютурне - нимфе целебного источника и матери Фонса. А ведь это я, болван, заговорил о Риме… Думаю, всё случилось рефлекторно: что-то в его бессмертной башке замкнуло, всплыли воспоминания детства, или что там бывает у ему подобных, потом юности, одно зацепилось за другое и в результате непредсказуемой цепи ассоциаций я ляпнулся оземь с высоты без малого двух метров. Что ни говори, а такие личности, как Фонс, не выиграют конкурс на расслабляющую компанию. Кстати, портрет его почтенной матушки я тоже откопал в замковой библиотеке. Она была прекрасно сложена. И имела несомненное сходство с человеческой ипостасью моего в данный момент чешуйчатого приятеля. Получается, чешуя в папу? Но все легенды утверждают, что Янус был двуликим, а не пресмыкающимся. Впрочем, как говорил старина да Винчи, когда ему в вину вменили ангела в ботинках, «а кто видел ангела без ботинок»? Почему бы не созорничать, предположив, что у Врат Мироздания стоит аллозавр? Ведь на самих лицах Великого Привратника никто подробно не останавливался. Вряд ли он носил две рожи одновременно, скорее попеременно. Подобно дверям, которые то открыты, то закрыты. А для дверей нужны ключи. От рая, от мира и от тайн того и другого. Что ж, моему зубастику никакого ключика не перепало? Даже самого завалящего? В семье не без урода? Обеими рожами не вышел? Хотя, так-таки никакого? Вон, как меня выворачивает: то на лицо, то наизнанку. И ведь знает, скотина, что я давно мечтаю скинуть килограмм двадцать. Но нет – ему так прикольнее: в крысу и обратно.
- Ты что-то сказал?
Ну вот, я опять дурак-дураком сижу голым задом на собственных очках, а вокруг мирная кабинетная обстановка.
- Халат, говорю, дай.
- Ты же в нём задохнёшься.
- Зато не получу осколок линзы пониже спины. Вот так-то лучше.
- Римляне, - напомнил он. – Ты что-то говорил о римлянах и львах.
- Да, конечно. Так вот, объединив приятное с полезным – в данном случае развлечение с жертвоприношением - жители Рима назвали это безобразие цирком. Причём зверья там изводили немеряно: деньги позволяли. Практически, опустошили пол-Африки и пол-Азии. Куда дотянулись. Никакого экологического мышления. Ущерб, нанесённый ими генофонду используемых для цирковых представлений видов, сравним разве что с кошмарами Нового времени. Десятки тысяч животных гибли ежегодно на аренах по всей Империи, а сколько ещё скончалось при отлове и перевозке… Им бы в то время поезда и вертолёты, с которых зверьё расстреливалось в век технического прогресса – так и второго метеорита не надо: никого, крупнее крысы ко временам Атиллы просто не осталось бы.
- Кончай агитировать за «зелёных», ближе к Гераклу.
- Ближе, так ближе. Не помню кому, но сильно приспичило поставить в цирке большое шоу по мотивам двенадцати подвигов Геракла. Бабок немеряно – так почему нет? Рим строил народ обстоятельный и хернёй маялся самым серьёзным образом. "Репетировали" со всем тщанием, и на животных и людях. И вот с этим-то удушением немейского льва они нашего героя раскусили. И так, и эдак мордовали несчастных львов, пока не поняли: удушить льва руками и даже верёвкой не представляется возможным по причине особой конструкции львиной глотки. Трахея с одной стороны одета мощными мышцами, а с другой подвижна и при давлении уходит вглубь, под защиту костей и хрящей. Так что при любом давлении остаётся просвет, достаточный для хорошего вдоха. Шею взрослому льву сломать тоже крайне проблематично, а отвинчивать башку котёнку великому герою как-то стрёмно. В общем, кучу и народу, и зверья поизвели, пока номер поставили. Как уж они там выкрутились – не помню, но Геракла на трёпе поймали однозначно.
- Так что по-твоему произошло на самом деле?
- Думаю, что был убит вполне обыкновенный, просто очень крупный лев. Копьём, стрелой или чем они там охотились на львов.
- Не получается. Мифы свидетельствуют, что шкура всё-таки была бронированная и необычайно тяжёлая. И на ней не было никаких следов повреждения от копья или стрелы.
- Что из того? Стрелу можно и в глаз засадить. И потом кое-где упоминается, что Геракл стукнул его дубиной по голове. А что до непробиваемости: как он шкуру на себе носил?
- Набрасывал на плечи и скреплял на шее с помощью застёжек.
- То-то. А чтобы застёжки прикрепить дырки, как ни крути, сделать надо.
- Но от стрел и копий шкура Геракла защищала, с этим-то как?
- Крайне просто. Давай зададимся вопросом, как в те времена изготовлялись доспехи? Греки варили кожу и затем нашивали сверху медные пластины. В отличие от них, финикийцы медь подшивали под кожу и изолировали от тела тканью. По одной из версий шкура на Геракле была изнутри отделана алой материей. Алый краситель, или Королевский Пурпур, монопольно производили те же финикийцы. Поэтому «шкура» и была так тяжела. И эту фишку придумал никто иной, как Иолай. Он появляется на горизонте сразу после убийства немейского льва. До первого подвига считается, что Геракл убил всех своих детей и детей брата. Но тут, как чёрт из табакерки, откуда-то выскакивает уцелевший племянник с леденящей душу историей удушения свирепого чудовища с бронированной шкурой. В целом должен сказать, что Иолай был прекрасным пиар-мастером. Чего стоят одни только похороны Геракла с костром из ливанского кедра и вознесением на небо! Обрати внимание: поражающие воображение подробности многих подвигов Геракла, так же как факт его вознесения живым на Олимп, стали известны общественности со слов именно Иолая. Кроме племянника никто там не присутствовал, и что бы тот ни сочинил, опровергнуть это было некому. Поэтому и победа над Лернейской гидрой в глазах современников долго оставалась спорным вопросом: а считать ли это подвигом? Ведь он был совершён не в одиночку, а на пару с Иолаем. Но тут очень кстати подворачивается наводящая ужас подробность: чудовищ было два. Невесть откуда к месту забоя реликтового пресмыкающегося припёрся злонамеренно настроенный гигантский рак. Таким образом, пока племянник разбирался с раком, героический дядя лично замочил гидру.
- М-да, что называется «шито белыми нитками».
- То-то. Но кто-то был сильно заинтересован, чтобы эту историю проглотили, и её проглотили. Единственным интересным моментом здесь был и остаётся яд гидры, который Геракл потом использовал, не особенно это скрывая.
- Дальше у нас идут Стимфалийские птицы. Чёрные птицы, метавшие бронзовые перья.
- Тоже мне, Бином Ньютона! Дельтаплан со стрелком на подвеске.
- Постой-постой! Боевые дельтапланы, или воздушные змеи, были распространены в Китае. Но они были без подвески и в форме квадрата.
- Так то китайские! Индийские же имели подвеску и треугольную форму. А стрелки вооружались дротиками с бронзовыми наконечниками. Что там они не поделили с Индией неизвестно, но если по Греции мог шастать индус Орфей, то почему бы там не летать индийским дельтапланам?
- Принято. Следующий подвиг - Керинейская лань.
- Ой, мама, подвиг! Год гнал на север до истоков Истры, ныне Дуная, и год гнал обратно до Греции. Подбрось-ка мне какой-никакой атлас… Ага, спасибо. Если возьмём самую крайнюю точку Греции и рассчитаем необходимое время, то получается, что гнал он эту лань со скоростью 5 километров в сутки. Это какая-то эстонская погоня с эстонскими борзыми для загона раненых черепах и улиток. И с такой же скоростью обратно. Два года шут знает чем занимался, потом пришёл, вытер пот и отчитался о проделанной работе.
- Мне лично интересен другой аспект: на хрена здалась Эврисфею эта лань?
- Ну, она якобы вытаптывала посевы.
- Ты сам-то в это веришь?
- Тёмная история.
- Это не вопрос. Вопрос в том, чьи это тёмные дела: Геракла и Иолая, который с ним бегает, или и Эврисфея тоже. Давай посчитаем, какой район за это время можно было оббегать. Значит, по легенде он добрался до истоков Дуная, то есть швейцарских Альп. С кормёжкой, с отдыхом солдат в полном обмундировании стандартно передвигается со скоростью сорок километров в сутки. На марш-броске до семидесяти. Таким образом, мы не особенно спеша получаем 14 тысяч километров. Спишем немного на горы, но 10 тысяч тоже немалый кусок. То есть всю северную часть Германии и Франции плюс Ютландия, что и составляет известную страну Гипербореев, он мог облазить совершенно спокойно. На ум приходит дальняя разведка. А для отвода глаз можно и лань приволочь.
- Согласен. Но кто был заказчиком такой прогулки, мы сейчас вряд ли вычислим. Хотя микенская ветвь культа Геры мне лично кажется предпочтительной.
- Дальше у нас идёт Эриманфский вепрь.
- Вот-вот. Особенно пикантный на мой взгляд «подвиг».
- Это почему?
- А почему вепрь Эриманфский?
- Потому что жил на горе Эриманфе.
- Логично. Но на той же горе жили кентавры во главе с Хироном. Кабан был громадный, предположим, размером с того же кентавра. И всех убивал. Кого всех? Не кентавров, которых там было до чертей, а именно людей, норовивших селиться в окрестностях облюбованной кентаврами горы. А мудрый и добрый Хирон, живущий тут же, в пещере на вершине горы, тут совершенно не при чём.
- Ты намекаешь на то, что кентавры, которые уже в те времена были реликтовым и вытесняемым людьми видом, пытались как-то защитить места своего, как сейчас принято выражаться «компактного проживания»?
- То-то и оно. Но даже в те времена поголовной наивности, кто нужно умел складывать два и два. Возникала проблема весьма деликатного свойства. На остальных кентавров всем было в целом наплевать. Публика они, судя по всему, была сволочная. Их цивилизация давно погибла, пооставались одни отморозки. Но Хирон - это совершенно другая история. В тогдашнем мире он был персонаж уважаемый, и всю эту копытную орду до поры до времени терпели, собственно, из-за него. Слишком со многими сильными мира того Хирон был крепко связан. Думаю, поэтому выбор и пал на Геракла. Бывший ученик хорошо знал своего учителя и мог бы разрешить вопрос с распоясавшимися кентаврами с минимумом неприятного резонанса.
- Он является якобы убивать вепря, но первым делом затевает свару с кентаврами из-за ихнего же вина.
- Предлог явно притянутый за уши.
- Ну, особой изысканностью методов герой не отличался, чай не Иолай. Кентавры бегут ябедничать к Хирону: уйми, мол, ученика. Хирон выметается из пещеры и "случайно" получает отравленную стрелу. Геракл проливает скупую мужскую слезу, а потом с криками "попишу-порежу, из-за вас, гадов, я убил любимого учителя" истребляет всех кентавров подчистую.
- В результате спрашивается: при чём тут вепрь? Опять же, кто видел этого вепря? Да никто: от него остаются только разрушения и следы копыт. Конечно, трудно перепутать следы свиньи и лошади, но откуда мы знаем, что кентавры были непарнокопытные? И даже если это так, не так уж сложно одеть на копыто какую-нибудь обманку. Конечно, какую-то крупную дикую свинью Геракл Эврисфею приволок. И люди в окрестностях вышепоименованной горы погибать перестали. Зачем же порочить репутацию учителя и его соплеменников какими-то грязными историями?
- Дальше у нас Авгиевы конюшни. Интересен платой, которую потребовал за работу Геракл. Быки! Авгий на это был категорически не согласен и позже был убит злопамятным героем. Снова в жизни Геракла играет роль крупный рогатый скот. Кстати, враги-злопыхатели не хотели признавать Авгиевы конюшни подвигом, поскольку речь шла об оплате. А подвиги положено совершать бескорыстно. Быков Геракл всё-таки взял, но не довёл до Эврисфея, а принёс в жертву.
- Кстати, обрати внимание: окраска быков в стаде Авгия разложена чётко по Менделю. То есть в скотоводстве он разбирался и стадо держал не абы какое, а высокопородное. Почему же скотный двор был так запущен? И почему быков, в конце концов, ликвидировали? Возможно, животных травили. Или они стали жертвой эпидемии и на племя уже не годились. Таким образом, мы закономерно подходим к следующему подвигу.
- Критский бык. Следующий выдающийся представитель крупного рогатого скота. Складывается впечатление, что Эврисфей был серьёзно озабочен крупным мясомолочным животноводством.
- Похоже, он вообще был озабочен экономикой и процветанием Микен. И был совсем не таким уж несчастьем. Просто родиться физически ослабленным в те времена считалось едва ли не преступлением. А котелок у него варил. Например, Эврисфей не позволял Гераклу после возвращения из очередного подвига входить в город, а распорядился выстроить хижину под его стенами. Чем тебе не карантин?
- Но и с Критским быком у него вышла незадача. Геракл быка отпускает.
- Ну не герой, а Пятая колонна!
- Знаменитый своей свирепостью бык пробегает через Микены, Коринф, Мегары, через всю Аттику и наводит такой шорох, что Тезей убивает его аж возле Марафона, что является противоположным концом географии.
- Поймал хохол золотую рыбку, обещает она ему исполнить три желания. «Хочу, чтобы монголы на шведов пошли!» Поскакали монголы на шведов. Второе желание: «Хочу, чтобы шведы на монголов пошли!» Шведы пробежали с пушками на монголов. А третье? «Хочу, чтобы опять монголы на шведов пошли!» Да зачем тебе это всё? «А нехай у москалей огороды повытоптують!»
- Это ты к чему вспомнил?
- Очень похоже на прыжки с критским быком. Выяснив, что с генофондом и здесь произошёл прокол, быка используют как неуправляемую, но разрушительную силу и запускают к соседям. Таким образом, мясомолочное животноводство не только в Микенах, но и во всей Греции осталось на уровне коз.
Фонс расхохотался и долил нам обоим пива.
- Следующим номером нашей программы идут лошади. Эврисфею стукнуло разводить лошадей?
- Уверен. Кони Диомеда - лошади из Фракии. Фракия – север Турции. А север Турции – это прямые торговые контакты со Скифией. Степные лошади - небольшие, но выносливые животные, мало едят, устойчивы к засушливому климату, превосходно поддаются дрессуре. В отличие от породных ливийских лошадей, растущих на тучных просторах, фракийские лошади привычны к гористой местности, что давало надежду на их натурализацию в Греции. Кроме того, потомки степных лошадей - они слушали только хозяев и прекрасно обучались в том числе боевым приёмам. Что и вызвало слухи о кровожадности этих лошадей. Но когда Геракл приводит указанных лошадей к Эврисфею и выпускает на волю, свирепых монстров съедает обычная для Греции хищная живность. Наверное, волки не были предупреждены насчёт их свирепости. Правда, перед тем, как их съели, эти кони успели растерзать Абдера, сына Гермеса, которого Геракл оставил при лошадях… Какая-то избирательная кровожадность, ты не находишь? «Растерзанные» дикими зверями лошади не могут оправдаться в тех преступлениях, которые им приписывают.
- Нет, всё-таки ты параноик. Что скажешь по поводу Пояса Ипполиты?
- Пояс Ипполиты оставим. Где бабы, там вообще чёрт ногу сломит.
- Согласен. После возни с амазонками его снова отправляют в поход, на этот раз за коровами Гериона. Снова крупный рогатый скот. Упорный парень оказался Эврисфей! Не сдался после стольких неудач. Тут нашего героя на другой край света и обратно автостопом подбрасывает Гелиос. И похоже, эта операция могла кончиться успехом, если бы не «насланное Герой бешенство». Гераклу удаётся собрать животных, но заражённые коровы не годятся ни на племя, ни на мясо, так что всё снова заканчивается жертвоприношением.
- Я же сказал – Пятая колонна.
- Одиннадцатым номером следует Цербер. Наш друг сам в Тартар не лезет. Спускается в компании с Гермесом и Афиной. В гости к Аиду?
- Почему бы нет? Сообразили на троих, покалякали о жизни. А собачку прихватили в качестве сувенира. Типа: «Здесь был Герк со товарищи!» На обратном пути, чтобы было ещё прикольнее, прихватили Тезея.
- Принято. И, наконец, яблоки Гесперид.
- А вот это, кстати сказать, единственный действительно удачный проект Эврисфея: послать Геракла в Марокко, за Атласские горы за золотыми яблоками. Именно с этого времени в Греции появляются и успешно приживаются апельсины. Знаменитые марокканские апельсины становятся существенным источником дохода в качестве знаменитых греческих апельсинов.
- На этом официальные подвиги заканчиваются, и наш друг покидает семивратные Фивы. Мегара передаётся племяннику, Иолаю. А сам Геракл отправляется к бывшему учителю стрельбы из лука, с которым состязается в предмете в надежде на руку возлюбленной своей юности. Герой, естественно, всех побеждает, но Иолы ему Эврит не отдаёт.
- Со своей стороны замечу, что, как отца, я его хорошо понимаю.
- На пиру победителя накачивают вином до «состояния нестояния» и выкидывают из города. И вот через некоторое время у Эврита похищают стада. И не кто-нибудь, а Автолик, ещё один учитель Геракла. Этакая коллегиальность. А Эврит не находит ничего лучшего, как привселюдно обвинить в краже Геракла.
- Не сказал бы, что Эврит был совсем неправ.
- Не всякую правду умно объявлять во всеуслышанье. Только сын Эврита громко заявляет о невиновности Геракла, с чем и приходит к Гераклу, чтобы навести мосты примирения. В результате прямой, как угол дома, мальчишка «случайно» сброшен Гераклом в пропасть. Герой хочет войны и миротворцы ему ни к чему. Уж на что терпимы небожители, но и на Олимпе поняли, что пора прищучить отморозка: Зевс поражает сынка жуткой болезнью. За средством излечения тот идёт в Дельфы, но пифия выгоняет его из храма как осквернённого убийством.
- А до этого он, значит, шариками стрелялся? Сколько народу порешил, и всё понарошку? И только сейчас спохватились: он же, оказывается, мочит всех без разбору!
- Мало того: уходя из храма, Геракл тырит священный треножник.
– Отморозок полнейший.
- Аполлон бросается отбирать треножник, и драку разнимает сам папочка. Побитый Аполлон с треножником возвращается назад в храм, сынка Зевс за беспредел отправляет продаваться в рабство к Омфале, а деньги идут Эвриту как вира за сына. После Омфалы на повестке дня Троя, потом Деянира. Но это уже мелкая внутрисемейная грызня, где основную роль сыграла неумная, но ревнивая баба, а это неинтересно.
Со своей стороны я мог бы добавить, что вся эта история уже потеряла для меня интерес, что я устал и от давно умерших, и от ныне живущих героев, богов, полубогов и прочей шушеры. Но кто бы стал меня слушать? Кому интересно мнение пьяной и печальной крысы с лапами и усами, пахнущими таранкой. Даже водяной знакомец, ревущий сейчас у подножия круглой башни в ожидании рыбки, вздумай я высунуться из окна, просто сожрал бы меня, не особо вдаваясь в подробности съеденного.
- Остаётся только смерть героя и предполагаемое вознесение на Олимп. Как ты заметил, этот факт интересен тем, что никто, кроме племянника ни подтвердить, ни опровергнуть его не может. Хитрый Иолай упорно спасал честь семьи и придурка дяди. Раз в пепле ничего нет – значит, вознёсся на небо.
- Тут как раз особого фокуса нет. В те времена принято было на погребальные костры для важных персон использовать дорогие породы деревьев. Костёр для Геракла был сложен целиком из ливанского кедра, который сам практически состоит из смолы. Правильно составленный костёр из нужных пород неплохо уничтожает даже костную ткань. То, что остаётся, нетрудно незаметно подобрать и спрятать.
- Итак, что мы имеем в сухом остатке? Промышленный шпионаж провалил. Микены в семью не вернул. После себя оставил бездомную мать с выводком непристроенных потомков. Исключение составили разве что сын Деяниры, получивший какое-никакое царство с приданым матери, да Иолай, всю жизнь выкручивавшийся за счёт редкого ума.
- Так и хочется сказать: зашибись. А ведь остальные были ещё хуже. В кого ни плюнь – сплошь отморозки да подонки.
- Хватит! Прекрати паясничать.
- А то что?
Чешуйчатый замолчал и долго смотрел на меня своими водянистыми глазами. Потом снова начал меняться. Я вздохнул и облизал усы. По крайней мере, теперь во мне окажется гораздо меньше алкоголя и раздражения на единицу массы за счёт увеличения всё той же массы. Фонс встал, а я и так стоял на задних лапах. Поэтому, когда всё закончилось, мы вдруг оказались лицом к лицу. Так и стояли друг перед другом. Голые и злые. Не отводя глаз.
- Идём, - кинул Фонс, развернулся на пятках и, как был, пошёл прочь. Не оглядываясь. Я постоял, раскачиваясь, поднял валяющийся халат и очки. Я не страдаю избытком стыдливости, а часто мне бывает просто жарко. Но сейчас мне вдруг захотелось защитить своё нежное брюшко от чего-то, чему не страшен ни меч, ни посох. Я мог бы остаться, я часто так и делал прежде. Но жизнь учит находить разницу в том, как сказано слово. Потому что иногда не подчиниться приказу означает потерять не саму жизнь, но весь её смысл.
Мы шли запутанными коридорами всё дальше и дальше от жилых мест. Скоро в стенах исчезли проёмы для окон, и на смену неземному светилу пришёл зеленоватый, почти гнилушечный, всепронизывающий свет. Пахло лежалой пылью. Потолки и становились всё ниже, отделка всё беднее, и, наконец, мы вошли в тот самый глухой угол, где на стене висела та самая картина. Фонс встал за моим правым плечом и приказал: «Смотри!» И я посмотрел. Пахнуло сырой ночной прохладой. Чуть слышно зашелестели листья на старой оливе. Зажурчал ручей. Женщина наклонилась над водой и умыла лицо. Погрузила руки в воду и заговорила с источником. Я плохо знаю латынь вообще, что уж говорить древнейшей форме языка, но то, что она говорила было очень похоже на молитву. Или просьбу избавить её от сердечного недуга. Из тени у правого края показалась мужская фигура. Пришедший остановился шагах в десяти от женщины и заговорил с ней вполголоса. Она едва слышно отвечала. Разговор был не из приятных: мужчина убеждал, женщина качала головой и пассивно, но непоколебимо отказывала. Он шагнул вперёд и вытянул руки, желая схватить её, но она отпрянула, набросила на голову своё белое покрывало и решительным шагом отправилась к хижине. Мужчина рванулся было за ней, но передумал.
- Если бы она уступила, её замуровали бы заживо, - предусмотрительно сообщил Фонс.
- Знаю, - огрызнулся я.
- Значит, ты узнал? - поинтересовался он.
- Я вспомнил.
- Когда?
- Когда рылся по библиотекам, пытаясь найти эту местность. Я не смог снять картину, поэтому приходилось возвращаться и осматривать заново каждую деталь. А потом пошло-поехало.
- И что же ты вспомнил?
- Всё. Ну, может, почти всё. Откуда ты узнал об этом?
- Я был там вместе с тобой.
- И сколько же тысяч лет ты за мной следишь?
- Столько, сколько ты существуешь, и до тех пор, пока мы все не вернёмся в то единое, из которого мы все вышли.
- И чему я обязан таким вниманием?
- Самим фактом своего существования. Человек не может жить без своего личного или безличного бога. Я такой, каким ты представлял меня в разные времена.
Он улыбнулся, не разжимая рта, и я увидел улыбку Будды, а в отбрасываемой тени мне почудился силуэт крылатого быка.
- Значит, это ты сдал меня тогда?
- Нет, но я этому способствовал. Тем более, на этот раз за вами уже следили. Но разве она не дождалась тебя через тридцать лет? В конечном итоге, всё оказалось к лучшему.
- Я знаю. Я должен быть тебе благодарен.
- Не стоит. Тогда это входило в правила игры. Если бы вы заслуживали другой участи, вы бы её получили.
- А кто решает?
- Заранее никогда не знаешь. Могу я, можешь ты, может вмешаться ещё что-то. Я всего-навсего твой бог.
- Поэтому она приходит сюда и приносит тебе мультики?
- Да, и я ничего не могу с этим поделать. Она ищет, и будет искать, пока не найдёт. А я буду морочить ей голову. Это тоже входит в правила игры.
- А семья?
- Чья?
- Её. У неё же дети.
- Значит, в правила игры на этот раз входит ещё и это. Или ты хочешь остаться здесь, со мной?
- Нет, не хочу. Но когда вспомнил, хотел.
- Я знаю. А ведь пока ты вспомнил только это. Что ещё придётся узнать или вспомнить? Не боишься?
- Боюсь. Но ведь это тоже входит в правила игры?
- Правильно.
- Не забывай покормить рыбой дракона…
- Не забуду.