- Аллилуйя. Когда-то лучшая стоянка в системе.
Смотрю в упор в его холодные, как подземные озера глаза. Расширенные антрациты зрачков затягивают воронками. Я хочу броситься в глубину, окунуться в прорубь, порезаться льдинками.
-Я останусь здесь.
Он уходит.
Тишина. Пронзительная тишина до звона, словно лопнули перепонки. Известняк впитывает звуки, всасывает их подобно губке, вытягивает из воздуха.
Кап. Серебряная капля медленно летит вниз. Весь потолок в крупных прозрачных сосцах набухших капель. Кап. Сколько лет они просачивались сюда с поверхности земли? Год? Сто? Тысячу? А что будет с моим телом, когда они только начнут обрастать корочкой сталактита? А где буду я сама?
Свет выхватывает старую забутовку в стене. Неугомонные пальцы тут же простукивают щели, выламывают крошащиеся плитки. Бью кулаком, поддаю плечом. Вывалившиеся камни освобождают узкий лаз. Ввинчиваюсь гибкой змеей, четырехлапой ящеркой, серой мышью в темный проход, черную дыру, в раззявленную пасть. Я боюсь нависающих, стягивающих, стискивающих стен. Знаешь, как застревают в шкурниках? Наглухо. Как пробка в бутылке, шизофреник в фантазиях, Хоттабыч в кувшине, бальзаковская дама в двадцатипятилетнем юбилее… Заклинивает ботинок или заворачивается не застегнутая куртка. Ты будешь биться головой, извиваться, кричать, но тебя могут не услышать и в десяти метрах. Потому что известняк пожирает звуки.
Небольшой зал. Обвальный. Расколовшаяся многотонная глыба лежит рядом. Впереди – широкий пролом в неизвестность. Белое облачко пара, сорвавшееся с губ, уносится в бездну заброшенного штрека. Туда, … где с губ остывших поцелуи осели инеем меж плит, нетопыри где, озоруя, пищат , вцепившись в сталактит…
Рука в забитой белесой грязью перчатке гладит стену. Влажную, твердую, прохладную. Крупинки известняка отламываются и осыпаются вниз. Под ногами чего-то не хватает. Её.
У зверя в поле, у рыбы в море… А здесь Её нет! Здесь нет извечной, единственно верной спутницы (или соглядатая?), с колыбели намертво прикрученной к твои пяткам -собственной тени. Смешная штука! Потому что свет исходит от тебя. Вернее от твоего фонарика.
Знаешь, что бывает, когда гаснет фонарь? Ты навсегда остаешься здесь, среди промозглых нор и осыпавшихся торосов. И тогда система предлагает два варианта. Холод или голод - переохлаждение или истощение. Не густо. Но ты не узнаешь, какой выбрал. Потому что сперва лишаются рассудка.
Рука медленно выползает из окостеневшей перчатки, тянется к фонарю. Щелк. Абсолютная тишина и абсолютная темнота. Гадес, царство тьмы. Хельхейм, обитель вечной ночи.
Я боюсь темноты. Я не могу оставаться без света. Скотофобия. Люди в поисках экстрима прыгают с парашютом, выжимают на бешенных скоростях газ, мне достаточно потушить свет в комнате.
Тысячи крошечных игл впиваются в кончики пальцев, впрыскивают адреналин, почему-то именно в кончики пальцев, под ногти, в подушечки последних фаланг, откуда в детстве брали кровь стеклянными палочками медсестры в белых, как известь халатах…
...Где дев с стеклянными устами из тьмы к вам тянутся персты, где змеи сонными клубками, свернувшись туго, ждут весны. Я не боюсь змей. Я боюсь темноты, вернее, тех кто в ней прячется.
Нет ТВОЕЙ тени. Но есть другие. Чужие. Они неслышно подкрадываются. На тоненьких лапках, на острых коготках, на звонких копытцах. Шуршат шелухой, чешут чешуей, хлюпают, чмокают, чвакают. С ручонками цепкими, как ползучий плющ, липкими, как раскисшая карамель, мягкими, как гнилые грибы.
Ты сильнее их. Ты сможешь. Дыши глубже. Дыши!
Только не сходи с ума – булькает в висках, не сходи с ума… Дрожащие исколотые пальцы ищут фонарь. Вспышка раздвигает стены.
Стремительные серые твари беззвучно, как ртуть, ускользают прочь.
Теперь я могу дышать.
Я могу.