На ней не произошло никаких военных действий, нет сооружений древности, ни каменных, ни деревянных. Сейчас там нет деревень, ни близких, ни далеких, все сгнило, пропало. Но память жива пока живы люди, а люди пока еще живут. Рассказы, байки – все откладывается в дальнем углу памяти и заставляет думать, действовать.
Толстопузые рюкзаки, брякающие котелки за плечами выдают в нас туристов, причем городских. Первые минуты, выйдя из вагонов, стоим и не можем надышаться лесными ароматами. В городе такого нет.
- Ух, ну и воздух какой кристальный, - говорит Митька.
- Да, прозрачный, - подхватывает Женька.
Это два друга не разлей вода, оба родились в городе и видели деревню лишь по телевизору и на картинках. Мне, проведшему всю юность на хуторе, было забавно наблюдать за их действиями. Похожие на псов, попавших в неестественные условия, принюхиваются, оглядываются, а самое главное, ни шагу в сторону. Да и мне какое-то время пожившему в мегаполисе было чудно ощутить вроде бы забытые ароматы. Даже на станции я различаю лютики и васильки, запахи пересекаются, смешиваются в большое море, кружат голову и сбивают с толку.
- Дышите глубже, проезжаем Сочи, - гогочет Митька.
- Аккуратней дыши, - я подхватываю рюкзак и смотрю вслед удаляющемуся поезду, - а то и плохо может сделаться по первости.
- Эх, ты, Айболит, - хлопает по плечу и тоже поднимает свой рюкзак, - кому же может быть плохо от такого божественного воздуха?
Я тихо улыбаюсь и возглавляю шествие. Тропинка, еле заметная для стороннего человека исчезает в плотных зарослях ивняка.
- За мной! – командую и первым погружаюсь в природу. Ближе к деревне деревья крепчают и тянутся вверх, появляются березы и осины. Выглянул дуб, развесистый и одинокий. Помню его, сопливым сорванцом вешался на его ветвях, на первый взгляд он как будто не изменился, такой же широкий и могучий.
За деревней, за бугром в зарослях лозняка и ракиты скрывается речка. Она уже не та, что прежде. Обмелела, местами просто высохла, обнажив некогда глубокое дно.
- Смотри какие камни на берегу круглые, - Митька толкает Женьку, - странные.
Мы вроде как идем вместе, но в то же время раздельно. Они удивляются каждому листочку-кустику, а я лишь вспоминаю. И деревню, и речку. Друзей-приятелей с кем хулиганили, стариков которые, шамкая губами, грозились нас исходить крапивой по голым задам. Я улыбаюсь, как же это было давно.
Вниз с бугра вела тропинка потверже, иногда ее топтали рыбаки и редкие косари. По обе ее стороны море цветов, разных, неуловимых. Я первым погружаюсь в этот брод душистого разноцветья.
Накрывшая было нас жара, мигом пропала, едва нас догнало большое белое облако. Запрокидывая голову вверх, руками удерживая панамы на голове, поочередно пытаемся угадать, на какого заморского зверя оно походит. В спины дунул ветерок – принес прохладу, и мы решили пройти остаток пути в тени этого облака.
Поглядываю назад и все чаще ловлю невеселые взгляды городских.
- Что такое? – спрашиваю.
- Голова трещит, есть таблетка?
- Тут таблетка не поможет, это воздух, я предупреждал. Подышите еще, само пройдет.
В конце концов мы взобрались на последний холм, впереди та самая родная Громова Нива. Я специально замедлил ход, давая понять остальным, что устал. Но это не так. Я боялся встречи, со школы не видел ниву, не бегал по ней, не резвился, не разговаривал с ней.
Что я ей скажу сейчас? Чем порадую? Как оправдаю столь долгое отсутствие? Ну, ничего, найду что сказать, всегда находил. Маленькая коростель с соседнего деревца уговаривала не ходить, повременить, но я решился…
Сверху было видно все: широкая прохладная с оврагами равнина была доверху покрыта зарослями ивняка. Кое-где вокруг молодых березок из земли торчали осинки, тонкие и низенькие.
- И это твоя Громова Нива? – поморщился Женька.
- Да, это она и есть.
Я оглядываюсь в нерешительности, нужно идти здороваться. Из травы неожиданно появляется малюсенький человечек с корзиной – грибник. Похожий скорей на карлика до последнего момента его скрывала высоченная трава. Смотрит на нас, уставившихся вперед, останавливается сам, смотрит через плечо:
- На Громову Ниву пришли посмотреть? Доброе дело, - и продолжает свой путь.
Громова Нива, Громова Нива, только эти слова не идут у меня из головы. Пришел/приехал/явился, здравствуй родная сторонка. Постепенно ивняк сходит, березки становятся ниже, самые маленькие исчезают. Где-то зарычал трактор. Вот из травы выглянула избушка, кривенькая и такая родная. А человек сидящий на крыльце и тянущий цигарку, не сам ли Громов? Я улыбаюсь.
- Так и есть.
Но как объяснишь городским, что такое родной хутор?