«Sunny»
Александр смотрел на электрический свет в этом кафе без прищура. Свет заливал все пространство вокруг. Ну, или почти все. «Как это кафе называлось?.. Ах да, «Sunny»». Что же, подходящее название. Вполне.
Александр припомнил, что и зашел сюда выпить именно потому, что «Sunny». Он и дома, в России, не любил все эти полутемные барчики и ресторанчики; интим они, видите ли, некоторый создают! Ну да, многим новоявленным бандитам-нуворишам это нравилось: музычка, телочки и, главное, - чтоб света как можно меньше. Чтоб полутьма была и они, нувориши, танцевали там, виски или ром какой-нибудь лакали.
А Александру свет нравился. Но не было там, в далекой России, таких вот светлых кафе. «Стоило тащиться через океан, чтоб только посидеть в этом «Sunny»»!
Нет, конечно, не за этим он прилетел. Ну, выиграл путевку; в кои-то веки вытащил себе счастливый билет – в прямом смысле этого понятия. Ну, и подай Господь каждому такой удачи. А завтра вот – возвращаться надо, в Россию… «В грязь родную…»
- А, может, остаться?
- Ха! Тоже мне невозвращенец нашелся.
- Да нет, это я так просто… Заскучаю по Родине-то.
- Да, заскучаешь.
- Конечно, свое говно всегда дороже.
- Конечно, дороже.
- Ну и сиди в этом кафе, покуда не закроется. Как там в кино? Ленивый бармен равнодушным полотенцем смахивает невидимый мусор крошек со стоек и столиков.
- Ну, вот я и сижу.
- Вот и сиди.
- Виски сейчас еще раз себе возьму.
- Что же, возьми.
И он взял.
Бармен, такой аккуратный и предупредительный, вежливый, протянул обернутый в беленькую салфетку стакан.
- Thank, - поблагодарил Александр и продолжил внутренний диалог-монолог.
- Ну и как? Понравилось в Америке?
- Да ничего себе. Статую Свободы вот не видел, правда. Да и думаю, хиловата она оказалась бы – по сравнению с открытками.
- Ну, не мне тебе объяснять, что репродукция часто возбуждает больше, чем оригинал…
- Да, это точно.
За спиной тихонько звякнул колокольчик. Это дверь впускала очередного припоздавшего посетителя. По укоренившейся русской привычке, Александр оглянулся. Но сразу отвернулся. Кто знает, может, у них это невежливо. Вошедший господин, весь в усах и пиджаке, заказал кофе.
Не поздновато ли для кофе?..
- Вот-вот. У вас – водку…
- Ха-ха! У «вас»!
- У нас, у нас. К тому же, он, может, не с работы идет, а на работу.
- Да какое мне дело, в сущности, куда и откуда он идет. Ты завтра, Александр Николаевич, укатишь в свой Питер, а этот усатый господин будет потихоньку себе преспокойно на этой стороне Земного шара и даже не подумает о тебе, заходя в очередной раз на свет этого кафе. Может, даже усядется на твое место… И вот этот стул – он так же будет стоять себе у вот этого самого столика, а ты… а я – больше никогда в жизни не увидишь его, но кому какое дело до этого.
- Похожий стул стоит и в полутьме «Ручейка».
- А свет здесь действительно солнечный. Только вот лампа трещит и подмигивает (это она тебе подмигивает, Саш). Заменить ее надо. Да-а… а как хочется поговорить с кем-нибудь, хоть даже и с этим господином в усах. Жаль, стыдно за свой инглиш.
- Всегда охота поговорить, Саш, когда выпьешь.
- Ага, всегда. Говорят, что только алкоголики могут напиваться в одну харю, молчаливо и уперто, совершенно не испытывая никаких неудобств. Но мы же с тобой – не в одну харю, но – в две.
- И даже беседуем.
Дверь за спиной снова звенькнула. И Александр снова оглянулся. «Черт, да что за привычка! Ведь невежливо же, наверное».
Но на этот раз он не пожалел, что оглянулся. Точнее, пожалел. Потому что не хотел показаться невежливым, а уж теперь – и подавно. Пожалел. Нет, кто знает, пожалел или не пожалел. Во всяком случае, он ее все равно увидел бы.
Она была одна. Без спутника, то есть. По крайней мере, сейчас пока без спутника. Не может у такой женщины никого не быть. Да, она очень красива. Во всяком случае, абсолютно во вкусе Александра. Чудовищно в его вкусе. Там, в России, он никогда не видел подобных женщин.
- Может, это судьба даже? А? Приехать сюда – и повстречать свой идеал и, может, даже свою судьбу.
- Ну, вот твоя и судьба. Приехать, встретиться и уехать.
- То есть?
- Нет, не то есть. Похожие люди есть везде. И в Питере они тоже есть. Еще встретишь свою судьбу и у себя. Вот тебе направление поиска и указали. Так что – и вправду судьба.
Она вскользь прошла взглядом по его лицу, и ее глаза стиснули его сердце. Он принялся упорно смотреть на нее, стараясь попасть глазами в ее глаза, чтобы тоже стиснуть ее сердце.
- Но зачем? Через двадцать четыре часа тебя уже здесь не будет; ты окажешься по ту сторону океана. Можно сказать, «по другую сторону дня».4 Для нее это – лишь вечно зимняя «Moscow».
- А вдруг она русская?! Ну ведь может же случиться такое совпадение, в конце концов? Может, тоже по путевке…
- Эх ты, Александр Николаевич… А ведь взрослый мальчик. Да не русская она. Да и не видно разве?
- Видно…
- То-то. Да и языка ты не знаешь настолько, чтоб зафлиртовать.
- Как можно! С судьбой не флиртуют. Это грубое слово – флирт.
И кольца у нее нет…
- Да что тебе до кольца-то?
- А вот возьму сейчас – и познакомлюсь. Вот возьму – и познакомлюсь. Неспроста же я ее встретил. Это – удар прямо в сердце, прямо в душу. И она ведь – тоже посмотрела на меня. А больше смотреть – стесняется.
- Ага, ну, давай, подходи. Подойди, попробуй. Что же ты?
- Вот возьму еще виски для храбрости – и подойду.
- Деньги хоть прибереги, если, не ровен час, что-нибудь и правда получится. Бабы – они везде бабы. Что здесь, что там – без $ ты им не интересен в первый раз.
- Она идеал, ей деньги не нужны.
- Тогда и ты не нужен. Идеал самодостаточен.
- А иностранец – одно это разве не романично?..
- Для русских, измученных нищими соотечественниками.
- Будь это кафе в Питере, я подошел бы…
- Так то в Питере.
- И почему привел Господь сюда, чтоб только повстречать свою судьбу, любовь свою навечно встретить именно здесь? Я ж ее теперь не забуду.
- Забудешь. Как в женщину в рекламе влюбиться – проходит ролик, и ты идешь ставить чайник на газ.
- Но это не ролик.
- Слушай, будь ты серьезным, Александр Нико…
- А я, может быть, и не желаю быть серьезным! Именно теперь – и не хочу! Ты только взгляни… какие у нее глаза… волосы…
- …и ****а. Представь ее коричневую волосатую ****у, всю в моче и сокращающуюся. Противно станет. Ну что, не прошла любовь?
- Да-а… ну и гадость.
- А ты говорил: «идеал».
- Идеалу тоже испражняться надо. Только ангелам на небе не требуется жопа.
- Ты всегда был циником, Саш.
- Так при чем тут цинизм? Это – жизнь. Говно – тоже жизнь, но это не значить, что жизнь – говно. Ты помнишь, как однажды увидел своего мастурбирующего отца?..
- Но от него ушла моя мама, а другой женщины он не хотел.
- Потому что тоже об идеале думал. И все говорили, что такой любви, как у него, еще поискать надо; со стороны все и правда романтично было. А, гляди ж ты, - дрочил.
- Это его дело.
- Ну да, не твое же.
- Вот так-то. Так что можно подойти к ней, конечно, но все же лучше будет взять еще этого настоящего американского пойла, а потом уйти отсюда.
- Да, и солнце здесь какое-то не солнечное.
- А и не было никакого солнца в помине, лампы дневного света были.
А потом был самолет, иллюминатор и воспоминание – будто уже ставшее далеким – воспоминание о вчерашнем вечере.
- Может, на самом деле счастье свое прохлопал? Не хватило в тебе чего-то, Сань, чтоб хотя бы попытаться сделать первый шаг к изменению своей жизни. Хотя… потом ведь к ней подошел какой-то в джинсовке. Его-то она и ждала. И не русская она вовсе была: начали оживленно лопотать по-своему. Но сначала поцеловались, поприветствовали друг друга в губы. Что же, все к лучшему. Все к лучшему…
- А если б не тот в джинсе?.. Подошел бы?
- Не знаю. Она иностранка все-таки.
- Значит, для любви есть границы?
(1995; 2001; поздний вечер 24.08.05. – ночь на 16.11.05.)