Счастье

Сергей проснулся оттого, что ему хотелось умереть. Казалось, будто какой-то изувер засунул по апельсину под веки, и вот они давят оранжевым прессом на глазные яблоки; с другой стороны, открыть глаза, чтобы апельсины выкатились, было невозможно, ибо тогда вместе с апельсинами укатилась бы прочь и вся стройная система мироздания. Сергею хотелось пить. Он провёл языком по верхнему нёбу, и тут же вспомнилась деревня, лето, и ладонь на шершавом заборе, к которому он прижимал Лену Панкратову. Надо бы встать и пойти на кухню и набрать кружку или даже лучше целый бидон холодной воды, подумал Сергей, и при этой мысли внутренности, что помещаются в районе живота, в темпе олимпийской стометровки бросились наперегонки к горлу, вперёд, к свободе, к свету. Сергей со стоном перевалился на другой бок. Убейте меня, вяло подумал он, адресуясь в пустоту. Сергей решил сложиться эмбрионом, однако его колени на пути к подбородку неожиданно встретились с препятствием. Оно было мягким и крупногабаритным. Оно явно было человеческой плотью.
От потрясения внутренние спринтеры отступили назад, а Сергей стал думать. Я дома, думал он, лежу в своей постели, и у меня похмелье. Я вчера очень много выпил, а потом пришёл домой не один. И вот со мной рядом лежит женщина, которую я привёл домой. Она лежит в моей постели, и значит... О том, что это значит, Сергей решил не думать, опасаясь возобновления забегов. Он провёл рукой по бедру и убедился, что лежит в трусах (слабое утешение), а также, посучив ногами под одеялом, словно младенец, обнаружил, что на одной ноге надет носок. Сергею захотелось плакать. Он открыл глаз и убедился, что рядом с ним действительно лежит женщина. Она спала на спине, слегка приоткрыв рот, и дышала глубоко и неровно. Ей, наверное, тоже нехорошо, сочувственно подумал Сергей. Он представил, что вот теперь придется вставать и идти в ванную, умываться и бриться, а потом, глядя в сторону, словно в приступе косоглазия, будить свою ночную подругу, и приглашать её на кухню, и готовить кофе (хоть бы был только), и беседовать, и улыбаться непринуждённо, а он, бля, не помнит даже, как её зовут и откуда она взялась. Сергей точно помнил, что вчера ходил в гости к Гуревичам, и там много пили, но лежащей нынче рядом с ним дамы решительно не было среди гостей. А это значило, увы, что уйдя от Гуревичей, Сергей отправился продолжать веселье самостоятельно, и эта дама – итог его ночного похода.
Сергей перекатился на другой бок, чтобы готовиться к подъёму. Он выпростал из-под одеяла ногу (ту, что в носке) и свесил руку. Открыл глаза и с изумлением уставился на незнакомые обои на стене. Сергей сухо сглотнул и, трясясь, словно смертник перед казнью, сел. Он не дома, теперь это было совершенно ясно. Значит, эта женщина, что лежит рядом, привела его к себе. От облегчения Сергей по-детски всхлипнул. Тихо, спокойно, главное – не спугнуть удачу, не упустить, не проворонить... Он спустил ноги с кровати и осмотрел пол. Брюки и свитер были там, и даже недалеко от кровати. Второго носка не было, и Сергей решил отменить поиски для экономии времени. Растопырившись крабом и скатав одежду в ком, он на цыпочках прокрался прочь из спальни и очутился в незнакомой прихожей. Здесь он судорожно ввинтился в брюки и надел наизнанку свитер. Его куртка аккуратно висела на вешалке, а под ней обнаружились и его ботинки. Всё складывалось слишком хорошо, и Сергей был уверен, что вот сейчас что-нибудь непременно помешает его бегству, но нет. Даже с открытием входной двери он справился виртуозно. Вот он на лестничной площадке. Это, оказывется, восьмой этаж. Вот он в лифте. Вот уже внизу. Дверь. Улица. Сергей вдохнул холодный мартовский воздух, и вновь ему захотелось заплакать. Он был где-то на окраине города, в краю одинаковых высоток, но это не имело значения. Он запустил руку в карман, и там бумажно хрустнуло. Сергей с удивлением обнаружил, что хватит даже на маршрутку. Он расправил плечи. Он провёл рукой по волосам. Сейчас он найдёт остановку и поедет домой. А завтра на работу. Счастье есть.