Из Книги воспоминаний 10. Предлагают стать главным

 
       Смены, как я уже писал, были двенадцатичасовые, ночные и дневные и чередовались они с такой настойчивой частотой, что дни недели для меня теряли осязаемость: то ли ночь пятницы, то ли день понедельника. Между ними где-то, как незнакомое лицо, промелькивал выходной и снова череда смен. Ставка сменного механика была мизерной и в свободное от дежурств время я подрабатывал расчетами и вычерчиванием чертежей курсовых проектов для вечерников и заочников, а чтобы сократить семейные расходы даже ремонтировал обувь.

 В сентябре 1958 года у нас родилась дочь. Жили мы в коммунальной квартире, ванной комнаты не было, один водопроводный кран с отливом на всех жильцов. Для обогрева комнаты топили углём колонку, еду варили на примусе. Тогда такие бытовые условия принимались, как нормальные. Так жили мои родители в многокоммунальной квартире, естественно, что в таких условиях я прожил до женитьбы и продолжал жить и после.

 Теперь ежедневно надо было купать малютку, стирать и гладить пелёнки. Купанию новорожденной предшествовала большая подготовительная работа, а само купание-ритуал. Надо было предварительно закипитить воду в ведре на примусе, установить металлическую ванночку на двух стульях в нашей комнате, залить ведро воды в ванночку, разбавить горячую воду холодной до нормальной для купания ребёнка температуры. После купания надо было привести комнату из ванной в жилой вид.

       Так как я был подменным механиком, то за три года в паре мне приходилось дежурить со многими механиками. Когда я дежурил на ночной смене по кранам, то со мной по погрузчикам дежурил Юра Кольцов, он года на два раньше закончил наш институт. Это был. Бесшабашно весёлый парень, острослов и юморист с белесыми бровями и ресницами на смешливом лице. Юра мог во время смены «смотаться» на Австрийский пляж в порту, чтобы выкупаться в море. Это, кстати, очень смешно описал Миша Жванецкий в своей миниатюре, которая так и называется «В порту». Он даже фамилию одного из героев сохранил, другого героя назвать не рискнул Виктор Ильченко и Роман Карцев талантливо исполняли эту миниатюру на сцене. Виктор изображал Ивана Осиповича Пупенко, , а Роман –Кольцова.

 Когда в механизации случалось что-нибудь неординарное, Пупенко разводил руками и обычно говорил: «Ну не с кем работать!» или: заклинал: «Создавайте накал! Создавайте напряжение! Подключайте меня!» Как-то легко возбудимый групповой механик по трюмным машинам не сдержался и крикнул: «Куда тебя, Ваня, подключать? В жопу что ли?
На что ему Пупенко с тревогой в голосе ответил: «Тише,тише, Лёня! Я вижу, что ты устал, тебе пора в отпуск

 Мы с Юрой часто обменивались на ночных сменах анекдотами, если смена выдавалась относительно спокойной, без нервотрёпки. Телефон молчит, мы сидим за своими столами, мои краны и его погрузчики работают, видно сегодня работа сулит крановщикам и водителям приличные заработки за смену Он и я анекдотов помнили множество. Сидим и смеёмся, я ему анекдот -он мне и так до очередного телефонного звонка с причала
Потом Кольцов работал в Черноморском пароходстве.

 Когда я стоял днём на смене по кранам, то совместно со мной по малой механизации дежурил Боря Двоеглазов. Он примерно в тот же год, что и я, закончил мореходное училище, но не Одесское, а механизаторское отделение Батумской иореходки. С Валей Осипенко, Володей Бибаевым и Мишей Криштулом, его сокурсниками по училищу, он получил назначение в Одесский порт. С другими его однокашниками Игорем Коршуновым и Володей Поляковым я встретился на первом курсе института.

 Производственная и общественная деятельность Двоеглазова оказалась в порту успешной м получила признание. Одновременно он начал учиться на вечернем факультете водного института. К тому времени, когда я пришёл на второй район, Борю знал весь порт, он уже был награждён очень престижным министерским значком «Почётный работник морского транспорта». И женился он на самой красивой девушке в порту Дине Таран, о которой я рассказывал в главе «Одесское мореходное училище»

       Борис Викторович Двоеглазов был очень талантливым человеком. Это был прирождённый руководитель со светлой инженерной головой и превосходными руками. Он превосходно чертил, работал на различных металлообрабатывающих станках,умел изготовить ювелирное изделие, шить. Все одетое на нём всегда была красиво подогнана по его невысокой худощавой, но ладной фигуре фигуре.и весь он такой спортивный,подтянутый, аккуратный.

       Вечером я сдавал смену механику Борейко, который, как сменный механик, работал исправно, но замечания начальства выслушивал, как провинившийсмя ученик. И было неприятно смотреть на этого пожилого высокого представительного мужчину с отменной выправкой, когда он сникал под выговорами групповых или Пупенко.

 Потом Борейко ушёл на пенсию и его сменил Миша Жванецкий. Он закончил наш институт годом раньше меня и успел уже поработать механиком в строительном участке порта. Я не спрашивал его, по какой причине он ушёл оттуда и перевёлся к нам на район сменным механиком. Он быстро освоился с новыми обязанностями. Если Кольцов всегда улыбался и казалось, что он смеётся в глаза начальству, то Миша в разговоре с начальством умел «сделать» серьёзное лицо, хотя в уголках рта часто задерживалась чуть заметная ироническая улыбка. Ну как нам, молодым, надо было реагировать на призыв «Создавайте накал! Создавайте напряжение!...»

 Набегавшись за день по причалам после напряжённой смены, сбросив давящий груз ответственности, необходимо было какое-то время, чтобы разрядиться, успокоиться. Поэтому часто после передачи смены Жванецкому я не сразу уходил домой, а немного задерживался поболтать с Мишей. Говорили о том, о сём. Говорил больше я, проверяя свои мысли на слух. Миша внимательно слушал, но мне иногда казалось, что он в это время прислушивается к чему-то своему, внутреннему. Наверное, уже тогда его голова была занята сочинением сатирических миниатюр, которые он потом вместе с Ильченко обкатывали на концертах художественной самодеятельности в порту и в студенческом театре «Парнас-2» во Дворце студентов на Маразлиевской.

Одной из болезненных тем разговоров было то, что мы, на наш взгляд, уже опытные дипломированные инженеры, сидим на должностях, которые должны занимать техники, а техники занимают инженерные должности и даже на освобождающиеся в порту руководящие посты молодых инженеров не назначают.

 Когда я дежурил днём по так называемой «малой механизации», то в паре со мной по кранам стоял с дипломатичный Сева Окунев, бывший крановщик, а в будущем руководитель всей механизацией порта.Он в это время учился на заочном отделении в Политехническом институте. Спокойный по характеру, он никогда не повышал голоса, не выговаривал провинившемуся крановщику за промахи. На мой взгляд, Всеволод Михайлович блестяще вёл свои смены. Он редко отлучался от своего стола на причал, но у него на смене всё вертелось и вращалось. Я восхищался им и старался у него учиться.

       Ночную смену по малой механизации ночью я стоял с обрусевшим грузином, но с охранившим приятным акцент, милейшим человеком Нестором Дзнеладзе. Немногословный Нестор, техник по образованию, был намного старше нас, опытным механмком и скромный труженником. В порту работала и его жена. Они растили сына В дальнейшем Нестора Олифантовича заслуженно повысили в должности, его назначили групповым механиком по портальным кранам.

       Коллектив порта был поистине интернациональным: русские, украинцы, евреи, молдаване, армяне, грузины, белоруссы, гагаузы и другие, всех не перечтёшь. Такие портовики, как Покрасы, Авербухи, Шмиловичи, Хенкины работали целыми династиями, их прадеды и деды начинали ещё биндюжниками, как Мендель Крик из Одесских рассказов Бабеля.

 В начале лета 1959 года в моей жизни произошло важное событие. По рекомендации нашего начальника механизации Романовского я стал почасовым преподавателем специальных дисциплин на механизаторском отделении Одесского мореходного училища, того самого, которое я закончил семь лет назад. .

 Случилось это так. Как-то утром на исходе ночной смены Фёдор Дмитриевич зашёл в дежурку. Мой временный напарник на смене по фамилии Шинкарь стал расспрашивать Романовского о предстоящих государственных экзаменах в мореходке. Я знал, что Шинкарь учится на последнем курсе вечернего отделения, но не знал, что Фёдор Дмитриевич является председателем государственной квалификационной комиссии.

 Я заполнял вахтенный журнал и невольно, слышал этот разговор. Неожиданно для самого себя у меня вырвалось: «Вот бы я хотел преподавать в мореходке!» Романовский быстро,мне показалось оценивающе, взглянул на меня и спросил:
-Действительно хотите?
Сдерживая от внезапно вспыхнувшего волнения дыхание, ответил:
-Действительно хочу!
-Тогда подойдите к Григорию Фотиевичу Шулянскому, начальнику эксплуатационно-механизаторского отделения, и скажите ему, что я вас послал.

       Сменившись со смены, я немного поспал, и сразу отправился в мореходку к Шулянскому. Я застал в училище, а я там не был с тех пор, как закончил, многих знакомых мне сотрудников, которые, оказываются, меня помнили.
Я направился в кабинет Шулянского на втором этаже. Когда я учился в этом кабинете принимал училищный врач, а теперь меня встретил сухощавый и чернявый энергичный Григорий Фотьевич, который сменил на этом посту Льва Абрамовича Гринберга.

 Шулянский был фронтовиком, артиллерийским разведчиком, его левая рука была искалечена. До войны он закончил железнодорожный техникум, а после демобилизации закончил зксплуатационный факультет нашего института и был направлен по распределению в училище.

Я сказал, что меня послал к нему Романовский и представился.
-Знаю, знаю!-весело сказал он, -это тебя направили в институт, как пятипроцентника, это из-за тебя тогда заварушка в училище началась. Я, видно, не доспал после смены, поэтому не сразу не сообразил, о какой заварушке идёт речь, а то бы ответил,что «заварушка» была не из-за меня, а по указанию свыше. Я об этом писал в рассказе "Распределение"
Ведь я закончил училище на все пятёрки и имел законное право без экзаменов поступить в институт. И институт, если бы пересдал одну математику, тоже бы закончил с дипломом с отличием. Но я не прореагировал на высказывание Григория Фотьевича, в то время на дворе стояла хрущёвская оттепель и казалось, что впереди будет ещё лучше. Во всяком случае тогда я в это верил искренне

Шулянский оставил меня в своём кабинете, а сам побежал к заместителю начальника училища по учебной части Топчиму за согласием взять меня преподавателем. Спиридон Михайлович Топчий, будучи аспирантом, преподавал нам предмет «Организация морских перевозок». Он также, помнил меня, дал согласие на почасовую нагрузку, и, в свою очередь, пошёл к начальнику училища, морскому генералу Костенко подписать проект приказа.

Итак, с 1-го сентября 1959 года я стал несколько раз неделю, в свободные от смен дни читать курс «Теплосиловое оборудование подъёмно-транспортных машин» в который входили крановые паросиловые установки и двигатели внутреннего сгорания.
Преподавание было для меня очень важно, это была струя живительного воздуха, чтобы не закостенеть. Я уже засиделся на должности сменного механика.

О моей преподавательской деятельности, которой посвятил 32 года, я подробно расскажу позже.

       Но необходимо возвратиться к Романовскому. Он был старше меня лет на 5-6, внешне он был похож на студента старшекурсника или аспиранта, каких показывали в советских кинофильмах сороковых годов.

       За всю свою долгую трудовую деятельность мне приходилось работать с хорошими начальниками, но такого, как Романовский, встретить больше не привелось. Например, прийдя на работу, он в отличие от других руководителей подобного ранга, сразу переодевался в рабочий костюм, чтобы в любое время быть готовым подняться на кран, подлезть под машину и самому воочию убедиться в том, о чём говорит рабочий или механик.

 По порту Романовский перемещался быстро, почти трусцгй, как итальянский брасальер. В разговоре он был всегда вежлив, остроумен, я не слышал, чтобы он когда-нибудь кричал на кого-то или ругался матом, как это можно было услышать не только от грузчиков. Фёдор Дмитриевич глубоко знал дело, был демократичен и это тоже способствовало его авторитету.

Как –то раз, когда на дневной смене у меня закончилось курево, я стал искать, у кого «сшибануть» папиросу или сигарету. Через открытую дверь кабинета я увидел Романовского и попросил закурить. Пока мы разговаривали к нему в кабинетзашла пожилая (по нашим тогдашним меркам) безропотная крановщица и пожаловалась, что на кране, где она работает, плохо отрегулированы так называемые фрикционы. Она сказала, что записала об этом в вахтенном журнале крана, когда закончила смену. День прошёл, и ничего не сделано.
-"Что делать, Фёдор Дмитриевич?- с надеждой спросила она.

Услышав такое, другой начальник вызвал бы группового механика и накричал на него, дав срок для исправления. Но это был Романовский, и. он обязательно укажет,. в данном случае групповому механику, на недоработку, но без разноса и с глазу на глаз.

Фёдор Дмитриевич поднялся с кресла и спросил пойду ли я на кран с ними или у меня есть какие-то срочные дела по смене. Я ответил, что могу отлучится от телефона на короткое время. Он не спросил у меня, знаю ли я, и умею ли регулировать фрикционы, чтобы не поставить меня в неловкое положение в присутствии крановщицы. А мне действительно ни разу ещё не приходилось регулировать.

Другой начальник (без высшего образования) не преминул бы проворчать: "Чему вас только учат в институтах?" Но специалист с высшим образованием знает, что всему выучить за пять лет в институте невозможно, и выпускник должен постоянно сам совершенствоваться, если хочет стать высококвалифицированным специалистом в своей области.

Мы поднялись на кран, и он с помощью крановщицы, она сидела за пультом управления и выполняла его команды, регулировал фрикцион.
Я подумал:
-Зачем он позвал меня с собой? Но потом понял, что Фёдор Дмитриевич ненавязчиво преподал мне предметный урок на всю жизнь, каким должен быть руководитель. Это он сделал специально для меня. Я смотрел, а он регулировал и говорил, «мы», как- будто мы регулировали вдвоём: «...а сейчас мы отпустим эту гайку, а эту подожмём» и т.д.

Романовский начальником механизации второго района проработал недолго. Его перевели сначала начальником отдела механизации всего порта, потом начальником погрузрайона в Ильичёвский порт. Он он защитил кандидатскую диссертацию, перешёл работать деканом механизаторского факультета нашего института. Когда я в последний раз был в Москве, то застал его в должности начальника отдела в министерстве морского флота СССР.

 В 1959 году Хрущёв ликвидировал в сельском хъозяйстве машинно-тракторные станции (МТС) и принадлежащие им машины были принудительно в рассрочку проданы колхозам. В каждом колхозе появилась сельско-хозяйственная техника без должных её хранения и ремонта. Кроме того, для правильного содержания этой разнообразной тезники каждому колхозу потребовался грамотный специалист- технический руководитель. Тогда Хрущёв предложил в каждый колхоз направить с производств инженера или техника-механика, который стал бы там главным инженером.

Получил разнарядку и Одесский порт. Партийное руководство собрало молодых сменных механиков и стало агитировать их поехать работать в колхозы главными инженерами. Логика была, по меньшей мере, необъяснима: в порту, на взгляд наших руководителей, мы, специалисты, были не достойны занимать должности инженеров, а в колхозах, где мы не профессионалы, могли быть главными инженерами.

Не буду повторяться, что мы были тогда молодыми, любили свою специальность, многие стали отличными специалистами и хорошими работниками. Это подтвердила наша дальнейшия трудовая деятельность. Поэтому не могу согласиться со Жванецким, который с эстрадных подмостков в качестве то ли юмора, то ли шутки на весь Союз заявил:
- Закончил я Одесский институт инженеров морского флота. Образования, сами понимаете, никакого.

Я высокого мнения о своём бывшем коллеге, но это «заявление», как и некоторые другие, связанные с нашей работой в порту , мне не понравились. Они несправедливы, ни по отношению к институту, где у нас были отличные преподаватели, ни к порту, где мы приобрели не только практический, но и жизненный опыт.

 Я понимаю, что сочиняемое писателем-сатириком должно смешить, но у Миши бывают такие высказывания, когда, как в известной поговорке: «Ради красного словца не пожалеет и отца». И такая неделикатность, на мой взкляд, непристойна талантливому писателю. Но это, как говорится, заметки на полях.

Собрали тогда нас, молодых инженеров-механиков по перегрузочному оборудованию портов, в партийном комитете и стали уговаривать переквалифицироваться в главные инженеры. Никто, а нас было человек двадцать, по разным причинам на переселение в колхозы не соглашался.

Что творилось?! На нас давили партийные руководители, беседовали с нашими жёнами, угрожали различными карами, возили по партийным комитетам разных ступеней. Помню, как-то утром приехали за мной домой на крытом брезентом грузовике. Все кандидаты в главные инженеры, кроме Миши Жванецкого, уже сидели в кузове на деревянных скамейках и должны были ехать в обком партии. По дороге заехали за Мишей.

Его дом находился в начале Молдаванки, типичный дореволюционный одесский двор с широкой деревянной галереей по внутреннему периметру на уровне второго этажа. На галерею выходили застеклённые двери и окна комнат. Мы долго стучали в его дверь, видно, крепко спал после ночной смены. Разбудили… Он чувствовал себя как-то неловко перед весёлой оравой, попросил подождать, пока оденется.

Приехали мы в огромное, недавно выстроенное солидное здание обкома партии, в широком коридоре оживлённо ждали какого-то партийного чиновника. Потом он пришёл и спросил: «Кто хочет ехать поднимать наше сельское хозяйство, как это делали ваши отцы в годы коллективизации?» Все дружно не захотели. Тогда он сделал выговор сопровождавшему нас: «Чего вы их сюда возите? Сюда надо привозить добровольцев!" И ушёл в свой кабинет.

Нас отстранили от работы. Мы ходили гурьбой по городу и забрели в дневной кинотеатр на открытом воздухе. Его открыли на Военном спуске за Сабанеевым мостом. Было уже прохладно и, поёживаясь, от нечего делать смотрели новый документальный фильм «Наш Никита Сергеевич». А на душе, как говорят, кошки скребли.
 Прошло некоторое время, и этот единственный дневной кинотеатр закрыли. На его месте ГАИ стала проводить ежегодные технические осмотры автомобилей. Но это для истории.

Через несколько дней нам разрешили возвратиться в порт и оплатили смены, которые мы прогуляли. Время в молодости вяло тянется, не то что в старости-там оно горит, вот понедельник-вот суббота. А тогда у меня снова бесконечно зачередовались дневные и ночные смены. В порту наблюдались незначительные должностные перемещения, и я настаивал на занятии инженерной должности. Безуспешно. Мне передали мнение Бендиченко, который не применул в очередной раз меня «лягнуть»: « Пусть в колхоз едет, там сразу главным инженером станет».

- В ноябре меня и электрика Эрика Шмиловича направили в командировку в подшефные порту колхозы для оказания так называемой технической помощи колхозам, Эрика в село Затишье, а меня на два железнодорожных перегона дальше, в село Перекрестово. Эта совместная командировка сблизила нас и после неё мы стали дружить семьями.

       Я явился с командировочным удостоверением к председателю колхоза Варшавскому в одноэтажный барак, где помещалось правление. Место было довольно странное, в чистом поле стояло несколько двухэтажных жилых кирпичных зданий, почти городские дома, но со всеми удобствами во дворе. В таком доме меня поселили у какой-то одинокой женщины, у которой я и питался. Командировка была явно надуманная, по-видимому, в морском парткоме по указанию обкома партии навязали какие-то шефские обязательства. В этот партийно-сельскохозяйственный водоворот попал я, беспартийный, сугубо городской житель.
       Что я должен был делать в колхозе? Меня проинструктировали: оказывать помощь механизаторам в ремонте сельскохозяйственной техники. Я постоял в мастерской колхоза, механизаторы дружно дымили сигаретами и папиросами, а кто и самокрутками. Никто у меня помощи не просил, и я тоже перекурил. Потом я покурил в правлении колхоза, там я тоже никому не нужен был.
 Тогда я решил прогуляться на железнодорожную станцию. Грунтовая просёлочная дорога да и всё, что примыкало к ней, было сплошным месивом из грязи. Видно недавно прошли дожди, небо продолжало быть хмурым, будто недовольным всем тем, что было под ним. Я с большим трудом поочерёдно вытаскивал из грязи и ставил ноги, пытаясь выискать место посуше, но брызги, летевшие при этом во все стороны, окончательно заляпали мою морскую чёрную шинель аж по копчик.

       Станция была пустынна, в одну сторону рельсы уходили к Киеву, в противоположную сначала к Затишью, к Шмиловичу и дальше в Одессу, на Греческую 50, к жене и к дочке, которая уже бойко ходила.

Я зашел в полупустой от продуктов пристанционный продово-льственный магазин, потоптался вдоль железнодорожной колеи, а дальше можно было снова возвращаться в колхоз, а вернее в красный кирпичный дом, где я был поселён.

 Меня обогнала девушка в резиновых сапогах. Она так ловко ставила ноги, что казалось будто её ступни касались только поверхности, она не разбрызгивала, как я, грязь, а подобно птице порхала над ней. Я заворожено смотрел ей вслед, пытаясь понять механику ее быстрого и чистого движения. Но увы.

       Я возвратился к хозяйке и стал разрабатывать первую в своей жизни учебную программу для предмета "Теплосиловое оборудование подъёмно-транспортных машин", которую мне поручил сделать председатель цикловой комиссии Александр Адольфович Ретман. Он на перерыве представился мне, как непосредственный мой методический руководитель. У меня в училище появился очень приятный новый знакомый, который потом стал мне настоящим другом на долгие годы.

       Последующие дни в колхозе не отличались разнообразием. Я пошёл к Варшавскому и спросил, чем конкретно я могу быть полезен. Он устало посмотрел на меня и ответил, что ничем. Просто райком партии предлагает помощь специалистами и отказаться от этой навязанной и ненужной помощи нельзя, "съедят потом".
-Вот если бы порт мог оказать помощь запасными частями- это было бы существенно- сказал мне Варшавский, первый мной увиденный еврей, который занимался сельским хозяйством.

       На воскресенье я поехал в гости к Шмиловичу. Его отец работал в порту стивидором, т.е. специалистом, который знает как правильно загружать судно, чтобы побольше груза вошло и вместе с тем, чтобы оно не разломилось части. Был такой случай в морской практике, когда от неправильной загрузки судно в раскололось на две части. Тогда носовую часть отбуксировали в Турцию, а кормовую- в Одессу. И стало это судно самым длинным в мире, но тогда книги Гинесса ещё не существовало..
       Поселили Эрика у какого-то дидуся. Эрик обрадовался моему приезду, а дидусь поставил нам на стол молодое виноградное вино. Вот и стали мы его пить, не закусывая, но беседуя.

Попьём, попьем и надо бежать в туалет во дворе типа сортира опорожняться, а то уже нет больше мочи удерживаться. Снова пьём, а пока Эрик рассказывает, что подключил в частном порядке за деньги колхозу трансформатор. Рассказал Эрик и о своей второй жене Рае, на которой он недавно женился. Показал мне её цветную фотографию. Рая мне понравилась, я ему об этом сообщил. Она действительно оказалась замечательной женщмной и верным для Эрика другом на всю их совместную жизнь.
Вечером поездом я возвратился в Перекрестово.

       В понедельник поехал в Одессу, чтобы договориться о помощи Варшавскому запчастями. В порту не возражали, но потребовали официальное письмо от колхоза. Я возвратился в колхоз во вторник, доложил Варшавскому о результатах моей поездки, мне подготовили письмо в порт об необходимых колхозу запчастях и подписали командировочное удостоверение. Вечером я возвратился домой.
       
Когда я возвратился на работу, то Двоеглазов, ставший к этому времени старшим механиком по автопогрузчикам, попросил меня некоторое время выходить на смену только днём, чтобы я занимался снятием эскизов деталей автопогрузчиков. Боря надеялся наладить изготовление некоторых деталей на судоремонтном заводе.

Я привык уже работать по сменам, кроме того, в определённые дни недели у меня были лекции в мореходке. Но и отказать товарищу- мореходцу не мог. По выполнению эскизирования я возратился к своей посменной работе. Но через некоторое время ушёл в отпуск групповой механик по портальным кранам. Меня временно поставили замещать его.

Завершались три года обязательной отработки после окончания института. Не видя никакого продвижения, как специалиста, я решил уйти из порта, когда узнал, что в одном из проектных институтов города требуется инженер-проектировщик по моей специальности. Но это оказалось не так просто. На пути стояла суровая начальница отдела кадров института, у которой моя графа не вызывала энтузиазма. Но в родном городе нашлись знакомые, которые были знакомы с начальником отдела института, куда я метил поступить, и он замолвил за меня словечко.

 Кадровичке пришлось отступить, ведь в сущности её роль –техническая: оформлять приём на работу и увольнение, вести учёт и т.д. а не подбирать инженерные кадры.

С присущей молодости энергией я включился в проектирование перегрузочной установки. Над этой установкой уже работали несколько инженеров и техников отдела. Исходя из опыта работы в порту, я предложил другую схему перегрузки. Руководитель группы прислушался к моим доводам и поручил разработать альтернативный вариант. Работа увлекла меня. И обстановка в отделе резко отличалась от привычной мне портовой. Там целый год над тобой открытое небо, лязг металла, грохот машин, гудки, мат, густо замешанный в криках портовиков.. Здесь –тишина, чистота, размеренность, тихий благовоспитанный говорок, ни ветра, ни мороза, ни дождя. Что-то нравилось, чего –то уже не хватало и, кроме того, почти все люди были пока незнакомыми.

По окончании проектирования установки все чертежи двух вариантов проекта были в копировальной группе перенесены на кальку, затем отсинированы в нескольких экземплялах и вместе с пояснительной запиской наш начальник отдела Нерушев с руководителем группы повезли в Москву. Мой альтернативный вариант не прошёл, но я не стал расстраиваться. Не даром существует поговорка, что первый блин комом. Почему так бывает, я не знаю.

 Но дальше было хуже: группа осталась без заказа на дальнейшее проектирование, то есть без работы. Виной тому был главный инженер проектов (ГИП). Были такие должности в проектных институтах. Он не успел своевременно найти новый заказ на проектирование

О как мучительно было просидеть целый день за рабочим столом без дела. Это было похоже на наказание, бесцельное времяпрепровождение морально убивало. Не спасали даже длительные перекуры в туалете и чтение книг по специальности. Помню, что я тогда целый рабочий день усиленно читал переводную книгу о конвейерах французского автора Бьяжи.

Чтобы разрядить напряжение безделия меня послали в непонятную командировку в город Донецк, бывший Сталино. По сравнению с мало строящейся в те годы Одессой шахтёрский город поразил меня широченными проспектами и высотными домами, а также обилием книжных магазинов.

 Я сделал своим стареньким фэдом с выдвигающимся тубосом 36 кадров указанных мне объектов и благополучно возвратился в институт. Мне сообщили, что я хорошо справился с заданием. Мелочь, как говорится, но было приятно услышать
Работа в для нашей группы ещё не появилась. Нас стали посылать
на уборку строительного мусора в здании, что строилось для проектного института.
 Как-то на обеденном перерыве сотрудникам торжественно объявили о решении партии и правительства сократить рабочий день в субботу на один час, рабочая неделя из 48-ми превратилась в 47-ми часовую и стала называться укороченной.

В один из дней я встретил Мишу Жванецкого и от него узнал, что на территории порта организуется конструкторская группа от одного из отделов центрального конструкторского бюро (ЦКБ), которое располагалось на углу Ланжероновской и Екатерининской улиц. Эта группа должна была удовлетворять не текущие, а более перспективные нужды порта в конструкторских разработках. У порта было своё конструкторское бюро и зачем надо было создавать параллельную структуру, когда можно было расширить существующую-это, конечно, было дело не моего ума.

Снова неприветливый начальник отдела кадров. Зачислили меня в портовую группу ЦКБ почему-то с месячным испытательным сроком и на должность старшего техника. Я узнал об этом, к сожалению, позже.

Пока я оформлялся, я увидел в отделе за чертёжной доской одного из бывших наших начальников механизации района.
-Как Вам работается конструктором?- спросил я его.
-Работа, как видите-сидячая,-ответил он мне, значит друг друга подсиживают.
Я это воспринял за шутку, хотя говорил он серьёзно

Когда я пришёл в конструкторскую группу от этого отдела в порту, то сразу очутился в родном коллективе, где почти все были выпускники нашего института последних лет. Руководитель группы Цветков болел, его замещал такой же рядовой инженер, как и все мы, но он был старше нас годами. Он не занимался непосредственно конструированием, а осуществлял так называемый нормоконтроль и одновременно присматривал за нами то ли добровольно, то ли по поручению руководства. Ведь группа состояла сплошь из молодых и находилась как бы на переферии.

Я как-то не нашёл общего языка с ним. Может быть этого нормоконтрольщика коробило, что я так быстро вписался в коллектив, который был ему чужд по возрасту, или, может быть, я держал себя свободно и не проявлял по отношению к нему должного пиетета. Во всяком случае, я не почувствовал с его стороны доброжелательности.

Для испытания мне предложили выполнить инженерную разработку оригинального для того времени рационализаторского предложения рабочего-грузчика. Надо было проработать различные конструкции этой идеи, выбрать оптимальную, рассчитать конструктивные размеры и выполнить деталировку. Я настолько увлёкся разработкой конструкции, что даже оставался после работы, чтобы почертить в тишине.

 В рабочее время у нас было весело, не отрываясь от чертёжных досок, рассказывали анекдоты, шутили, разыгрывали друг, а наши девушки-чертёжницы даже распевали вполголоса модные песенки. Миша Жванецкий ничем не выделялся среди нас, он был немногословен, мало что рассказывал о себе, а больше слушал и смеялся вместе с нами.

Наступили осенние холода, помещение, в котором мы работали не отапливалось и стало довольно неуютно. Мы выходили на чёрный ход покурить и, чтобы немного согреться, толкали друг друга.

Испытательный месяц пробежал рысью, и я не успел выполнить порученную работу. Она была, я сегодня хорошо это понимаю, не простой, и вряд ли кто либо мог заранее точно определить её фактический объём и срок выполнения. Руководство отдела с подачи нашего соглятая, руководитель группы только что возвратился из больницы, решило понизить мне месячный оклад. Я стал возражать, тогда меня уволили и мне не помогло заступничество нескольких уважаемых инженеров из отдела. Но я остался благодарен моим заступникам

Я оказался безработным, а устроиться на другую, не работая, в условиях Одессы оказалось непросто. Я ходил по различным организациям, предлагая себя на вакантное место. В одних учреждениях, взглянув на меня, сразу отказывали, в других предлагали заполнить анкету и позвонить через несколько дней. Я не сразу усёк, что предложение позвонить по телефону в Одессе означало простейшую и удобную форму отказа, не надо смотреть в глаза тому, кому отказываешь и отвечать на его "почему?". В третьих просили зайти через день, потом ещё через несколько дней, через неделю, испытывая мое терпение. Так, было, например, в службе портов пароходства.

Я уходил с утра из дому и целый день бродил по городу в поисках работы. Но в один день недели я сразу направлялся на улицу Канатную 8, в Одесское мореходное училище. В этот день я проводил занятия с курсантами. Благодаря работе в порту, мне было что рассказать курсантам в дополнение к программному материалу. Они впервые видели сменного механика. А ведь мх готовили для этой работы.

Но мир не без добрых людей, которые стремились мне помочь и помогли. Когда я оказался безработным, Григорий Фотьевич Шулянский договорился с училищным начальством «подкинуть» мне руководство практикой в порту, чтобы я мог что-то вносить в семейный бюджет. То что он помог мне в тяжёлую годину, я тоже запомнил с благодарностью на всю жизнь. Но вот странная наблюдается зависимость. . Зачастую тому, кто нам помог, не удаётся отплатить тем же, и наоборот, кому мы помогаем, тоже не удаётся помочь нам и так вертится человеческая отзывчивость по кругу в мире добрых и бескорыстных людей.

 Через месяц и 20 дней безработицы меня, благодаря ходательству Саши Котыхова, зачислили инженером-конструктором в конструкторское бюро Одесского порта. А портовый филиал от ЦКБ, кажется, через полгода расформировали. Некоторые ребята оттуда, как, например, Жванецкий, влились в основной коллектив отдела, другие рассосались по другим конструкторским бюро и проектным институтам, каких в городе было немало.

Прошло года полтора. Возвращаюсь домой после работы и встречаю Мишу на углу двух Карлов. Так одесситы окрестили перекресток улиц Карла Маркса и Карла Либкнехта. Постояли, поговорили, вдруг он без энтузиазма говорит мне:
-Знаешь, Володя, я уволился из ЦКБ и еду в Ленинград к Райкину.

Я, недавно переживший безработицу и испытавший на себе прелести трудоустройства, не мог удержаться от вопросов: где он будет там жить, кем будет работать? В моей голове не укладывалось, что можно уехать из Одессы, а возвратясь, потом снова приписаться, устроиться на работу? Эти вопросы оставались для меня чувствительными. Но Миша свои сомнения уже, повидимому, пережил и поэтому довольно спокойно ответил мне:
-Инженером на 110 рэ я всегда успею.
Я от души пожелал ему успеха, хотя на его решение показалось мне авантюрным. По мне, как говорится в пословице, лучше воробей в руках, чем журавель в небе. Но Миша рискнул и выиграл мировую известность.