Непримочно топорщение прокосов невлазовых. Плакатово кисло невменяется прободение. Плобудно. Невмоятно. Нажаристость обволакивается гроздьями. Поракится и сойдет. Поракится и сойдет. Пистимо сахарно любование и о! - мичушка плакнула! - о вульке... В пижме некитится вуаль. Хлобытно и невмоятно.
Навочно радуется Осиповичи пожаголу. Развеялось слако да по обнюшку, раздолинулись блинья, развыкался день побыстряемым моглым рачком. Шмок - да в углядки! Пидуряется Осиповичи. Нехватко проворстаться в лондовый-то миндалёк. Короватко халается, неглинисто. А буда! Поврадарился Осипочи немогня, подверстил к жабуже, помокал пирушок, облихнул в мандурявистое земение, запушил в ротяро.
- Г-г-г-г, - покнул Осиповичи. - Порадка, у!
Помокал непервый - полове и пожуже. Да запушил в ротяро с позволением.
- Пизонья, - простурил Осиповичи, шолгуряя коленья.
А хломотать-то влиради ой как цонно. И клапуша не чморена, и двиги не фмокярены, и эхмы боко мизводить - ыхо вдругому пидоть могло. Бажо. Бажо хломотать. Выпредел Осиповичи на звенцо, прокинулся. Призорчился чаркому слаку.
- Бой! - плизнулось комуда-ддо.
Осиповичи кулся.
- Бой, Осиповичи! - поддед из-за швальки негурый мохан, поглача в мишке разовую нерку.
- Ю, - покнул Осиповичи верно. - Глобов! Хак бы, ёжный член?!
- Пожарно, - гракнул жок. - Нафури е?
- Нафури в логонь? - славился Осиповичи. - Не хурма гноль?
- Намано, - плачал Глобов, - не хлуди.
- Ну *** с тобой! - омравился Осиповичи. - Полагай в домение.
Моханы настравились в код. Глобов дервенело хрыхчал.
- Дровадись, - чинкал Осиповичи Глобове.
Жок храно влизнулся на бробадью. Прижал к сине барбахан.
- А хражать е мичо? - сторил Глобов Осиповичо.
- Пирушья е, - вотсветил нон, рибадая из-за сулья омушенную кумыль.
- Бис! - хрокнул в ставоши Глобов. - Живе!
Осиповичи навагал на хол пирушки, со зраном кутнул кумыль.
- Ну, гавай! - нерумолимо хнякнул Глобов, плимирая барбахан.
Осиповичи плашнул из кумыли. Глобов макнул и ойним бульком воткнул. Шлощмился. Порянулся за пирушками, облихнул в земение и вожмакал в ротяро.
- А кы шмож не кьош? - брабабнил Глобов, блежуя.
- Ба гу, - отсверкнулся Осиповичи. - Хломотать бажо...
- В ****у! - гракнул Глобов. - Пижольше похломотаешь. Могай кыкьем. Пидош фагола вязать!
Осиповичи признулся. Подмокневший Глобов, перяя, хрунел в друне барбахан. Молявая клага мерено свертела в кутыле.
- Ну персли мока пить-пить, - кунело покнул Осиповичи.
- Го-о-о! - владостно чемурял Глобов. - И небело фагола вязать.
Осиповичи плашнул в барбахан. " Клапуша не чморена," - гукал нон, "и двиги не фмокярены... а *** С НИМ!"
И воткнул немершим бульком...
Пречалился день к потечеру. В крадовине горенела нечмореная клапуша. Расшварканные двиги неперший храть платились нефмокяренными. В прожуренном жоке, пленявшись за холом терели моханы. Полоная кутыль, принав, холялась в тибу.
Моханы мели мексы.
- Ой горозь, горозь, - пловели ноне, - не грнозь биня-а-а-а...
Слако замошкалось за паразонтом.