Сны – это единственное, что ей оставалось. Больше нигде, ни в чем и никогда она не искала счастья. Счастье было для нее недосягаемо, оно было призрачно, оно было так далеко! И только в своих сновидениях она могла улыбнуться, она снова могла стать молодой и веселой, как тогда, раньше. Только в своих снах она могла подчинять себе действительность. Поэтому она любила и лелеяла свои сны. Поэтому она ждала их. Поэтому она жила в них, и только в них.
Ее настоящая жизнь протекала довольно тускло. Тускло и вяло. Она даже иногда проводила параллели со старым, еще советским телевизором, у которого до упора вывернули ручку «яркость». Ее жизнь была почти что черно-белой.
У нее не было ни детей, ни родных, ни мужа. Даже друзей у нее не было. Так, все шапочные знакомства, да коллега по работе, общение с которыми не уходило дальше кабинетов. В свое свободное время она была предоставлена сама себе. И это ей нравилось.
Ее день начинался в шесть часов утра, когда звенел старый, состарившийся будильник, и она вставала, чтобы не спеша приготовить себе завтрак, накрасить тушью глаза, посмотреть новости и идти на работу. Ей всегда было немного грустно просыпаться, ведь вставая с постели, этого островка счастья, она расставалась со своими снами. Но она понимала, что другого пути нет. Поэтому она покорно делала все те вещи, которые стали настолько естественными и привычными, что без них трудно было представить жизнь. Поэтому даже бутерброд с колбасой она ела всегда один, не позволяя вмешаться в эти естественные отношения ни другим видам колбасы, ни какому-нибудь сыру. Все было последовательно и привычно.
Потом ее ждал автобус, как всегда, набитый народом. Кто-то читал газету или детектив, кто-то мирно посапывал. Таких людей она терпеть не могла и никогда не спала в общественном транспорте, потому что это никак нельзя было назвать сном. От такого дрема нельзя было получить истинное удовольствие. И они презирала этих клюющих носом работяг, которые закрывали глаза даже стоя. Сама она смотрела в окно и о чем-то думала. О чем, она и сама не знала.
В метро она обычно покупала газету, хотя ей было плевать на то, что в ней было написано. Она не читала, она скользила по строкам, изредка запоминая увиденное. Просто так было легче скоротать время.
В ее работе бухгалтера, в одной очень крупной, даже гигантской фирме, тоже не было ничего лишнего. Ни одной детали. Идеальный порядок на рабочем столе всегда восхваляли любые начальники, а их за время ее службы сменилось несколько десятков. Она всегда работала с усердием. Как прилежная ученица. Однако это усердие не было вызвано любовью к работе. Она просто давно выработала свою систему, согласно которой и действовала. Сначала один отчет, потом другой, затем подписать счет-фактуру, оформить карту оферты, отнести бумаги на визу. Все было подчинено четкой логике. И стоило какому-то элементу выпасть, как тут же посыпалась бы вся конструкция. Но такого не случалось.
Она была нелюдима, и с остальными бухгалтерами, женатыми женщинами, по большей частью, такого же возраста, что и она, разговаривала редко. Обычно она ограничивалась банальными, самыми избитыми фразами. О погоде, о телевизоре, о Президенте. Ни больше, ни меньше. Коллеги ее недолюбливали. С ней нельзя было посплетничать. Она вызывала у них подозрение. «Наверное, стучит», думали они и старались при ней не распускать язычок, особенно относительно нового начальника.
Она все это прекрасно понимала, относилась к такому обращению, как к должному.
В обеденный перерыв она спускалась в столовую и всегда заказывала одно и тоже меню. Ела его с аппетитом, старательно пережевывая пищу. Иногда она баловала себя замечательными пирожными. Это случалось тогда, когда до обеда не случалось ничего необычного. Того, что могло бы покоробить ее присутствие духа. Если, допустим, в доме отключали горячую воду или по пути на работу к ней подсаживался какой-то пьянчуга или в офисе кто-то приносил дурные вести о задержке зарплаты, то она не брала десерт. В другие дни она награждала себе изысканными буше и эклерами. Но только одним за раз.
Она обедала ровно отведенные на этот процесс полчаса, после чего возвращалась к себе в кабинет и продолжала работу.
Когда день заканчивался и радио извещало о том, что уже ровно шесть. Она вставала, одевала свое пальтишко и, попрощавшись с остальными проделывала путь домой. По пути, бывало, заходила в магазин (по вторникам и пятницам) и покупала недостающие продукты. Потом делала уборку в квартире, смотрела телевизор, кушала ужин и, наконец, отчаявшись дожидаться этого, ложилась спать.
Сон она ждала так, как юная дева ждет своего любовника. Ее охватывал священный трепет, когда ее лицо касалось подушки, и ноги заворачивались в ватное одеяло. Здесь, в своей постели, она ощущала себя живой. Ей было так приятно и так хорошо здесь!
Вскоре, не заставляя себя ждать, к ней приходили сны. Легкие и милые, как облака в небе, они кружили вокруг нее, они ласкали ее, играли с ней. Она протягивала к едва осязаемым образам свои руки, и образы гладили их, целовали, ласкали и звали ее за собой. Она поддавалась и шла вслед первым снам, дальше, в страну, которая находилась далеко-далеко отсюда. В страну, где все были счастливы.
Там она летала, как юная фея, взлетая высоко к солнцу или опускаясь камнем на дно величественных морей. Она поднималась в горы и там обнимала весь мир. Она гуляла по лесам, которых никогда не видела и встречала в них изысканных и величавых животных. Она видела там сказочных эльфов, которые пели ей свои баллады о любви и плакали, как дети, когда она уходила. Она проходила сквозь луга, где молодые и нагие мужчины и женщины собирали урожай. Она ласкала колосящуюся на ветру пшеницу, а ветер целовал ее лицо.
Это было самое настоящее волшебство, это была взаимная любовь, это было счастье, вечное счастье чудного забвения.
Стоит ли винить ее за то, что в один день она не захотела просыпаться?
Тот мир всегда был ей милее, он был радужнее, он был более настоящим, чем этот, наш мир перегруженных автобусов, пустословных газет и больших кабинетов, где сидели бухгалтера. Ей нравилось там, и она хотела оставаться там вечно. Она и осталась.