Назвать эту комнату спальней не позволяла совесть, да и язык не поворачивался. Слова «опочивальня», «покои» или «апартаменты» подходили гораздо больше, но даже они своей дворянской фонетикой не могли передать всей волшебной атмосферы. Пытливый взгляд мерно растекался по комнате, рикошетил от стен и старался не упустить ни одной значимой детали: в самом центре располагались две алые софы обтекаемой формы с шелковыми одеялами. Меж них, на резном ореховом столике, в берестяном кузовке аппетитным конусом возвышалась гора свежевымытой клубники. По обе стороны от диванчиков, на стенах отменного клюквенного цвета, размашистой синусоидой были развешаны с десяток бра, выполненных в виде карабкающихся божьих коровок. Сразу же бросилась в глаза Робби и огромная фреска с изображением «Рабочего и колхозницы», - пролеткультовские херувимы расположились на смежной стене.
Робби переступил через порог, медленно продефилировал к одному из диванчиков и вдохновенно раскинулся на своем ложе. Под фреской скучал красный комод с потертыми медными ручками. На нем было льняное домотканое полотенце и стоял портрет Ришелье, запечатленный в масле.
Страна советов создала своих Адамов и Ев: красивых, мощных и величавых, готовых трудиться, обороняться и поклоняться. Эдемский сад не получился… Жаль… Зато запретный плод был близок. Как же его долго ждали: когда зацветет, вырастет, созреет и упадет прямо в руки. Ждали, но…
…Не дождались
Пришел Серп, а за ним Молот и застонали: «Где же наш долгожданный рай? Где светлое будущее – молебен по темному прошлому? Зачем всю жизнь мы потом и кровью служили людям и нелюдям? Зачем мы холили и лелеяли это проклятое яблоко? Пора его сорвать!». И когда они полезли за плодом, ствол надломился, и огромное дерево упало навзничь, дерево, которое растили миллионы. Яблоко тут же схватили, а оно оказалось червивым.
- Ради чего мы жили? - взмолился Серп.
- Ради идеи, в которой умерла сама жизнь, - ухмыльнулся Молот.
- Ради чего мы будем жить теперь? – спросил уже поржавевший Серп.
- Ради жизни, в которой умерли все идеи… - ответил Молот и заплакал….
Так и лежит теперь это дерево на обочине – сухое, жалкое, но в глубине все еще великое. А «Рабочий и колхозница» до сих пор стоят, как апостолы «новой веры» - великие символы недалекого прошлого, а может быть, и далекого будущего.
Ришелье пристально смотрел на «серп и молот» - скипетр и державу бывшего СССР. Он отчетливо слышал лязг «столовых приборов» революции, искромсавших в 1848 г. и его матушку-Францию. Наконец он не выдержал, чего-то испугался и отвернулся в сторону. Рабочий только улыбнулся: маленькая гражданская война в пределах одной комнаты завершилась победой красных.
На стуле в углу лежал распахнутый чемодан с патефоном и запыленной пластинкой.
У самых дверей, накренившись немного набок, приковывал к себе взгляд недописанный холст, на котором снегирь клевал гроздь сочной перезревшей рябины. Своей надменной внешностью и чванливым характером он походил на гусара. Не хватало усов, кивера и палаша.
На Робби было страшно смотреть. Он замер на своем диванчике в позе прямого угла и выразительно молчал.
Сэр подошел к патефону и поставил пластинку с Эдит Пиаф. Аккордеон ненавязчиво усыплял, а чудесный голос француженки заставлял вздрагивать сердце при каждом [ Р ].
- В этой комнате невозможно ни о чем не думать, - сказал Робби и немного пригубил из своей чарки. Но зачем же превращать спальню в музей?
Сон – это своего рода искусство. Это кинематограф души. Только его придумали не братья Люмьер, а сама природа. Она и режиссер и сценарист. А ты приходишь каждый день на ночной сеанс, ложишься в кровать, закрываешь глаза и наслаждаешься очередным фильмом. Сон – это не отдых от жизни, а лишь ее разновидность.
Здесь как в литературе – свое правило трех единств: места, времени и действия. Если театр начинается с вешалки, то сон начинается со спальни. Так что лозунг «Дешево, надежно и практично!» здесь не пройдет…
- Но позволь, Сэр. Что мне может присниться в такой обстановке, кроме «кровавого воскресенья» или прочих «Сцилл и Харибд» Эйзенштейна?
- Никогда не говори таких вещей, если не хочешь прослыть богохульником. Не вся жизнь – в одних комедиях. Это было бы слишком просто. Путь к гармонии и счастью лежит через драму, а не смех. Слезы смывают не только тушь, они смывают все, даже кровь. Оглянись вокруг… Красный… Цвет любви, страстей и революций, хотя, впрочем, все это – одно и то же, столь же прекрасно, сколь и ужасно. Красный цвет - это цвет жизни – такой, какая она есть…
Доброй ночи, Роберт.
- Доброй ночи, Сэр.
* * *
Будильник, стоявший в цинковом ведре, загремел громко и даже торжественно. Наступило утро.
- Сейчас мы пойдем к моему другу в нервные ткани, – зевая, изрек Сэр. – Просыпайся скорей.