Это маленькое кафе в Готическом квартале было мало кому известно, хотя к нему вели многие улочки, и оно стояло на их пересечении.
Анна всегда приходила сюда, когда приезжала в город, откуда пустило корни ее родовое древо. Большой, красивый, он сразу принял ее и позволил быть любимым, неким средневековым рыцарем - защитником, этаким знойным идальго, что стоит с гитарой в сомбреро, окруженный верными друзьями и поет, поет, поет песни страстной любви, пощелкивая каблуками.
Сегодня Анна опять пришла сюда. Темноволосая, стройная испанка принесла меню. Как всегда она заказала кофе и простую паэлью. И, как всегда, долго пила кофе, наблюдая красивый городской пейзаж, покуривая вкусные сигареты.
Посетителей в утренний час было немного, поэтому кафе еще хранило оставшуюся после ночи несуетливую первозданность, тихую песнь святой, чей готический собор возвышался совсем рядом.
Тяжелая дверь собора тихо открылась, и по лестнице стал спускаться импозантный мужчина среднего роста, в очках.
“Католик, - подумала Анна. – И я бы была католичкой, если бы родилась здесь. Но, увы, на мне семейное католичество прервало свои догматы и обряды”.
Католик спустился на тротуар и направился к кафе, где сидела Анна. Рука его потянулась к оправе, и Анне этот жест показался до боли знакомым. Католик приближался, а у нее пересохло в горле и заболели ноги.
Мужчина, стоявший рядом, показался ей загримированным и чужим, одновременно близким и далеким.
Он спросил:
- Вы – испанка?
- Вы можете говорить по русски, - ответила тихо Анна.
Мужчина вздохнул и опустился на свободный стул, стоящий напротив Анны. Мирная тишина повисла над маленьким круглым столом, убранным белой скатертью. Ярко светило солнце на нежно-голубом небе, и блики его лучей ударялись о стекла его дорогой оправы, и пейзаж, отражающийся в них ,становился какой-то удивительно благостный. Его серые глаза смеялись, а у Анны перестали болеть ноги.
- Выпьем вместе кофе? – просто спросил он и, не дождавшись ответа, уже заказывал черный густой жгучий испанский напиток.
Анна рассмеялась.
- Я узнал тебя, сразу, – начал он.
- Не дразни меня, - предупредила Анна.
- Разве я тебя дразню? Я говорю так, что бы ты поняла и поверила, что так и было. Видишь, у нас нет удивления от неожиданной встречи.
Анна молчала. Она заметила, как у него слегка дрожат руки, как он старается тихо и медленно говорить, скрывая свое волнение.
Анна поняла, что бессильна против потока его слов, словно ее обезоружили и пытаются ворваться в ее дом, семью, город.
- Ты стал католиком? – спросила она.
- Нет.А ты - католичка?
- Нет.
- У нас есть сын. Расскажи мне о нем.
Тембр его голоса заледенил ее, она вобрала в легкие воздух и услышала звон колокола собора святой Евлалии. Звук был торжественен и тих, желая заставить понимать только его, он ломился в пространство, звуча кротко и могуче, от чего сжималось сердце, темнело в глазах, и слышался голос: “Он хочет обмануть Судьбу!”
- Сегодня чудесный день, - сказала Анна, пытаясь вернуть себе уверенность и невозмутимость.
- Сегодня долгожданный день. Я искал тебя, искал везде, но всегда был уверен, что встречу тебя здесь. Каждый раз, садясь в самолет, я искал тебя глазами, желая, чтобы ты летела рядом. Ты и Артем, как гвоздь у меня в голове, все-все эти годы.
- Все это чрезвычайно интересно.
- Я ставил свечи во все храмы Москвы и других городов, даже здесь, только что, прося об одном, снова узнать вас. Потому что я люблю вас.
- Все 20 лет?
У Анны закружилась голова. Горечь подступала к горлу – ее тошнило от такой любви. Любовь, которая тебе шепчет на ухо о том, что ты – единственная, дорогая, любимая. Любовь гонит женщину на аборт, любовь ввергает ее в одиночество, любовь, не знающая о том, как болеет ее ребенок, не желающая никакой ответственности, любовь без материальной заботы о сыне, любовь, любящая мать и сына все 20 лет! Анна выпрямила спину и старалась не шевелиться, чтобы ее не вырвало. Подошла темноволосая испанка и Анна попросила принести холодной воды.
Он улыбался, хотя явно был недоволен вопросом, этакий кот, который начинает бить хвостом, когда его гладят против шерсти. Его глаза поймали ее взгляд, и его брови приподнялись при виде ее напряжения.
- Мой сын здесь или в Москве?
Анна рассмеялась – от возмущения. Как он смеет так говорить с ней, когда она на краю катастрофы!
Его лицо окаменело.
Она представила себе, как ее сын холодно смотрит на голограммного отца, волнуется, и ей захотелось тут же оказаться рядом со своим мужем и отцом ее сына, потому что именно он воспитал его и отдал себя ему.
Анна глубоко затянулась сигаретой:
- Скажу тебе немного. У Артема есть отец и они любят друг друга. Артем учится на теологическом факультете, а в каком университете не скажу. Сейчас его нет здесь.
- Ты ко мне не добра, - сказал он. Улыбка сожаления на секунду осветила его лицо:
- Я обидел тебя на всю жизнь.
- Нет. Если бы я думала так, то меня наверно давно съела бы тоска и я превратилась бы в старуху. Мне повезло, мне дана еще одна любовь к мужчине, но она совсем другая. Тихая и глубокая, радостная и не ищущая своего. Она дала мне силы перестать ждать тебя, простить тебе все, она дала мне счастье жить и дышать, познавать и открывать новое. Только в ней я познала, что я за мужем , а не замужем. И я ни кому не позволю вторгаться в мою семью, я построила монастырские стены вокруг моей семьи, куда вход только для своих и строго по пропускам. А ты чужой.
В окружавшей их пустоте возникла темноволосая, стройная испанка, принесшая счет. Он оплатил его.
- А теперь, прошу тебя, уходи, - попросила его Анна, ибо знала, что ей скоро надоест слышать его слова.
Он стоял - отчаявшийся, удивительно красивый.
- Не стоит испытывать судьбу, - сказала Анна.
- Прощай. Я люблю тебя.
- Желаю удачи, Игорь.
Потом Анна удивлялась, как смогла она быть до такой степени не эмоциональной и не горячей.
Большой красивый город, содержащий в себе ее родовое гнездо, защитил ее как средневековый рыцарь от катастрофы, и, как красавец- идальго, поет, поет, поет песнь,пощелкивая каблуками, о страстной любви, которая была как огненная буря, пролетевшая и ушедшая навсегда.
Я люблю тебя,поющий город!