Красивое утро повисло над городом. Малиновый закат... Стоп! Это же утро! Значит должен быть восход. Так восход... Какой восход? Наверное, рыжий. Рыжий восход? Что-то не то! Пусть будет алый. Я точно не знаю, какой это цвет, но пусть будет алый. Так пишут в красивых книжках. Итак, малиновый...тьфу...алый восход озарял горизонт своим нежным сиянием, и где-то в полях, далеко за городом, наверное, сейчас тает роса. А в городе все мирно спали, спали и не подозревали, что их судьбы поставлены на карту чьей-то жестокой игры. Да! Это я загнула! Два бога вышли на бой друг с другом за судьбы человеческие... Олицетворения зла и добра, они снова сошлись для страшной битвы. Они бьются всегда, но никто никогда еще не побеждал. Они встречаются один на один только тогда, когда творить зло и добро руками людей становится очень трудно, когда люди засыпают или не хотят больше борьбы, как сейчас в Мертвом мире. Так, хорошо. Что-то должно получиться. Бог зла... Черт! Вечно отвлекают! Кто там еще?! Да не трясите, я уже вернулась.
Ворон стоял рядом и тряс Май за плечо. "Давай, приходи в себя, медитатор! - его глаза дружелюбно улыбались, дружелюбно и загадочно. - Моя очередь! Не много ты напридумывала. Смотри, какая ерунда на мониторе! " На мониторе и правда была ерунда: какие-то мазки алого цвета над серыми квадратами и в воздухе парят две человеческие фигуры. То, что фигуры человеческие угадывалось с трудом, настолько они были нечеткими. "Ничего не понимаю, - расстроилась Май, - я все делаю, как ты сказал, но не могу заставить этот чертов монитор показывать то, что я представляю".
"Не расстраивайся, заставить окружающий мир измениться, используя свою и его энергию совсем не сложно. Мы ведь каждый день делаем это своими мыслями и поступками. Нужно только поверить в то, что ты можешь сделать это и бросить все свои силы на достижение желаемого. Не скрою, я тоже долго учился этой штуке с монитором. Смотри."
Ворон закрыл глаза и откинулся в кресле. Май переводила широко раскрытые глаза с Ворона на монитор. Несколько минут экран оставался совершенно белым, но потом вдруг неожиданно на нем стала проступать цветная картинка, сначала тусклая, а потом все ярче и ярче. Чудесное лазурное море колыхалось размеренно и тихо, причал был деревянный, деревянные сваи уходили в воду и снизу, у самой кромки воды были совсем черные и сильно изъедены временем, над причалом светило яркое солнце. На краю причала сидела женщина. Она весело болтала ногами, задевая морскую воду, и яркие брызги летели вверх от ее ног. Май даже услышала плеск этих самых брызгов. Она с уважением посмотрела на Ворона, продолжавшего полулежать в кресле с закрытыми глазами. Когда она повернула голову в сторону монитора, женщина повернулась вместе с ней, Май увидела ее лицо и отшатнулась от неожиданности, узнав себя в этом изображении. Она резко обернулась: Ворон весело смотрел на Май и беззвучно смеялся. Когда Май снова бросила взгляд на экран, изображения там уже не было, монитор светился белым светом. "Твоя очередь," - серьезно сказал учитель, и Май поняла, что на этот раз все должно получиться.
-------------------------------------------------
Ворон взял Май в жены год назад, а до этого она жила с отцом на развалинах какого-то города. То, что это был город, ей сказал отец. Она сама не знала, что такое город. Поэтому она всегда представляла себе город по-разному, но всегда он был похож на эти развалины, на которых они жили. Они жили вдвоем на совершенно пустынной улице, в доме, который лучше всего сохранился. Отец говорил, что выбрал лучший дом из всех, какие были в районе и лучшую квартиру в нем, а потом долго ремонтировал ее и лестницу, ведущую в квартиру, поэтому жилье, в котором выросла Май, было довольно уютным. Кроме того, у нее был отец, который любил ее до безумия, оберегал ото всех напастей Мертвого мира (так он называл мир, в котором они жили) и учил выживать в нем, говоря, что когда его не станет, ей придется жить самой. Она не боялась предрекаемого ей одиночества, она не знала, что это такое, а еще она знала, что где-то в городе и в Мертвом мире есть люди. Их очень мало, но они есть, Май иногда их встречала, а раз в неделю они с отцом ходили на большой базар в центре города за продуктами. Вот там было много людей. Люди были разные, совсем разные: у них были разного цвета глаза и волосы, они говорили на разных языках, большинство были калеки: без рук или ног, слепые и глухие. Отец приносил на базар часть отремонтированных устройств, и обменивал на еду. Отец Май занимался тем, что отыскивал где-то останки электрических приборов, разные детали и провода, собирал все это, паял, клеил, и получались приборы, иногда новые, иногда по подобию того, что уже было создано когда-то. Все они работали от батареек, которые он тоже делал сам, и все это имело большой спрос. Всем хотелось облегчить как-то свою жизнь. Из-за города везли много продуктов, из города возвращались с машинками для домашних нужд и прочей городской утварью, которую делали или ремонтировали горожане. На стене в квартире отца висел самодельный календарь. Отец всегда готовил календарь к новому году. Он научил Май его читать и составлять. Так Май узнала, когда у нее День Рождения. Отец сказал, что это праздник и всегда дарил ей подарки: в детстве он делал ей игрушки, потом стал доставать где-то книги и учить Май читать. Май обожала книги. Через год она читала сама и очень быстро. Время шло, время бежало в припрыжку, и годы проходили незаметно и как-то мимо. Май жила, помогая отцу в любой работе, начиная с приготовления пищи и заканчивая сборкой электронных приборов. Поэтому, несмотря на то, что отец брал на себя самую сложную работу, Май не была избалована бездельем, однако она привыкла быть любимой.
Ворон пришел в город с севера, на следующий день после девятнадцатилетия Май. Он был в черном длинном кожаном плаще и шел почему-то босиком по битым стеклам улиц города. Увидев его на улице, отец, обычно необщительный, вдруг бросил работу и побежал ему навстречу. Они обнялись, как старые друзья.
Май спустилась вниз вслед за отцом. Она стояла на пороге, смотрела на незнакомого человека в форме маскировочного цвета, в черном, до земли, незастегнутом плаще, и до нее долетал тихий разговор.
- Значит, не нашел своих друзей, - говорил отец горестно.
- Одного только нашел, - у незнакомца был спокойный и сильный голос, - на городском кладбище.
- А мне уже недолго...осталось... - сказал отец, понизив голос.
Май не поняла этой фразы, а Ворон, похоже, понял, но ничего не ответил.
Отец повел гостя в дом. На пороге Ворон остановился и посмотрел Май в глаза, и она вдруг поняла, что этот человек не похож на людей, которых она иногда встречала на улицах города, на людей, которые иногда приходили к отцу. Он был другой. Что-то сильное, доброе и спокойное светилось в его облике. Эй показалось, что на этого человека можно положиться. Его спокойствие и уверенность чем-то напоминали спокойствие и уверенность ее отца.
Ворон поселился по соседству, отремонтировав квартиру напротив. Он каждый день приходил к отцу Май. Теперь они вместе собирали технику, работа шла гораздо быстрее, а Май постоянно крутилась около них. Она присматривалась к новому соседу все внимательней с каждым днем, и какое-то новое, необъяснимое для нее и непонятное пока ей чувство росло и крепло в ее душе. Она не знала, как оно родилось, она не знала почему. Просто, когда она увидела его впервые, что-то внутри щелкнуло и шепнуло еле слышно, что этот человек очень похож на тот, по ее мнению, идеальный образ, созданный ей самой. В книгах сходные симптомы назывались странным словом: любовь, но Май не спешила с выводами: любовь бывает разной, а иногда и ненастоящей! Она много читала, и ей казалось, что она знает кое-что о жизни, но она не знала, что ей делать с этим чувством, поэтому просто не мешала ему жить и крепнуть. С каждым днем в ней росла уверенность в том, что с таким человеком она бы смогла прожить всю жизнь. Поэтому, когда в день ее двадцатилетия Ворон, предварительно посовещавшись с отцом на кухне, элегантно встал перед удивленной девушкой на колено и попросил стать его женой, она не раздумывая согласилась. Она давно не удивлялась тому, что в жизни многое происходит не так, как в книгах. После свадьбы, которая заключалась в посиделках втроем на кухне, Май и Ворон ушли из города, на этом настаивали и Ворон, и отец. Прощаясь с любимым папой, Май плакала, а отец был печален и сказал Май на прощанье:
-Девочка моя! Возможно, мы никогда не увидимся снова! Но я хочу, чтобы из всех моих уроков лучше всех ты запомнила один: не надо бояться жить, не надо бояться идти выше, потому что выше всегда есть куда идти!
Май покидала дом с тяжелым чувством: она не знала, что ждет ее впереди, она была уверена, что отца видит в последний раз. Она рыдала, просила позволить ей и Ворону остаться, но, видимо, этот вопрос между ними двумя был решен: всегда покладистые Ворон и отец были неумолимы! Ворон вынес всхлипывающую Май из города на руках, и они ушли на запад навстречу судьбе, о которой можно было только догадываться.
---------------------------------------------
Май закрыла глаза и стала представлять себе дом. Он получался очень похожим на настоящий дом из прошлого. Вот лестница, ведущая в квартиру, на славу отремонтированная отцом, вот дверь, железная дверь, обитая черной кожей или чем-то очень похожим на кожу. Только что-то было не так дома - она это сразу заметила, а теперь ее предчувствие беды мгновенно превратилось в уверенность: дверь в квартиру отца была не заперта, а отец, сколько она его помнила, всегда запирал дверь. Май, замирая от ужаса, вошла в дом и услышала чьи-то незнакомые голоса в кухне и знакомый голос: отца, но до неузнаваемости холодный и безразличный. Май вошла в кухню. Люди, сидевшие за столом, не обратили на нее никакого внимания.
- Я думаю, что ты знаешь, зачем мы пришли, - один из двух незнакомцев вытащил из кармана странный предмет и положил на стол рядом с собой.
- Да, я помню наш уговор, - отец говорил спокойно, но Май знала, что за таким голосом отца скрывается внутренняя тревога. Май продолжала стоять в дверях в оцепенении, а отец смотрел сквозь нее и не видел дочь.
- Я двадцать лет ждал вашего прихода.
- Ты будешь наказан за убийство при помощи сил, которыми человек не должен обладать.
- Почему человек не должен обладать тем, чего добился сам, - отец улыбнулся, но как-то криво, невесело.
Май вздрогнула от этой улыбки. Она поняла, что беда, нависшая сейчас над отцом, вот-вот разразится, и она не в силах ее предотвратить: ее здесь даже не видят. Единственное, что она могла сделать - это понять, что же здесь происходит, и она старалась не проронить ни слова из разговора отца с незнакомцами.
- Потому что ваши способности: твои, этого парня, который служил с тобой, и других, подобных вам, опасны для человечества.
- Человечества больше нет, - сказал отец, повышая голос, - а такие, как я, есть и в ваших рядах, они помогают уничтожать нас, но они на вашей стороне, поэтому вы их не боитесь.
- Ты понесешь наказание не за способности, а за убийство! - незнакомец стукнул кулаком по столу, переходя на ты и тоже повышая голос.
- Я убивал на войне, я убивал врагов! Они были и вашими врагами тоже! - отец вскочил с места, но потом снова сел.
- Ладно, ты просил время, мы тебе его дали и только потому, что ты был хорошим солдатом, - чужой человек встал, взял странный предмет со стола и вышел из кухни, вслед за ним как-то тяжело и обреченно поднялся отец. Второй незнакомец пошел вслед за отцом. Они прошли мимо Май, по-прежнему ее не замечая, и вышли из квартиры. Май слышала, как стукнула дверь, отец ее не запер, уходя - он не вернется, поняла она. Май побежала вслед за ними, слетела вниз по до боли знакомой лестнице, выскочила на улицу. Над городом горел непривычно яркий закат, шаги незнакомцев, уходящих в сторону заходящего солнца почему-то больно резали слух.
"Отец!"
К яркому солнцу глаза привыкли быстро. Он лежал на асфальте лицом вверх. Он лежал прямо, почти вытянувшись по струнке, и от его головы по асфальту растекалась кровь.
"Отец!" - Май знала, что это конец, но она не могла не подбежать и не наклониться над ним. Отец был непохож на себя, совсем не похож, тем не менее, пять минут назад это был он, глаза его были широко открыты и смотрели сквозь Май, в небо. Май с ненавистью подняла глаза на уходящих людей, но не увидела ни заката, ни убийц папы. Вместо всего этого перед глазами была серая стена, с нарисованными на ней большими белыми цветами. Май вспомнила, что сама нарисовала их, когда они с Вороном пришли в этот дом.
Ворон сидел по-турецки на кровати, обхватив голову руками. Его лица Май не видела. Она подошла к нему и села на пол рядом с диваном. Она была уверена, что Ворон видел то же, что видела она, он всегда легко смотрел ее сны, а ей очень хотелось, чтобы то, что она видела, было именно сном. Он говорил, что залезать в мысли и сны людей легко, если они не прячут их от других. Он учил ее скрывать свои сны и мысли, но ей это удавалось редко, тем более, что скрывать что-то от этого человека ей казалось просто глупым.
Они сидели молча довольно долго. Потом Май спросила тихо, ей казалось, что чем тише она спросит, тем мягче будет его ответ:
- Это был сон, правда? - и, спросив это, она поняла, что он ответит.
- Нет, Май, это было то, что случилось на следующий день после того, как мы ушли из города твоего детства, - Ворон поднял глаза и посмотрел на разрисованную стену. Его лицо было спокойным и бесконечно грустным.
- Кто были эти люди? - Май говорила по-прежнему тихо.
- Военный трибунал. Во время войны появилось много людей, имеющих способности, превышающие обычные человеческие, люди добиваются их сами, каждый человек может их достичь, но не все хотят работать над собой, а на войне людям надо выжить, поэтому они используют все свои возможности и часто добиваются невероятных способностей. Во время войны это было полезно для всех, но сейчас, когда война закончилась, единственному уцелевшему органу власти, военному трибуналу, они стали не нужны. Трибунал боится таких людей, потому что они - сила, они не преследуют их только тогда, когда те соглашаются работать на трибунал.
Твой отец и я - мы одни из них. Его хотели судить сразу после войны, но он попросил отсрочку, он знал, что такие суды ничем, кроме казни не заканчиваются. Договор был заключен: он попросил семнадцать лет отсрочки, чтобы вырастить дочь, но через семнадцать лет его должны были казнить без суда и следствия. Естественно, за ним следили все это время. Он отправил нас из города, потому что знал, что они привяжутся и к тебе: ты его дочь и он многому мог тебя научить.
- Он ничему такому меня не учил... Почему же он не стал служить трибуналу, - Май тихо всхлипывала.
- А ты стала бы служить организации, основной целью которой является истребление лучших людей, уцелевших после войны. Многие служат из страха. Твой отец никогда не был трусом, а еще он всегда был справедливым и честным.
Май рыдала, уткнувшись лицом в колени и обхватив голову руками.
- Не плач малыш, ничего в жизни нельзя поправить слезами.
За чистым оконным стеклом горел закат: необычно яркий, тревожный. Чаще всего, чтобы изменить свои взгляды на жизнь, человеку требуются долгие годы, но иногда одно единственное событие, одно неосторожное слово, оброненное кем-то другим, и человек меняется раз и навсегда. Май не изменилась, но она приняла решение, свое первое в жизни серьезное и самостоятельное решение, и последствия этого решения должны были сломать всю ее теперешнюю жизнь, но она готова была принести такую жертву.
Ворон стоял лицом к окну и курил. Май подошла и встала рядом. Ворон, как всегда, отодвинулся подальше, чтобы не дымить на некурящую Май. Май знала, что это их последний вечер вдвоем. Ей стало невыносимо грустно, но поступить по-другому она не могла. И только теперь, стоя так близко к человеку, с которым провела так много времени, о котором так мало знала, чувствуя, что вот-вот потеряет его и, возможно, навсегда, она, наконец, поняла то странное чувство, которое формировалось в ее душе с того самого момента, когда она впервые увидела Ворона. Пока она смотрела на звезды за окном, догадка переросла в уверенность. Как же это говорилось в книгах?
- Я люблю тебя! - слова вырвались неожиданно, но Ворон не вздрогнул и не оторвал взгляд от окна.
- Я тоже люблю тебя, малыш, но нас разделяет возраст и моя дружба с твоим покойным отцом. Я пытался относиться к тебе, как к ребенку, а не как к своей жене. Но это получалось не всегда. Я не хочу, чтобы ты думала, что ты мне что-то должна, не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной жить со мной только потому, что обстоятельства сложились так, что твоему отцу пришлось выдать тебя за меня замуж. Я не хочу начинать с тобой более близкие, чем дружеские, отношения, так как не хочу пользоваться твоей юностью и незнанием жизни, ты знаешь: я читаю твои мысли, я знаю о тебе многое. Я хотел передать тебе свои навыки, чтобы ты смогла защищаться от мира и от меня тоже, потому что я тоже далеко неидеален и иногда узнаю о тебе больше, чем считаю возможным, а информация - это власть. Не хочу управлять тобой, потому что такому человеку, как ты, это будет больно. Я люблю тебя, как друга, как человека, как женщину. Если тебе захочется уйти, я не стану держать тебя: в мире много хороших ребят, твоих сверстников, ты сможешь найти достойного среди них. Ты любишь меня, потому что ты не знала других. Давай поддерживать дружеские отношения, хотя бы пока я не научу тебя всему, что знаю сам, и, если даже после этого ты будешь меня любить, то… - Май решительно закрыла ему рот рукой.
- Тебе не удастся меня контролировать, - лукаво возразила она, а дальше она говорила тихо прямо в ухо Ворона. Она говорила долго.
Потом в ее голове прозвучал ответ, переданный Вороном без единого звука:
- Ты уверена? Ты не пожалеешь об этом?
Май знала, что отвечать бесполезно. Ворон задумался ненадолго. То ли он прочитал мысли Май и понял, что ее любовь к нему - это очень сильное чувство, то ли одиночество подступило к горлу так, что он решил уступить ей, хотя, похоже сам считал, что так поступать не стоило бы, то ли его собственная любовь взяла, наконец, верх над его разумом, что бывало крайне редко, то ли просто он не был уверен в том, что из этого ничего хорошего не выйдет, только Май знала, что он никогда больше не сможет относиться к ней, как к ребенку.
------------------------------------------
Они лежали рядом, в темноте, Май прижималась к теплому сильному человеку, который теперь стал близким настолько, насколько вообще могут приблизиться друг к другу люди. Как ей не хотелось терять это все! Как не хотелось. Ворон мог бы научить ее использовать свои способности, как он, это бы ей очень пригодилось для осуществления ее замысла, Ворон всегда мог ей помочь… Нет! Май отогнала от себя эти мысли. Помочь? Только не в этом! Он, скорее, умрет сам, чем подвергнет ее опасности. Она должна быть одна. Ворон заснул тихим счастливым сном (Май казалось, что он, действительно, был счастлив). Это хорошо – значит, его бдительность тоже спит. Всегда готовый к обороне Ворон, сейчас не заметит ее ухода. Май поднялась бесшумно, последний раз посмотрела на Ворона и вышла из комнаты.
------------------------------------
Над городом, который оставляла Май, висела огромная, ярко желтая, тревожная луна. Улицы были серыми, пустынными и заброшенными! Кое-где горели костры, разведенные людьми, живущими в этих развалинах. Те из них, кто еще не спал, оборачивался на звук шагов, раздававшихся в мертвой тишине ночи. Кто идет по улице в этот час? Но они не видели никого из-за яркого света костра, а подниматься с кучи мусора, на которой так уютно им было сидеть, и идти по городу искать кого-то, идущего куда-то, им совсем не хотелось, поэтому девушка, решительно шагавшая по битым стеклам ночных улиц и старательно обходившая костры, вышла из города незамеченной. Лишь однажды свет какого-то прожектора, возможно, сторожевого вертолета, выхватил из темноты ее черный кожаный плащ, ее черные, как уголь, волосы, спадавшие почти до колен, ее черные, сосредоточенные глаза. На вертолете, видимо, решили, что им показалось, что кто-то очень похожий на древнюю ведьму, одетую во что-то оставшееся еще с войны, промелькнул внизу и пропал из вида, поэтому они не придали значения этой встрече, хотя, скорее всего, стоило бы. Нам нет дела до проблем до тех пор, пока они не становятся нашими!
-------------------------------------------
Ведьму должны были сжечь. Эта древняя, почти забытая казнь казалась Трибуналу наиболее подходящей для женщины, совершившей такое количество злодеяний, да и люди лучше понимали объяснение вроде: древние ведьмы снова появляются в мире, творя свое вечное зло, и мы их уничтожаем, чем долгие пространные разговоры о людях, обладающих способностями, превышающими обычные человеческие, развившие их при помощи железной воли и страшного желания выжить. Люди начнут задавать вопросы: почему мы истребляем лучших из нас? Почему они творят зло и действительно ли то, что они делают - зло? Люди начнут задавать вопросы, а для правящей верхушки не нужно, чтобы люди задавали вопросы. Потому что тогда придется бояться не только этих "ведьм" и "колдунов", но всех подряд. Трибунал усилился за последние пять лет, трибунал искал и уничтожал всех, кто был чуть-чуть сильнее других, всех, кто мог быть опасен. Средневековье вернулось на разоренную страшной войной землю. Средневековые устои медленно становились нормой, а древние суеверия - законами жизни. Людей держал страх, но, как известно, страх не лучшее средство объединения и управления. Рано или поздно люди справляются со страхом и понимают, что нет больше силы у тех, кто правит ими, и тогда власть меняется, иногда в лучшую, иногда в худшую сторону, но никогда не удается сохранить прежний порядок вещей.
Народ бежал, прихрамывал, ковылял, шел со всех сторон на главную площадь города, точнее того, что от города осталось. Все, кто был в состоянии прийти, пришли, те, кто был не в состоянии прийти, будут слушать сегодня вечером рассказы о том, как казнили ведьму, что она кричала, о чем просила, как себя вела, как вели себя палачи и т.д. Так было всегда, но сегодня что-то изменилось в отношении людей к казни. Они собрались на главной площади города, они смотрели и не понимали, они ужасались: последние пять лет на этой площади вешали ведьм и колдунов, но, как правило, это были люди от сорока и старше, они выглядели здоровыми и сильными, они уверенно смотрели в толпу, а сейчас рядом с кучей горючего мусора, двумя суровыми охранниками и представителем власти стояла двадцатипятилетняя девушка с длинными, очень длинными седыми волосами и совершенно слепыми глазами смотрела куда-то поверх голов. Было холодно стоять под этим невидящим взглядом. Люди ежились, хотя на площадь светило теплое весеннее солнце, и кто-то в толпе оживленно говорил, видимо, чтобы разрядить обстановку, что сегодня наступил последний весенний месяц. Представитель закона огласил приговор. Кого обвиняют? Но это было и так понятно. В чем? В колдовстве, в чем же еще? И каково наказание, к которому приговорили обвиняемого? Казнь показалась слишком жестокой даже самым привычным к таким делам горожанам. Представитель помолчал немного и заговорил снова, на этот раз он отдал приказ о начале казни. Право последнего слова обвиняемым не предоставлялось: почему-то новый мир перенимал у старого только скверные традиции. Толпа начала расходиться: никому не хотелось видеть, как будет умирать это создание, как она будет кричать, плакать, проклинать и молиться своим, пусть даже черным богам, хотя никто уже не мог представить, что у этой женщины могут быть черные боги.
Представитель удивленно поднял брови, видя такую реакцию толпы, но промолчал. Видимо, в трибунал сегодня будет доложено, что массы повели себя вызывающе, но это трибунал не спасет. Сегодня он совершил свою последнюю, самую глупую, роковую ошибку, и сегодня он расплатится за нее. Он поднял руку на детей. У больше, чем половины пришедших на казнь людей были дети и, что самое главное, большинству из них было лет по 20-25. Они жили где-то на другом конце города, они были здесь, но уже не рядом и за них боялись больше, чем за маленьких, живущих дома.
"Что же это получается? Завтра я тут могу увидеть своего сына? - проскрипел человек в смешной шляпе, уходивший одним из последних. - Так нельзя..."
Трибунал не доживет до конца этого дня. Если верить представителю, что целью этой женщины было уничтожение трибунала, то она добилась своей цели. Умирай спокойно, девочка, люди доделают то, что начала ты. На опустевшей площади казнь текла своим чередом. Женщину привязали к столбу, торчавшему из кучи мусора, представитель молча кивнул головой. Один из охранников зажег факел и передал представителю власти, который совсем спокойно, как будто делал это каждый день, опустил его, чтобы поджечь мусор, слегка присел и так и застыл, не коснувшись им горючих материалов. Он застыл, как застыли охранники, как застыла бездомная кошка, пробегавшая мимо, как застыл единственный зритель, который почему-то не ушел с площади: то ли его не тронула судьба юной ведьмы, то ли так задела, что ему непременно хотелось видеть все.
Все замерли, потому что человек, который шел к месту казни с запада приказал им замереть, приказал без слов, не видя их лиц, не зная точно, сколько их там, приказал, потому что боялся не успеть, потому что только что вошел в город, и до площади ему оставалось идти еще десять минут. Он не спешил, он чувствовал все, что происходит там. Женщина по-прежнему была привязана к столбу, люди стояли, замерев в своих странных позах. Она ждала боли, они сами не знали, чего они ждут. В этом ожидании тянулись мгновения, похожие на вечность каждое по себе и все сразу, десять минут закончились, наконец, и человек, ступая босяком по стеклам главной площади, подошел к месту и казни. Она почувствовала его сразу, и горестно опустила свои слепые глаза.
- Хорошо, что ты пришел. Ты пришел попрощаться? - подумала она.
- Нет, я пришел забрать тебя, Май, я пришел, чтобы ты жила.
- Я не могу жить, любимый. Я зло.
- Ты не зло, и ты это знаешь.
Бессловесный разговор прервался на мгновение. Ворон критически осмотрел Май с ног до головы, она почувствовала его взгляд и вскинула голову. "Да, здорово постарались экстрасенсы из трибунала. Нет, волю они ей не сломали, она на порядок сильнее их всех вместе взятых, но вот глаза, рука вроде бы, тоже не в порядке... И почему эти люди с ними? Они же такие же, как я, как она, только действуют против нас. Жаль, потому что без них произвол трибунала давно прекратился бы! Да, ты сильна Май, но глаза себе не вылечила. А почему? Да потому что все это время ты была занята тем, что училась ловить, выслеживать и убивать, а не лечить, воскрешать, возвращать надежду. И все во имя твоей мести. Ты не зло, сама по себе, но ты творила зло. И то, что ты творила зло, совершенно не значит, что ты кроме этого ничего не можешь. Ты можешь лечить, ты можешь помогать, я научу тебя помогать, женщина, которую я люблю, не может умереть, я не допущу этого".
Май была сильна, но до него ей было еще очень далеко, поэтому из всех его мыслей она разобрала только фразу, которую он позволил услышать - последнюю. Она грустно улыбнулась.
- Нет, - она заговорила тихим, охрипшим голосом, едва шевеля губами, но он слышал каждое слово, - если ты не позволишь им завершить задуманное, - она кивнула в пространство, где, по ее мнению должны были находиться палачи, - это будет означать, что ты не чтишь справедливость, а еще не уважаешь мое решение. Каждый в этом мире должен получить по делам своим, и я выбрала для себя наказание. Если ты не позволишь... Ты сам совершишь ошибку: ты поддержишь зло и станешь злом".
"Мне все равно, кем и чем я стану с тобой, потому что я отлично знаю, кем я стану без тебя."
Вместо ответа она отпустила палачей, Ворон от неожиданности не помешал ей, и факел радостно опустился на кучу хлама. Потом поднялся и опустился снова: представитель, как ни в чем не бывало, зажигал мусор, горючие обломки старой жизни, видимо щедро политые чем-то еще более горючим, чем они сами, весело вспыхнули и представитель власти, бросив факел в огонь, отошел. Она слабее. Приказать огню замереть, остановить этот кошмар, стащить ее оттуда или ничего не останавливать, просто сейчас шагнуть вперед и раскидать этот горящий хлам, обжечься и не заметить этого. Ворон сделал несколько шагов и с размаху ударился о невидимую стену. "Май не делай этого!" - только сейчас он понял, что опоздал. Конечно, он сломает ее слабый заслон, это не сложно! Но на это уйдет время: как минимум двадцать минут, а через двадцать минут будет уже поздно.
- Май, я искал тебя все это время! Май, прости, что я не пришел раньше".
- Прощаю.
- Май, позволь мне показать тебе другую сторону твоей силы, умереть ты всегда успеешь.
Все было бесполезно. Ворон провел по заслону рукой, как по стеклу, и тут он понял всю трагичность своего опоздания. Он сказал тихо, почти подумал:
- Май, ты знаешь, что я сделаю с этим миром, если ты позволишь им себя убить?
Огонь подобрался к ее ногам. Черт возьми, ей будет больно, ей будет очень больно... Она, наверное, не умеет снимать боль. Ворон рванулся вперед и ударил кулаком по заслону, рука, не встретившая препятствия попала в огонь. Ворон удивился, что преграда слетела так быстро, а потом понял, что ее снял не он... а сама Май. Она могла снять ее за секунду, ведь Май сама ее создала.
-------------------------------------
Саня и Давид шли по дороге к городу. Сейчас все окрестные жители тянулись к городу. По проселочным дорогам шли, ехали, ковыляли толпы народу. В городе сегодня был большой праздник. Там казнили какую-то очередную ведьму, в виновность которой никто толком не верил, поэтому власти решили задобрить народ, устроив море увеселительных мероприятий. Вести разносятся быстро и о вечернем празднике, назначенном только с утра знали все еще до обеда. Но Саня и Давид шли не развлекаться. Они, как и еще 50 человек их союзников, шли, чтобы свергнуть Трибунал. Сегодня их поддержат люди. Раньше не поддержали бы, а сегодня поддержат, и суматоха праздничная на руку. Нельзя было упускать такой шанс, поэтому заговорщики собрались в экстренном режиме и разработали план захвата власти.
Саня и Давид шли молча вместе с толпой каких-то оборванцев и удивленно подняли брови, как и все, когда увидели человека, который шел против толпы. Он шел посреди дороги, и люди расступались, пропуская его. Он шел босиком по влажному, полуразбитому асфальту, рукав его черного потертого кожаного плаща был обожжен или просто очень ободран. Он нес на руках женщину. Женщина была совсем молодая, но выглядела старше своих лет, потому что ее длинные волосы были совершенно седыми. Она спокойно вдыхала запахи весны: земли, травы, которая за городом встречалась чаще, чем вдоль разбитых городских построек. Кое-где среди травянистых лужаек были, наверное, цветы: в воздухе кружились их тонкие запахи. Она вдыхала и слушала весну, потому что не могла ее видеть: женщина была слепая. Глядя на нее можно было подумать, что она возвращается к жизни после тяжелой болезни. Возможно, так оно и было. Мужчина и женщина поравнялись с Саней и Давидом и пошли дальше, не обращая внимания ни на кого из людей, идущих навстречу. А революционеры остановились и долго смотрели им вслед.
Потом Давид повернулся к товарищу и сказал задумчиво:
- Знаешь, Са, а счастье есть, и его не добьешься ни одной революцией и ни чем, что связано с насилием и кровью.
- Счастье быть сильнее других и помогать людям, - буркнул Саня в ответ. У него было нехорошо на душе. Встреча с этими людьми заставила его усомниться в правильности предстоящего мероприятия, а сомневаться он не любил.
Давид не ответил. Он все смотрел и смотрел туда, где за поворотом скрылись люди, идущие против течения, люди, которые, наверняка, сильнее других, если они не бояться идти не туда, куда идут все, люди, которые знают, что зло порождает зло, а на место убитого тирана приходит новый тиран, люди, которые знают, что, чтобы изменить мир и сделать его счастливым, нужно измениться и стать лучше самому: умнее, добрее, милосерднее. И он вдруг подумал о том, что больше половины жизни прошло впустую, что искал не то, гонялся не за тем, не того добивался.
- Давид, что с тобой, Давид! - недовольное лицо Сани закрыло ему обзор.
- Ничего Са. Это я... Эти люди, они ушли на восток, туда, где встает солнце...
- Ну и что?
- Нет, ничего... Просто...Нет, ничего, просто люди... Идут домой. Просто не хотят идти на праздник... Остальное я придумал сам.
- Что ты там опять придумал? - Саня злился, когда Давид начинал говорить загадками. Не все же такие умные, как Давид, ему, Сане, например, непонятно.
- Ничего, Са, просто я задумался. Просто я вообразил себе Бог знает что про этих людей и вообще о жизни. Пойдем, друг Са, - он похлопал Саню по спине и понизил голос, - пойдем вершить справедливость.
- Сколько раз просить не называть меня Са? - проворчал Саня совсем не обиженно. По большому счету, он уже привык к этому имени.
Они развернулись и пошли вперед, не зная, что Давид будет убит сегодня, а Саня встанет во главе города и навсегда останется в памяти горожан, как предводитель Са, не самый плохой и не самый лучший предводитель посттрибунального периода. Они шли навстречу своей судьбе, они шли туда же, куда шли все, они шли на запад, туда, где заходит солнце.