Не верь, что мертвые мертвы.
покуда в мире есть живые,
и те, кто умер будут жить.
Листья. Желтые листья. Летят, кружатся, то вздымаются вверх, то вновь плетутся друг за другом, словно играют в догонялки. Они летят, просачиваясь сквозь голые ветви, как вода сквозь пальцы. Струятся. Ветер. Ветер гудит и гонит их вперед. Они путаются в волосах. Садятся, будто бабочки на цветок. Ласкаются, украдкой целуют щеки, покрывают поцелуями шею, ладони. Летят вниз и умирают под безжалостными ногами. Растоптаны, разбиты. Навсегда, навеки.
Холодно. Сухой осенний холод пробирает до костей. Мурашки бегут по коже, будто ветер толкает их, несет – они бегут. Бегут изнутри по венам, по коже. Холодно.
Мухи. Мухи везде: на липких окнах, на остатках еды в тарелках, стоящих на ночном столике, на лице. Худом и немощном. Впалые щеки, тонкий нос, глаза как будто выгнили, темные круги выдают все – болезнь! Она сковала все юное, молодое тело мальчика. Она выдрала волосы, разъела кожу, сгноила ногти. Казалось бы, все! Хватит! Довольно! Но нет. Унесла все. Забрала. Украла! Жизнь. Его тело не дышит, глаза не смотрят, не глядят бездумно в потолок. Она забрала дыхание, взгляд, бесстыдно украла улыбку с детских губ.
Маленькая, тесная комната. Слева старый дубовый комод. Краска местами облупилась, не хватает нескольких ручек. Казалось, он похож на старика: вещи висели на нем, как мешки. Тянули вниз. Наслаивались. Он словно перенял всю боль утраты, он будто постарел, осунулся за эти два с половиной дня. Над ним завешенное зеркало. Справа такой же старый серый стол и серые деревянные стулья. Окно покрыто плотной тяжелой холстиной. Печь не затоплена. Холодно. Темно, лишь свет свечи озаряет лица сидящих вокруг гроба. Они шепчутся и теребят мокрые от слез платки. Слезы текут из их покрасневших глаз, ресницы слиплись, веки потяжелели. Казалось, они полны горя. У изголовья сидит мать. Она черна. Черная снаружи, черная изнутри. Глаза – темные пятна, руки поникли, плечи опали. Ее дыхание слабое, еле слышное, грудь вздымается чуть заметно. Она словно в полусне. Смотрит на сына, не отрывая глаз. Она молчит, не издает ни звука, ни всхлипа. Ее уста полуразомкнуты. Она остановилась, замерла.
Кто-то из сидящих встал и одернул штору – за окном была ночь. Как долго длился этот день! Долгожданная ночь!
Понемногу все разошлись, и мать осталась одна. Не шелохнется. Безмолвные слезы, ручьи слез пересохли. Нет больше сил. Она суха изнутри, суха снаружи. Шею обвили вены-прутья, жесткие. Они так туго давят, что начинаешь задыхаться. Не хватает воздуха. Еще глоток! Еще.… Отпустило. Грудь вздымается все выше. В глазах страх, руки трясутся. Эти молодые, сильные руки вдруг стали старыми, дряблыми.
Кладбище. Оно окружено деревянным забором. Он покосился от старости, от сырости. Кое-где не хватает звеньев – они тоже как покойники. Лежат, гниют у нас под ногами, в наших мыслях, постепенно уносятся прочь. Вороны. Вороны сидят на заборе, на соснах. Они такие серые, безликие, как и все, кто лежит здесь. Нет фотографий, нет имен. Все унесли дождь и ветер. Одни кресты. На них вороны. Они почти сливаются в своей серости. Рядом у совсем свежей могилы стоит мать. Она вся в темном. Руки ее почернели, глаза влажные и красные. Она не контролирует движения рук, губ, головы. Она хотела бы превратиться в дождь и просочиться вглубь, сквозь сырую и рыхлую землю, в объятья своего сына.
Она сходит с ума, в ее голове мелькают события из прежней счастливой жизни. Она слышит звуки, видит картинки. Голос своего ребенка, его смех, его плач. Видит его улыбку, ямочки на щеках, его сияющие, счастливые глаза, его слезы. Она прижалась своей мокрой щекой к его щеке так, что слезы их слились.
Она упала на колени. Упала в грязь. Упала под тяжестью воспоминаний, под тяжестью дождя. Он бил ее по лицу, по рукам, закрывавшим лицо. Он затекал в рукава. Он ласкал ее руки. Бестыжий дождь! Наглый, немой дождь. Он только шепчет ей на ухо слова любви. Неуместные слова, ненужные. Не надо! Не сейчас! Но он все шепчет и шепчет, сводя ее с ума, доводя до исступления.
Нет, она не забудет! Она не забудет его любящий сыновний взгляд, его детские объятия, его улыбку и его шепот, нежнейший на свете, ласкающий ухо. Его взъерошенные волосы. Она касалась их рукой, она целовала их. Она вспомнила их запах, ощущение от прикосновения к ним губами. Такие мягкие, такие любимые. Она не забудет, нет! Как он бежал ей на встречу, раскрыв руки для объятья, как целовал ей шею, как вцепился в нее. Как он скучал! Как скучала она!
Да, не забудет. Не забудет ни мига, ни шага, ни звука, ни слезы. Не забудет, но… не вернет. Безысходность, отчаяние и крик. Крик матери, разрывающий горло, душу, разрывающий ночь.
18.10.03.г.