Жаркий летний день. Поседевший мужчина лет сорока, сидит на террасе в кресле-кочалке, читая последний выпуск «Известий» и куря трубку. Его дочь - босоногая девочка лет шести бежит по лугу, усеянному распустившимися одуванчиками, оставляющими на ее маленьких детских ножках свои желтые слезы. Ветер прячется в ее волосах. Ей щекотят ноги пальцы-травинки. Они тянутся к ней, стремясь прикоснуться. Но она бежит по ним, будто не замечая, безжалостно топча. Она бежит за воздушным змеем. Лучи летнего солнца играют на ее лице своими зайчиками. Она прячет глаза и кричит: «Папа! Папа! Смотри, он летит!»
Она сидела на диване. Сгорбленная, маленькая старушка, не понимавшая кто она, где она и зачем она здесь, не узнававшая никого: ни собственную дочь, ни внуков, ни даже себя. Но сегодня, сейчас она знала все. Она знала, кто она. Кто она сейчас и кем была раньше. Раньше, когда ей было двадцать, тридцать, сорок лет. Она вспомнила свое студенческое общежитие, подружек по комнате, среди которых была самой красивой со своей длинной косой, белым лицом и огромными синими глазами. Юноши не сводили с нее глаз, готовы были многое отдать, многим пожертвовать, лишь бы она заговорила с ними, лишь бы коснулась пальцами, дотронулась, нечаянно. Но ее сердце было покорено. Покорено и навеки отдано другому. Одному, единственному и самому любимому. Алексей. Красивый, высокий брюнет с черными глазами. Он встречал и провожал ее каждый день. Они всегда были вместе. Она вспомнила тот день, когда они, бегая друг за другом по желтому полю, упали в траву. Алексей целовал ее алые губы, одуванчики ласкали бедра. Стрекотание кузнечиков и пение птиц слилось в один миг с криком, который, улетая, унес с собой ее невинность. Тогда ей хотелось остаться здесь на лугу в объятьях Алексея и ее любимых цветов навсегда. Тогда она еще не знала, что ее ждет великое разочарование. Великая грусть и скорбь, которая обрушится на ее плечи. Смерть, которая заберет у нее Алексея, которая скосит весь луг, и оставит ее плакать над «телами погибших» одуванчиков. Но, оставшись одна, отвергнутая родителями, она не сломается, не зажмется в угол, не свернется в себя, а лишь заглянет и поймет, что в этом огромном мире никто не поможет ей и ее дочери, ее маленькому одуванчику.
Она бросила учебу, работала, чтобы выжить. Но у нее оставались долгие ночи, когда она, при тусклом свете ночника вышивала кружева и мечтала о счастливой старости, когда она, сидя в кресле-кочалке будет вышивать, а дочь, нежно укрыв ее пледом, поцелует и скажет, как сильно она ее любит, как благодарна ей за всю заботу, всю ласку и любовь.
Но это были лишь мечты, красивая сказка, которую она сама себе придумала, и поверила в нее. Но сегодня все иначе, сегодня все по-другому. Сегодня ее собственная дочь считает ее ненужным, никчемным, выжившим из ума существом, куском испортившегося мяса, которое лишь занимает место в холодильнике, и которое жалко выбросить, потому что другого нет. Считает ее собачонкой, поселив в отдельной комнате с полу развалившейся мебелью, швыряя ей миску с едой и, запирает дверь на ключ, когда приходят гости, а из кухни так пахнет чем-то вкусным. Запирает на ключ, не желая позориться и, оставляя ее в полном одиночестве плести свои кружева. И она плетет. Плетет, потому, что это единственное, что она помнит из своей прежней жизни.
Ее собственные внуки, еще при ее жизни, говорят о том, что не станут спать в кровати, в которой она умрет. Зять мечтает сделать перестановку после того, как она отойдет в мир иной. Они все, такие любящие и такие любимые раньше, не могут дождаться того дня, когда она уйдет, когда за ней захлопнется деревянная крышка гроба, и отзвучит музыка, заказанная лишь из приличия. И не будет ни капли сожаления, и слезы, такие мокрые, такие соленые, не будут значить ничего. Не будет ни капли жалости, ни капли скорби.
Она услышала грохот. И забыла вновь. Забыла все. Она подняла глаза. Перед ней стоял ее зять, но она не узнала его. С красными от злости глазами, громким дыханием и трясущимися губами он напоминал быка на корриде, готового пронзить торреодора своими острыми рогами-вилами. Но на этот раз перед ним был не отважный тореадор, размахивающий красной тряпкой перед глазами. Перед ним была маленькая, беззащитная старушка. Испуганная, подобравшая под себя ноги, она смотрела на него диким взглядом из подлобья. Он схватил ее своими мощными руками и затряс так, что, казалось, ее голова вот-вот отлетит. Она молча смотрела на него выцветшими, полными безысходности глазами. Он заорал, раздраженный ее пристальным взглядом: «Ты что совсем с ума сошла, старая кляча? Я уже целый час долблюсь. Мне пришлось вынести дверь, чтобы войти. Ты не слышала?»
Он швырнул ее на диван. Швырнул, как тряпку, как ненужную вещь. «Скорее бы ты сдохла, сумасшедшая старуха!»
Она упала. Упала и ударилась головой о деревянный подлокотник дивана. Этой старой, бедной, немощной старушке хватило деревянного подлокотника. Хватило для того, чтобы снова все вспомнить, снова все понять. Она увидела свет, яркий и манящий. В одно мгновение перед глазами пронеслась вся жизнь. Вся жизнь по кадрам. Резкий голос ее внука ранил слух. « Я не буду спать в ее кровати, когда она умрет!» – пронеслось в тишине, и исчезло так же внезапно, как и появилось. Она увидела отца, большого и сильного, он курил трубку и читал «Известия», своих подружек по комнате, Алексея. Он улыбался ей. Увидела свою не прекращающую орать дочь, зятя и себя, лежащую на диване.
Даже в тот момент на их лицах не было ни капли жалости, простой человеческой жалости. Они смотрели друг на друга, и, казалось, готовы были захохотать от счастья, но боялись даже улыбнуться. Но глаза выдавали все. Злые, полные ненависти и радости одновременно.
Она развернулась. Снова тот свет. Такой же яркий и такой же манящий. Сквозь этот свет она увидела девочку. Девочку в летнем платьице, которая бежала по лугу, полному одуванчиков. Они омывали ее ноги своими желтыми слезами. Она бежала за воздушным змеем, как за чем-то важным в жизни. Ее отец, поседевший мужчина лет сорока сидел на террасе с последним номером «Известий» в руках и курил трубку. Вдруг девочка остановилась и протянула свою маленькую ручку старушке. Та шагнула вперед. Шагнула в этот всепоглощающий свет. Она ступала босыми ногами по сырой земле. Травинки щекотали ей ноги, одуванчики утирали о них свои слезы. Она испытывала такое странное, знакомое чувство…
Девочка взяла ее за руку, и они побежали. Они вместе побежали за змеем, как за чем-то самым важным в их жизни, как за самой жизнью, за их новой, тихой, спокойной жизнью.
30 января 2001года.