Он предложил провести с ним вечер,
но мы провели вместе с ним всю ночь.
Он попросил разделить с ним ужин…
Мы поехали в грузинский ресторан.
Начинало темнеть, синел снег,
мелькали огни светофоров, машин,
фонарей,
люди спешили с работы домой,
а мы ехали "просто поговорить".
Он предложил провести с ним вечер,
а я вернулась домой под утро,
мы говорили подряд семь часов,
а потом еще два часа танцевали молча.
А потом он повез меня домой,
я уснула у него на плече,
а он думал, как ему хорошо.
А когда подъехали к моему дому,
остановил машину, курил в окно,
осторожно шевелил затекшее плечо,
и опять думал. О чем? Я не знаю…
…Мы заказали кабинку в ресторане,
Ресторан ужасно дорогой, но там уютно.
Мы взяли мяса, зелени и много всяких
закусок,
а еще много вкусного сухого вина…
Он говорил, как за мной скучает,
и как я ему дорога,
и еще много всего такого.
Он рассказывал о своей первой любви,
и вдруг сам стал таким же,
шестнадцатилетним…
Он показал свою новую камеру,
и стал снимать меня, раскадровкой,
отдельно глаза, и отдельно губы,
и отдельно
руку с кольцом на безымянном пальце.
Мы говорили семь часов. О чем?
Нас разделяли стол и шесть свечей.
Нас прерывала только официантка,
меняющая пепельницы
и приносящая все новые бутылки.
Сколько мы тогда выпили? Много…
Я говорила о своем детстве, о садике,
о первой любви - Алеше Козлове -
и его маме - воспитательнице МарьИванне…
Почему-то у меня отношения с мамами
лучше сохраняются, чем с их сыновьями.
Я рассказывала о своей дочке,
а он - о своей,
говорил как он устраивал ее в садик,
а в этом году
она пойдет уже в школу…
как быстро растут дети!…
Я показывала ему
последние фотографии дочки
с Нового года,
где я вся такая красивая,
а вот дочка, а вот ее отец…
А он целовал мне пальцы и говорил:
"Я тебя так люблю,
прости своего мужа,
я так хочу, чтобы ты была счастлива…"
Он рассказывал мне, как на новый год
он поссорился с бывшей женой,
а я говорила, что нужно мириться…
А потом он сказал вдруг,
что ужасно меня хочет,
Я рыжая и хитрая как лиса
и свожу его с ума,
а он старый лысый волк
и не знает, как ему дальше жить…
Потом мы пили и курили,
а между нами были стол и шесть свечей,
мы смотрели друг другу в глаза.
А потом он стал смотреть на губы,
и грудь, и шею,
и стал глухим низким голосом
рассказывать о том…
в общем, как я хороша…
Мне было ужасно приятно
и ужасно грустно…
А в зале началось шоу. Потом вышел хор
грузинских мальчиков а-капелло,
потом стриптиз, а потом просто джаз,
в общем, народ веселился…
или грустил…
или то и другое одновременно…
А мы говорили.
От смысле жизни. О честолюбии.
О карьере. Семье. Детях.
О Боге. Об искушении.
О сексе. О смерти.
Об игре. О том, что сейчас мы не играем
(или играем в то, что не играем - подумала я)…
О любви. О страсти.
О вечности. И верности.
О смысле бытия. О силе духа.
О поэзии, прозе.
О философии, и истории, где я
откровенно не сильна.
О машинах, о ценных бумагах,
о хранителях и депозитариях,
о "физиках" и нотариусах,
об обналичке, схемах фиктивных АОшек,
и риске, деньгах, их бренности,
о ценностях в наших жизнях,
о ценности нашей жизни,
о нашей совместной жизни,
о наших совместных детях…
Стоп! - я сказала. СТОП!!!
И мы пошли танцевать.
И было очень тепло и уютно.
Он, оказалось, хорошо танцует,
легко и уверенно, нежно и сильно
держит в объятьях.
И я забыла обо всех наших разговорах.
Я думала только о музыке.
А он мне тихонько что-то
рассказывал на ушко
О Робби Вильямсе, о снеге, о звездах -
в общем, обычная романтическая чепуха,
согревающая душу.
А потом зазвонил мой телефон,
оказалось уже глупа ніч,
и обед грозится перерасти в завтрак.
И мы пошли пить кофе по-турецки,
чтобы не заснуть,
а потом по-восточному,
а потом еще как-то
(я уже не помню)
потому что накинув шубу,
я уселась в машину
и согревшись в тепле печки,
стала засыпать.
А проснулась утром,
было тепло и светло,
его дубленка лежала на моих ногах,
а мои сапоги стояли рядом.
Мне почему-то бросилась в глаза именно
эта деталь.
И стало неловко, когда я представила,
как он расстегивает сапоги
и своими руками снимает их с моих ног...
Он смотрел на меня.
Я не знаю, читал ли он мои мысли,
или просто думал о том же,
он сказал - ты правильно делаешь,
что носишь такие высокие сапоги,
такие ножки нужно держать в тепле.
Он поцеловал меня.
Очень трогательно и нежно.
Он не был уверен в моей реакции,
отвечу ли я.
Я сама не знала. Мне не было неприятно.
Но и полета в бездну тоже не было.
Он погладил меня по голове и сказал, -
- Моя маленькая девочка,
иди домой, тебя ждут.
Не ждут - сказала я, - но я пойду.
Спасибо за вечер, - сказала я.
Спасибо за ночь - сказал он.
Я все помню, - сказала я, -
ничего не было.
Было всё. - Сказал он. - Для меня…
Я пошла. Я решила ни о чем не думать.
Впереди целый день.
Меня ждет моя дочь.
Консьержка слегка удивилась,
когда я прошла мимо нее
в шубе и босиком,
в одной руке - сапоги,
а в другой - бутылка вина. -
Вечером выпей бокал и вспомни обо мне,
- сказал он на прощанье.
Сапоги я не хотела почему-то одевать.
И ему тоже не далась.
- Я тебя люблю, -
сказал он в трубку,
когда я поднималась в лифте.
А когда я зашла в квартиру,
он сказал,
- Я всегда буду рядом.
И теперь я думаю - что это:
Любовь друга или Дружба любовника?
Возможно ли такое чувство
или состояние сердца,
когда ты нашел свою половинку,
но не снаружи, а внутри себя.
Мы расстались.
Но мы остались друг в друге.
Он остался в моей душе,
он остался в моих стихах,
он остался в памяти мобильного телефона,
он остался в бутылке с вином,
которое я
никогда
не выпью…
P.S.
На фото - бронзовые фигуры на мосту, Тбилиси, 2008
P.P.S http://www.proza.ru/2006/11/08-01