Он бежал прямо по середине реки. Размашистые не то шаги, не то прыжки хрустко касались выметенного ветром льда. Морозный жидкий воздух легко втекал в грудь, оставляя внутри запах свободы, и вырывался наружу белоснежными клубами, причудливой кисеёй оседая на ресницах. Движение грело плоть, даже здесь, на морозе, казалось куда теплее, чем в зябком закутке, из которого он вырвался сегодня ночью. Он перепрыгнул свои флажки, он вкусил свободы и крови и ушел в рывок. Тот человек, который заступил ему дорогу, совсем еще щенок, со своим смешным оружием, не успел даже вскрикнуть. Он рухнул на снег от мощного удара, и вкус его солоноватой крови, до сих пор крутился на кончике языка, возбуждая и давая силы уходить. Убегать в свободу, гнаться за волей. Лишь эта кровь дала ему сил выскользнуть из под роющего снег свинца, и бежать сейчас свободным.
С гребня высокого берега, из-под голого куста, порскнул к высоченным соснам молодой беляк, не усидел в лежке. Мутноватые, неопределенно-желтоватые глаза успели заметить движение, но преследовать было поздно. Свобода опьянила настолько, что беглец потерял нюх. Впереди, шагах в двадцати, показалось черное зеркало воды, оно лежало, подпертое с берега санным путем, неподвижно глядя в небо. Пришлось забирать левее, еще шаг, снег у берега стал глубже, беглец споткнулся, кувырнулся, но выскочить из сугроба сразу не удалось. Набившийся всюду снег смахнул с языка бодрящий вкус, и ледяной хваткой вцепился в пустой живот.
Теперь бег не грел. Ледяной встречный ветер сковывал мышцы, норовя превратить их в такой же лед, как и под ногами. Каждый новый шаг вытягивал силы. Нужна была охота.
Запах хлестнул по носу как плеть. Свежая кровь и дым. В морозном воздухе запах был ощутимо плотным. Казалось на него можно встать, как на тропу, и идти к цели. Он повернул, наплевав на людей. Запах свежей крови затмил все, даже инстинкты беглеца. Подъем на холм отнял почти все оставшиеся силы. Осталось только на последний рывок, за которым жизнь и смерть. И лишь точность и расчет решат чья это будет смерть, а чья жизнь. Как тогда, с человеческим щенком.
К подножью холма прилепился хутор, отвоевав у сосен немного земли. Из пары труб к небу ровными столбами тянулся дым, квадраты окон светились теплым желтым светом. А над двором плыл запах. Здоровенный кабан висел на перекладине вниз головой, а из его вен стекала в корыто горячая густая кровь. Рядом были люди.
Перед лицом здорового матерого мужика мелькал рубиновый огонек. Его щенок-подросток стоял рядом и смеялся, тыкая в сторону кабана блещущим, как рыбье брюхо, тесаком. Оружие болталось в двух шагах под навесом теплого хлева, откуда они вытащили кабана.
Ждать больше нельзя. Еще немного и он не сможет даже спуститься вниз, что бы вылакать из корыта кровь. Будет замерзать в десятке шагов от спасения. Сейчас или никогда. Беглец потянулся за спину, схватившись за ледяную сталь ствола. Усмехнулся. «Спасибо тебе, щенок!». Он вжался в снег, поудобней расставив локти, и выровнял мушку по рубиновому огоньку.