Попытки метафорически изобразить нашу исковерканную, непотребную для романтических вливаний действительность, не прибегая к скатыванию в «чернуху» были так же настойчивы, как и тщетны. Грубый реализм происходящего за периметром моей личной жизни преследовал меня по пятам: неказистые и никчёмные с первого взгляда банальные сцены, вырванные из повседневной жизни, грозили трансформироваться в такие же оборванные по краям мрачные зарисовки, по прочтении которых не было ясно, зачем и для кого они были созданы. Как объектив сумасшедшего фотографа, который фотографирует всё подряд, иногда не в фокусе, иногда засвечивая прямым солнечным светом почти все детали, или наоборот, запечатлевая полный мрак с еле различимыми предметами, или качественно снимая совершенную бессмыслицу – метался мой взгляд по среде обитания окружающего меня населения. И затвор срабатывал в самые неожиданные для меня моменты, выхватывая из ускользающего, как песок сквозь пальцы Настоящего то, о чём, возможно, кто-то будет ломать голову в Будущем, не понимая, что я хотел сказать этими снимками из моей жизни. Причём в радостные для меня моменты я почему-то забывал про этот «внутренний фотоаппарат», но стоило только попасть туда, где счастливому человеку делать совершенно нечего, как я слышал звук срабатывающего затвора: «Щёлк! Щёлк! Щёлк-щёлк-щёлк!» Что это? Почему так происходит? Может потому, что счастья всегда так мало, и, выпадая на нашу долю, оно впитывается нами полностью, без малейшего остатка, а всевозможных бед и невзгод так много, что мы инстинктивно пытаемся распределить их, этот непомерный груз среди окружающих нас людей, чтобы не слечь под неподъёмной ношей ежедневных малых и больших несчастий. И если кто-то, рассматривая мои «фотографические» зарисовки, поймёт меня правильно, я буду знать об этом человеке: да, он бывал в моей шкуре.
В шкуре сумасшедшего фотографа с мрачным, неуправляемым фотоаппаратом.