Сны во сне

Валерий Таиров
Александр Петрович Иванов возвратился домой с литературного вечера – конкурса, посвящённого творчеству Ильи Ильфа и Евгения Петрова с высоко поднятой головой, держа в руках большой пакет и букет цветов. Он широко улыбался, а нетвёрдая походка и раскрасневшиеся щёки подтверждали, что литературный вечер прошёл исключительно удачно и в неформальной обстановке, возможно не только без галстуков. Татьяна Егоровна, жена Александра Петровича, без всякого удивления застыла в дверях:
- Ну как, Саша, конкурс, удачно?
- А то! Ещё бы…Вот, возьми цветы…и этот…приз – за второе место.
Татьяна Егоровна немного удивилась и продолжала расспросы, критически оглядывая слегка помятые цветы:
- А что у тебя в пакете? И чего – только второе? Ты ведь Ильфа и Петрова наизусть знаешь – хоть ночью спроси! А кто же первый-то?
- Кожухов, и ты его знаешь. Он же автор работы «Тринадцатый стул Остапа»… Ты знаешь отлично, как там голосуют – в жюри-то у него все приятели! Но зато я в конкурсе знатоков победил: там надо было набрать как можно больше цитат и вслух прочитать…
- Ну и?
- Ну, и я назвал сто двадцать семь. Остальные – меньше, Александр Петрович чувствовал, что веки его начали слипать, стало быстро клонить в сон. -
Татьяна Петровна спросила, какие последние были афоризмы.
- Последними вспомнил ильф-петровские слова: «Ни пером описать, ни гонораром оплатить», а перед этим: «Лицо, не истощённое умственными упражнениями…».
Жена с ворчанием попросила его идти спать…Он не возражал. Когда Алесандр Петрович лёг и устало закрыл глаза…
 В его воображении начали возникать, сменяя друг друга персонажи произведений Ильфа и Петрова… Из темноты то появлялись, то исчезали – Скумбриевич, идущий по пляжу с портфелем в руке, геркулесовцы, инженер Брунс под пальмой, Паниковский, похищающий гуся, Корейко в сером английском костюме под портретом Фридриха Энгельса, Ипполит Матвеевич Воробьянинов со стулом в руке…
И вот появился великий комбинатор, тот, чьи слова Александр Петрович знал все наизусть, - Остап Бендер…


 …Остап быстро пошёл по дороге вдоль леса и вскоре увидел косой бревенчатый домишко, маленькие окошечки которого поблескивали речною синевой. Позади домика стоял сарай, показавшийся вполне подходящим для сокрытия «Слона – БМВ».
 Пока великий комбинатор размышлял о том, под каким предлогом удобнее всего проникнуть в домик и подружиться с его обитателями, дверь отворилась и на крыльцо выбежал почтенный товарищ в очень длинных домашних трусах и китайских полукедах на босу ногу.
 На бледных восковых щеках его выделялись аккуратно подбритые косые височки, подчёркивающие короткую немодную стрижку «полу-бокс». Подобная физиономия в середине прошлого века была бы очень заурядной. Но сейчас, когда на седом «полубоксёре» не было ни серого костюма, ни «обкомовской» выходной «тройки», ни колодок с лычками выстраданных «нечеловеческим» трудом медалей, ни значка «ударника комтруда», это лицо казалось ненатуральным.
 - О, господи, - зашамкал обитатель бревенчатого домика, протягивая руки к восходящему солнцу, - боже, боже! Всё те же сны! Те же самые сны!
 Произнеся эту жалобу, старик заплакал и, шаркая ногами, бодро побежал по тропинке вокруг дома. Обыкновенный петух, озабоченно собиравшийся в эту минуту пропеть в третий раз, вышедший для этой цели на середину двора, кинулся прочь; сгоряча он сделал несколько поспешных шагов и даже уронил перо, но вскоре опомнился, вылез на плетень и уже с этой безопасной позиции сообщил спящему миру о наступлении утра. Однако в голосе его чувствовалось волнение, вызванное недостойным поведением хозяина домика.
 - Снятся, проклятые, - донёсся голос старика.
 Остап удивлённо разглядывал очень странного человека с косыми височками. Между тем необыкновенный господин завершил свой круг и снова появился у крыльца. Здесь он помедлил и со словами: «Пойду попробую ещё раз», - скрылся за дверью.
 Ждать пришлось недолго. Вскоре из домика послышался громкий плачевный вой, и, пятясь задом, как Борис Годунов в последнем акте оперы Мусоргского, на крыльцо вывалился старик.
 - Чур меня, чур! – воскликнул он с шаляпинскими интонациями в голосе. – Всё тот же сон! А-а-а!
 Он повернулся и, спотыкаясь о собственные ноги, пошёл прямо на Остапа. Решив, что наступило время действовать, тот выступил из-за дерева и подхватил старика в свои могучие объятия.
 - Что? Кто? Что такое? – закричал беспокойный старик.

 
 Остап осторожно разжал объятия, схватил старика за руку и сердечно её потряс.
 - Я вам сочувствую! – воскликнул он.
 - Правда? – спросил хозяин дома, приникая к плечу Остапа.
 - Конечно, правда, мне самому часто снятся сны.
 - А что вам снится?
 - Разное.
 - А какое всё-таки?
 - Ну, разное. Смесь. То, что в газетах называют «Отовсюду обо всём», или … «Электронная почта», или «Огрызухи» … Позавчера, например, мне снились похороны секретаря первичной организации завода «Стахановец Сибири», вчера же – юбилей редактора газеты «Правда» и приём в Кремле в честь первой женщины-космонавта Валентины Терешковой…
 - Боже! - произнёс старик. – Боже! Какой вы счастливый человек! Какой счастливый! Скажите, а вам никогда не снился какой-нибудь член Политбюро или Председатель Совнаркома?
Остап не стал упрямиться.
 - Снился, - весело сказал он. – Как же. Член Политбюро, он же Министр Госбезопасности. В прошлую пятницу. Всю ночь снился. И помнится, рядом с ним ещё генерал-майор милиции на служебной лошади и в папахе.
 - Ах, как хорошо! – прошамкал старик. – А не снился ли вам приезд руководителей партии и правительства на Малую Землю в город Новороссийск?
 - В Новороссийск? Было такое сновидение. Позвольте, когда же это? Ну да, третьего февраля сего года. Генеральный секретарь, Председатель Президиума Верховного Совета, Председатель Совета Министров, а рядом, помниться, ещё товарищ Суслов, такой, знаете, главный идеолог Кремля.
 - Ах ты, господи! – заволновался старик. – Что ж это мы здесь так стоим? Милости просим ко мне. Простите, вы не предприниматель? Не банкир, не коммерсант? Или ещё – не «яблочник», не «недлиннорос» или «медведь» какой-нибудь? Не эспээсэсовец?! Не из «Справедливой России?»
 - Ну, что вы! – добродушно сказал Остап. – Какой же я партиец!? Я.. так: беспартийный неоглобарист! Слуга двух сотен господ! Да, я скачу, но я скачу иначе… В общем - «под крылом самолёта о чём-то поёт, а я еду за туманом, но главное, ребята, сердцем не стареть!»
 - Чайку, чайку не угодно ли? – бормотал старик, подталкивая Остапа к двери.
 В домике оказалась одна комната с сенями. На стенах чинно висели портреты руководящих товарищей в хорошо наглаженных костюмах и в тщательно затянутых галстуках. Постель имела беспорядочный вид и свидетельствовала о том, что хозяин проводил на ней самые беспокойные часы своей жизни.
 - И давно вы живёте таким отшельником? – спросил Остап.
 - С весны, - ответил старик. – Моя фамилия – Хворобьев, Никита Фёдорович. Здесь, на даче, думал я, начнётся моя новая жизнь. А ведь что вышло? Вы только поймите…
 Никита Фёдорович Хворобьев, сын известного монархиста Ф.Н. Хворобьева, был сторонником советского образа жизни и ненавидел демократическую власть. Эта власть была ему противна. Он, когда-то крупный чиновник Министерства Культуры СССР, вынужден был после перестройки и перестрелки служить простым продавцом в тесном магазине, в здании бывшего Минкультуры – в секторе книготорговли под названием и вывеской ОАО «Триллер-Бестселлер». Это вызывало в нём отвращение.
 До самого конца своей службы он не знал, как расшифровать эти слова «Триллер-Бестселлер» и от этого презирал их ещё больше. Дрожь омерзения вызывали в нём одним своим видом сытые члены правления акционерного общества, вечно пьяный президент, легко обмочивший во время визита в Исландию в аэропорту четыре колеса служебного самолёта на глазах иностранной публики и двух сотен корреспондентов. Хворобьев возненавидел слово «сектор». Никогда Никита Фёдорович, высоко ценивший всё изящное, не предполагал, что это геометрическое понятие будет так опошлено…
 На службе Хворобьева бесило многое: недоступность офисных девочек, пятнистость и толстошеесть охранников, делавших ну очень неправильные ударения в
словах: «углубить», «начать», «Мурманск», «осужденный». Но и дома он не находил успокоения своей гордой душе – телевизор двадцать четыре часа в сутки изрыгал и извергал кровищу, рекламу, пошлятину и бои без правил.
 Знакомые говорили исключительно лишь о хамских, по мнению Хворобьева, вещах: о «баксах», валюте, олигарховых
сверхзарплатах, покупке мамут-абрамовичами английских и россиянских футбольных профессионалов, яхт и Чукотки, о толстых ногах, одеждах и пошлятине в шлягерах пугающей «мамы отечественной попсовой тусовки», о способах «замочивания» и о счетах в банке. А также – о честности голосования (любимого развлечения оболваненных масс обывателей), об улицах раздолбанных фонарей, рекордах Гинесса в бизнесе, количестве супер-банков на душу населения и о том, как хорошо всё решает президент.
 Никуда нельзя было уйти от демрежима, а телевизор не пролезал в мусоропровод – не выкинуть! Когда огорчённый Хворобьев печально прогуливался по улицам города, то и дело из толпы гуляющих звонко вылетали постылые фразы:
 - …Тогда я взял партию по сто пятьдесят баксов за штуку. Но он, козёл, гад, всё же кинул меня…
 - …Едем с боссом на стрелку. Я калаш к себе прижал, вдруг – трах! Стоп! Гляжу – к нам ментура движется… Достаю ксиву…
 И, тоскливо поглядывая на рекламные щиты, призывающие граждан «пить пиво вместе со страной» и голосовать за загримиро-
 ванного бандита, внесшего семь миллионов рублей, чтобы стать депутатом, Хворобьев с раздражением повторял:
 - Пиво – спонсер!!! Тату-литаризм!! Не уверен! Кто пойдёт за клинским? Спроси у Яндекса! Минздрав предупреждает! Воровская власть!...
 Когда сектор ОАО «Триллер-Бестселлер» перешёл на торговлю продуктами гуманитарной помощи, а на книжные прилавки стали вываливать похабные эротошедевры, «дефективы» и «бюстселлеры», новомодных писателей и вернувшихся дриссидентов, которым Запад оказался не по зубам или дал по зубам, Хворобьев с отвращением исхлопотал себе пенсию и поселился далеко за городом. Он не взял ни сотового телефона, ни телевизора и запретил родственникам и жене появляться на даче чаще одного раза в месяц. Он поступил так для того, чтобы уйти от новой власти, которая завладела им, его жизнью и лишила покоя.
 По целым дням одиночка сидел в лесу, у болота, как тоскливый дятел глядел сквозь ветки деревьев на город вдалеке и старался думать о приятном: о партийном собрании организации по случаю закрытого письма ЦК КПСС, об открытии пионерского лагеря Артек и о стахановском движении на золотых приисках. Но, к удивлению, мысли его сейчас же перескакивали на демократическое, неприятное.
 «Что-то теперь делается в этом самом проклятом ОАО «Триллер -Бестселлер»?» - думал он. Вспоминались ему и такие, совершенно уже возмутительные эпизоды: алкаш на танке со знаменем в руке, чёрный Белый дом в дыму, портрет монетариста с поросячьим толстым рылом, чмокающего губами слова «шоковая терапия, ш-ш-шоковая терапия» и распирающего рамки портрета по всей переферии идеально круглой и лосьнящейся харькой. В памяти возникали ужасные демократические образы: президента пицц-фонда с дьявольской отметиной на лысине, губастого министра культуры, вручающего суперпремии победителям нетрадиционных ориентаций, человекожаба, которая сидела при всех генсеках и была выпущена на волю в российянские пампасы при Борисе Первом, паханском. И прочих, и прочих…
 «Всё украла у меня воровская демвласть, - думал бывший лучший чиновник Минсовкульта, - чины, ордена, место на доске почёта, славу, бесплатные путёвки для внуков, бесплатное лечение трудовых спец- мозолей… Она подменила даже мои мысли. Но есть такая сфера, куда прихватизаторам не проникнуть – это сны, ниспосланные человеку богом… Ночь принесёт мне удовлетворение. В своих снах я увижу то, что мне будет приятно увидеть…
 В первую же после этого ночь бог послал Никите Фёдоровичу ужасный сон. Снилось ему, что вечером он стоит в толпе, которая приготовилась сносить памятник Дзержинскому. На шею Феликсу уже одета стальная петля, и кран силится тросом оторвать железного чекиста от постамента. В этот момент Никита Фёдорович замечает, что статуя внезапно приоткрывает тяжёлые веки, и начинает смотреть прямо ему в глаза , а потом ледяным замогильным голосом спрашивает: «Почему вы оказались здесь, товарищ Хворобьев?» и медленно падает прямо на него! Он видит это, хочет бежать, но не может!...

 Хворобьев проснулся в жарком поту среди ночи. Он обратился к здравому смыслу, указав ему, что, как видно, произошла очень досадная ошибка, неувязка, и сон, предназначенный для ответственного, может быть даже «партийно-яблочного» или партийно-медвежьего единорусского демработника, попал не по адресу. Ему, Хворобьеву, хотелось бы для начала
увидеть «башмачное выступление» Никиты Сергеевича в ООН! Или эпизоды из охотничьего отдыха одного из Ильичей. На худой конец – кадры из фильмов «Броненосец Потёмкин» или «Кубанские казаки».
 Успокоенный, он снова уснул, но вместо лица обожаемого генсека, тотчас увидел рыжую шевелюру Президента ЭЭС России - Анатолия Борисовича Чубайса, который раздавал цветы из корзины выселяемым из квартир злостным пенсионерам-неплательщикам. По случаю присоединения Минжилросхоза к Единым Энергосистемам Анатолий Борисович заботливо заворачивал вручаемые выселяемым цветочки в пожелтевший ваучер собственного производства из числа оставшихся от звёздной приватизации прошлого века.
 И уже каждую ночь Никиту Фёдоровича часто, с непостижимой методичностью посещали одни и те же выдержанные демократические сны. Представлялось ему: торжественное открытие Первого русского демократического публичного дома в столице; санкт-петербургский губернатор - делокрад, легко побеждающий собчачьего домокрада на выборах; вступление танковых демократичных колонн в собственный город – Грозный и лучший в мире Министр обороны; разрезание и продажа «деловыми людьми» последней атомной подводной лодки; торжественное утопление космического «Мира» деловым миром; водружение в качестве экспоната в ЦПКиО космического «Бурана»; продажа «Авроры» под музей; инаугурация первозашунтированного президента; объединённый съезд партии наркоманов и ФСБ-манов-оборотней; отряд «наших, бредущих вместе», сжигающий Мопассана.

 …Хворобьев ревел во сне. Ему не хотелось видеть утопление, ФСБ и демократов. Ему хотелось увидеть, если уж не бронепоезд на запасном пути, то хотя бы поэта Маяковского, читающего стихи про серпастый и молоткастый паспорт без двуглавого мутанта и без отпечатков ушей, пальцев и сетчатки глаз, но с пятым пунктом. Ничего этого не было: демократы ворвались даже в сны Никиты Фёдоровича!
 - Всё те же сны! – заключил Хворобьев плачущим голосом. – Проклятые сны!
 - Ваше дело плохо, - сочувственно сказал Остап. – Как говорится, бытиё или битиё определяют сознание. Раз вы живёте в такой славной демократической стране, то и сны у вас должны быть демократичекие!
 - Ни минуты отдыха, - жаловался Хворобьев. Хоть что-нибудь. Я уже на всё согласен. Пусть не Андропов. Пусть хоть Гришин, хоть Подгорный! Всё таки советские люди… Так нет же! Всё эти воры и дембандиты!
 - Я вам помогу, - сказал Остап. Мне приходилось лечить друзей и знакомых по Фрейду, Кашпировскому и Глобе. Сон – это так, пустяки. Главное – это устранить причину сна. Основной причиной является существование сегодняшней демократической власти. Но в данный момент я её устранить не могу. Я, видите ли, поэт - турист- спортсмен, сейчас мне надо произвести небольшую починку своего автомобиля, так что разрешите закатить его к вам в сарай. А насчёт причины вы не беспокойтесь. Я её устраню на обратном пути. Дайте только пробег закончить.
 Одуревший от тяжёлых снов Хворобьев охотно разрешил милому и отзывчивому молодому человеку воспользоваться сараем. Он встал, набросил поверх сорочки пальто, надел на босу ногу калоши и вышел вслед за Остапом во двор.
 - Так, значит, можно надеяться? – спрашивал он, семеня за своим ранним гостем.
 - Не сомневайтесь, - небрежно отвечал тот, - как только тут этой демократической власти не станет, вам сразу станет как-то легче. Вот увидите! Олигархов поголовно арестуем. Объявим народную ренту на природные богатства. Национализируем крупную промышленность, телевидение, средства связи, транспорт, авиацию, банки… Объявим допустимое соотношение зарплат управляющего и рабочего – не более 3 : 1. Откажемся от внешних долгов – пусть они нам платят за Аляску, Гражданку и сорок первый год. Отменим рекламу посреди кино по ТВ!
 - Ах ты господи, скорей бы…
 - Отменим Думу – хватит ей с 1905 года народ тешить! Отменим партии – все! Отменим на пять лет мораторий на казнь за убийства и бандитизм. Введём армию воли народа и суд народа России над верхушечной элитой, президентской ратью и парламентом. Запретим расчёты валютой на внешнем рынке. Присоединим обратно Украину, Белоруссию и половину Казахстана. Объявим атеизм религией, а все религии равноправными и отделёнными от государства. Снизим цены – для начала на 20%, а затем будем снижать на 5% в месяц…
 - Скорей бы всё это, - взмолился Никита Фёдорович, - скорей!
 - Скоро только сказка пишется, - бойко продолжал Остап, войдя в ораторский раж. – Пошлём экспедицию на Марс. Объединим все, все союзы писателей в один союз! Объединим всех художников, поэтов и музыкантов. Вернём золото всех российских партий! Рассекретим права человека, скажем народу правду! всенародные референдумы и будем с помощью их решать все вопросы и проблемы! Восстановим славу армии и флота, обгоним вероятного противника по количеству ракет, танков, кораблей, спутников, бомб, самолётов и другой наступательно-оборонной техники. Вернём народу литературу и русский язык! Расскажем правду о «творцах» реформ. Найдём национальную идею… Вот, видите, как всё просто? Повторяю: главное – устранить причину снов!
 Никита Фёдорович заворожено улыбался Остапу. Через полчаса автомашина «Слон-БМВ» была спрятана у Хворобьева в сарае.

 …На следующий день подкрашенная БМВ покинула сарай и приготовилась взять курс на юг. Остап заметил своим спутникам:
 - Жалко, что не удалось попрощаться с хозяином. Но он так сладко спал, что не хотелось его будить. Может, ему сейчас наконец снится сон, которого он так долго ждал: генеральный секретарь ЦК КПСС подписывает решение о преобразовании министерств в совнархозы в связи с необходимостью срочного построения развитого общества с бесплатным проездом в трамваях и отменой денег как таковых к 1980 году.
 - И в ту же минуту сзади из бревенчатого домика послышался уже знакомый Остапу плачевный рёв:
 - Всё тот же сон! Всё тот же сон! – вопил Хворобьев. – О, боже!
 - Я ошибся, - заметил Остап. – Ему должно быть приснился не широкий пленум литературной группы «Я ещё такой страны не знаю», а речь министра обороны Иванова по случаю падения одиннадцатого за полгода военного вертолёта, утопления очередной престарелой подводной лодки или же слова видного миллионера-экспартийца Черномырдина «хотели как лучше…». Однако, чёрт с ним! Дела призывают нас ехать дальше…
 
 …Александр Петрович Иванов проснулся в холодном поту. Что это было? Сон? Великий комбинатор в 2006 году?! Наваждение какое-то…Светало. Пора было собираться на работу. После вчерашнего литературного конкурса голова сильно болела Опаздывать было нельзя, так как его шеф тоже знал очень хорошо слова из «Записных книжек» И.Ильфа «Я не художник слова. Я начальник"!
Александр Петрович начал торопливо одеваться…

 Валерий Таиров