Мар Тын и собачка
(К мартынкам; вошла в книги "Туда. Сюда. Нельзя", Владивосток, 2001 г., "Буча", Владивосток, 2002 г., "Красавицы лёгки, братишки суровы", Владивосток, 2007 г.;
из этой серии тут немного, но здесь - http://www.proza.ru/2008/07/11/177)
...............................“...заслал на Полуостров
................................через Близь...”
ноябрь 1999 г.
1. Мар Тын и указилка
То было в годе очерёдном,
когда устал Мар Тын от заграницы,
но возвращаться в Близь Прохладную из Жаркой Азии надолго всё-равно,
пока ещё, не мыслил и не думал.
Сидел герой на коже кресел,
глазами пялясь в монитор
машины офисной,
одной рукой, для виду, держась за телефона связь,
серьёзил мускул лицевой,
начальству чтоб казаться трудовитым и доблестным бойцом
на фронте сырьевых ресурсов и бизнеса полях сражений.
Играл, меж тем (на фоне),
очередной турнир с компьютерным соперником
в фигурки с лошадями и слонами,
попутно коммутируясь с друзьями,
сидящими почти в таких же положеньях
в своих рабочих помещеньях
на Родине любимой и горячей.
Зевнул фигурку Тын,
позвонил Бан Джою, другану-континенталисту.
Калякали не долго о простом,
техническим прогрессом руша расстоянья.
“Ну, ладно-ладно, поспешу.
Ты извини, Бан Джой, работа гложет.
Пока-пока! Как что, так ты звони! Иль я!”
- скороговоркой выплеснул Мар Тын.
Швырнул трубу на рычаги.
Достал банан из кейсо-чемодана.
Жевнул. Сглотнул. Вздохнул.
Вернулся оком к монитору: тик-тик - часы на шахматном табло.
“Эх! Проиграю снова
сопливому творенью чародеев “Чез-мастеру Три Тыщи”;
но надо биться;
постигать
его зигзаги “мидельшпилей” -
пронеслось в сознаньи,
размягчённом фруктовым наполнителем банана.
Зевнул ещё фигурку через ход.
“А! Пропади ты! Звякну Йо Горону...”
“Алло-алло!”
“Привет-привет!”
“Чё скажешь? нового у вас в Восточной Дали?”
“Эх, всё - в рутине;
серь тоски;
стишки - в болоте;
ноты - дальше;
а так, всё, в общем, ничего!
Как там у вас? Не скоро-ль к нам?”
“Да-а...”, - с ленью в связках горловых,
мечтая съесть скорей чего,
бурчит Мар Тын.
Шевелит палец в сандалюшке, что спрятана под офисным столом.
Кладет её (сандаль - сандаль - сандалию) затем на крышку,
рядком со факсом и огоньками монитора, -
“Собираюся на днях,
пролётом через Континент,
с залётом в милый Полуостров,
часа на два, на три... “Мay be”...”,
- соврал базара-для Мар Тын.
“Ну вот, опять не выпьем! Жалко-жалко...”
“Всё-всё, Горон! Работа гложет! Спешу-спешу! Звони-звони”, -
пресёк Мар Тын стенанья не по теме.
Бросок трубы на аппарат.
И можно пожевать немножко
чего-нибудь из мяса и из сыра.
Меж тем усугубляя наслажденье
компьютерным досугом...
Чрез полчаса приходит шеф.
И дарит злую Указилку,
отбившую все, нафиг, прелести досуга
и уничтожившую напрочь наслажденье,
что получал под нежный бутерброд Мар Тын
от креатуры шахматной
и редких, но глубоких смыслом,
болтаний философско-телефонных
с мальчишками, сидящими кто-где, но, в общем, далеко
- за тридевять,
а то и боле, территорий...
С приёма первого
не понял Тын
всю глубину той Указилки...
Забилась сыром коробушка мозга - вместилище реакций и ори-ен-тиров.
Да и мечтания о Дали-Близи
в симбиотической связи с непрочной ностальгией
утрамбовали ватой сладковатой
и уши, и глаза...
Плюс шахматный наркотик,
извилины загнувший не туда...
“Не понял: что сказала обезьяна?
Не ловко как-то” - мыслит Тын,
- “Но что-то же, видать, изрёк
сей парубок,
сей сын капитализма;
не зря-ж стоит и смотрит, ожидая
телодвижений-ли,
движений-ль языка мово”.
“Хм-Хм.
Хмы-хмы.
Ы-ы!!!”
- прочистил горло Тын
и вылепил со наглостею всей даль-близьской:
“What-what? What-what?
D’you talk with me?
Repeat-repeat! I didn’t catch!
I was in bussiness-brain-affection!
Will you repeat, my dear boss, my sweaty chief, your last passage...”
(“По русски, сволочь, не бельмесит;
приходится крутить отросток, что во рту...
Но, всё-равно, не плохо заязычил!
Пусть знает наших наглый импе-риа-лист!”
- лепечет в подсознаньи Тын.
И вертит параллельно измышленья,
типа:
“Ну чё? Ну чё приперлась, образина?
Загибов не услышал я твоих!
Нажми “повтор”, есть клавиша такая!
Я, вижь, работаю!
По бизнесу загруз!
Заметь: по бизнесу твому!
мой милый шеф!
мой крокодил,
за коим гарпуны скучают...”).
Шеф кряхтанул.
Всосал ноздрёю атмосферу.
Навесил мину на чело.
Попытку сделал шею изогнуть
так, чтоб зрачками шмякнуть по экрану
и созерцнуть, что-ж там такое буквью мажет Тын
в компьютерной машине.
Но не сумел.
Иль не успел.
Сумел бы - не успел...
Не та сноровка!
Реакции проснулись у Мар Тына:
не зря в окопах, танках и штабах
на Островах Окраинных Восточной Дали,
в спецназовских войсках Прохладной Близи,
тренировал ударами и чая, и травы, и спирта,
свой организм герой,
что ныне, опыт прихватив солидный,
как семечками сыплет по-аглицки, а то и по-чучунски, если выпить...
Шеф кряхтанул.
Повёл бровёю в обстановке.
Вторичными фугасами изобразил анфас.
И с кратким предисловьем
(касалось оное
необходимости скорейшей подготовки
отчёта по последней
- две тридцатидневки взад -
командировке Тына в Полуостров,
вернее, в Северное Княжество его)
известие-Указ
повторно
ословесил.
А Указилка та предписывала Тыну
в кратчайший срок собраться чемоданом
и ушуршать под рёвы дирижаблей
из штаб-квартиры теплой и уютной
в немытую, промозглую Даль-Близь,
попутно проведя ревизию партнёров,
что прифрэндились в Полуострова столице,
вернее, в Северного Княжества столь-граде.
“Ай-яй! Ай-яй! Ай-яй!
Так я и знал.
Заслал, капиталист-кабан, на Полуостров через Близь!
Иль в Близь чрез Полуостров!?
И всё с какой-то непредвзятой каверзной издевкой.
Ты глянь! Ты посмотри!
Нет, чтоб по-доброму! С приятной постепенной подготовкой!
Ай-яй! Ай-яй! Ай-яй!” - причитки в голос чинит мальчуган Мар Тын -
“Накаркал, бобик, в лепете с Гороном!
Ведь кто тянул за говорун?
Зачем колесицу гвоздил?
Эх! Попа-птица! Взмах перла!
Зачем болтал как пара-ллеле-пипед?
Ассенизатор шахматных идей!
Нет - точно: телефон мой - враг мой.
Погрызть все, нафиг, провода!
И радио-эфир облить струёю!
Болтун-заде! Пиит коммуникаций!
Теперь тащись огрызком недобитым
по аэро-вокзалам,
по стойкам пограничным,
по “duty free” прилавкам,
по облакам,
по облакам,
по облакам...
И над,
и под,
и на рояле...
Ай-яй! Ай-яй! Ай-яй! Ты глянь! Ты посмотри!
И всё с какой-то непредвзятой каверзной издевкой.
Ай-яй! Ай-яй! Ай-яй! Ты глянь! Ты посмотри!
Нет, чтоб по-доброму! С приятной постепенной подготовкой!
Ай-яй! Ай-яй! Ай-яй!”.
Понурым спотыканием гонимый
приплёлся в стены отдыхать
и мыслить планы по командировке
Мар Тын усталый после службы...
2. Мар Тын и жёлтые тельца
... И вот мытарства всякие (или мартынства)
на линиях воздушных
и трассах дирижаблевых
уж позади...
... Сидит герой в квартирке тускло. Придумать что? Ведь время - до утра!
Потом - опять в высоты,
и далее - по заданному плану на Полуостров к Северным Князьям.
Но ныне,
но сейчас,
в сию текущую
густым кефиром
секунду бытия
что делать-предпринять?
Ведь время - до утра!
Дзинь-дзинь! - телефонирует Бан Джою:
“Бан Джой, я здесь уже! Ты что-ж? Секунды убегают!
Общенья хочется.
Напиток стынет - “Красненький топтун”.
Ах, занят? Чуть попозже? Ну, давай. Подъеду вечерком”.
“Так-так. Чем скоротать-то время и пространство?”
Решил обзвончик сделать необширный. Два-три звоночка. И не боле.
Опасно всем-то сообщать о появлении своём в Прохладной Близи.
А то - сбегуться, как слоны на пиво.
И “Джонни” не поможет “Пешеход”.
Опять нажрёшься сверх потенций
- удавом давленным елозить по утру...
Размыслил не спеша. Придумал даже лучше.
Два-три звоночка - роскошь для судьбы
и лишний повод пошутить над пузом,
а то и шарабану риск событий дать.
Придумал несомненно лучше.
Один звонок.
Не боле.
И только пиво внутрь.
Джентльменский спич.
Ведь вечером - Бан Джой!
А может даже, фиг - ни грамма спиртоносов!
Да-да! Ни грамма, ни микрона!
И ни-ни!
Ведь жёлтые тельца! (О них пониже сказ).
Трынь-трынь! - канал коммуникаций с Йо Гороном.
Тот, как всегда, готов
к предметному общенью о Великом,
о космосе,
о смысле бытия,
об истинных причинах самоедства,
об истине в вине,
об истинной вине любой живущей особи пред Сутью
и издевательствах последней над людьми.
Собрались в сказке как -
по рыбьему веленью, хвостатым шевеленьем:
и даже веко
не успело опуститься
и опрокинуть полный цикл морганья.
Примчался Йо Горон - пыль за кабриолетом.
Взлетел в седьмой этаж - Икаром бы работать! - легко
как барс шерсистый - на мясное...
Предчувствует...
Но тут облом:
эскиз, построенный в башке Горона, ломает с развороту Тын.
Вещает, несколько наигранно вздыхая,
что, мол, нельзя-то пить ему. Допился уж. Привет.
Йо - в жестком недоумеваньи,
а то и - мерзком оболвалдеваньи;
моргает беспросветно и невнятно глазом,
трепещет ухом.
И глухо булькает кадык...
Осипшим гласом вопиёт к морали:
“Где ж совесть-то, Мар Тын?
Случилось что? Скажи-же!”
“Об том - отдельный монолог. Давай-ка, вскрой пузырик пива!
Под сказ, для горла и для связи предложений
набулькай, фиг с ним, и Ему фужер!”
“Кому - Ему?” - не въехал в реплику Мар Тына Йо Горон.
“Кому - кому? Конечно - мне! Вещать о страшном! буду!
А гортань - сухая!
Потом хмель молочком сотру.”
А дале, всё-же отказавшись от пивка глоточка и перешедши сразу к молочку,
Мар Тын поведал о плохом...
“... Сижу я как то раз в аппартаментах,
кондиционный кушаю эфир,
расслабив члены после душных будней
в столице Жаркой Азии,
испив прохладный душ
и поглощая мелкими глоточками
со скромными кусочками ледка
напиток благородный и нескромный суммой,
а также градусом немного знатный.
Сижу-сижу.
Внимаю с расслабухой тихой
потоки нот, что льются из магнитов скрытых...
А дело было-то как раз после того,
как шеф мой объявил
о нынешней командировке в Близь и в Полуостров...
Сижу. Что ж делать-то? Чем вечерок занять?
Со службы-то свинтил пораньше,
готовиться к поездке, якобы; отчёт добить висящий...
Супруги нет.
Ты-ж знаешь - разбежались с Роз Алией-то мы...
Сижу и размышляю вяло:
Роз Алия ушла, а связи, между тем,
(не деться-ж никуда, природа просит тела)
способствуют - при их числе, притом -
болезным всевозможным.
Не обязательно, конечно... Но, who knows?
Сижу.
Пугаюсь потихоньку: мало-ли!
Никто гарантии не даст,
что пробежит зараза от Венеры
какой-нибудь далекой стороной.
От перспективы сей мурашки побежали,
волосья в шарабане встали в стойку...
Не шуточки шутить, проверить надо тело!
Решаю в ту минуту,
без замешки,
лететь в поликлинический осмотр.
Лечу, накинув сверху что попало.
Впорхнул в поликлинический загон.
Видок, видать-то, мой
не очень был снаружи:
шарахнулись персоны врачеванья, завидев образ мой.
Потом уж, после, глянул в отраженье:
Герасим во плоти
и после утопленья животины;
лохматый,
мокрый;
ошалелый взор
сбежавшего из жёлтенькой казармы
братухи, ищущего кровь.
Вампир...
Как сразу не связали? Не пойму.
Но, виж, хоть и чучуны, а - культура.
Тихонечко спросили, в чём проблема.
Я им с размаху: проверяйте всё!
От самого от низа и до верха,
и кровь проверьте же на всякий причиндал возможный и не только...
Проверили легко.
Немного взяли крови.
И обошлись, что странно, без мочи.
И даже и без кала...
Ну что - вещают - приходи попозже;
дней так, ну может, через восемь,
ну, может, через пять!
А так, не бойся, сын Прохладной Близи,
и отдыхай, не думая о сём!
Конечно, если что...
Конечно, если что найдём плохое
в твоих кровавых, сданных нам, ликёрах,
так мы тебя звоночком известим,
и известим по-раньше...
Спокойненький плыву по жарким лабиринтам...
Прикатываю к мягкому дивану...
И вежливо мечтаю о себе.
Часа, так, два
мечтал и строил сказки
в мозгу,
прошедшем ужасы шприцов.
Звоночек тут приходит.
Что ж такое?
Кто может позвонить?
Наверно, Бан?
Беру сигнал.
А там, на том конце проводки,
глаголют по-чучунски, негодяи!
Потом немножко отошли,
доехали до сути,
до сути той, что я не их чувак.
Перешли на инглиш.
Вы, - говорят, - не мистер-ли Мар Тын?
Да, - отвечаю, - я Мар Тын, Мар Тын.
- Как хорошо, что сразу Вас достали,
давайте приезжайте, кровь уже готова!
Ну, всё, приехал, братец!
- думаю о страшном,
о том, что позвонили резко так,
ведь, значит, всё не так-то просто,
а, проще говоря, гвоздец!
Срываюсь вскач.
Лечу, накинув сверху что попало.
Метеоритом рвусь в покои поликлиник.
Видок, видать-то, мой
не очень был снаружи:
шарахнулись персоны врачеванья, завидев образ мой.
Потом узнали.
- Ладно, - говорят, - Герасим,
не бойся: всё не так-то страшно!
- Как так, не страшно? Звонили-ж, ведь!
Не просто, значит, так!
Что там нашлось
в крови моей,
несущей генотип?
- Да, ладно, - говорят, - не трусь, Мар Тын - Герасим,
не бойся: всё не так-то страшно!
Но, откровенно говоря,
не всё в порядке, мистер,
у тебя.
Нашли мы в плазменных твоих тестурах
тельца зловещие...
Их жёлтыми зовут...
Я опупел с налёту.
Крякнул с перепугу попой.
- Как-к-ие, говорю, тельца? Как-к-ая желть?
Ведь, не бывает жёлтеньких телец!
Я знаю всё. Я, всё-ж, учился в школе.
И не в какой-нибудь чучунской, где учат лишь букварик (и то, не русский).
Я постигал науки в Дали-Близе.
А это Вам - не тут.
Мы знаем всё
о правде,
о природе,
и о теле;
о красненьких,
о беленьких тельцах...
Нет, и не может быть
зелёных крокодилов
в крови моей, чучуны!
- Ты успокойся, мистер Тын-Герасим,
вот, выпей, эликсиру!
А хочешь? И в сосуд воткнём иглу?
- Нет, - говорю, - спасибо, ребетня!
Я выдержу и так!
Ведь я рождён Страною,
где знают боль
и любят,
и лелеют,
и стойко переносят все невзгоды,
и тяготы,
и даже, блин, лишенья,
и отлученья от жены,
от партии,
от жизни, наконец!
- Рубите поскорей:
откуда же взялась
такая мерзость, как желтуха?
- Да, не желтуха! Скинь ты свой накал! Ведь лампочка не выдержит натуги!
Желтуха: то - не то!
А это: лишь тельца.
Ну, жёлтые: так это, Тын, от спирта
или, быть может тоже,
от составляющих его молекул...”
...
...
- Вот, представляешь, что случилось, Йо, брателла!?
Такой ситуативный, блин, изгиб!
Теперь - не пью! И не хочу!
Пусть жёлтые тельца выходят
под белый натиск злого молока!
- Да! - делает глоток пивочка Йо Горон,
- не позавидуешь! Хотя, конечно,
логика тут есть,
и суть событий прямо подвела к сему.
Ты, в общем, молодец Мар Тынчик!
Держись!
Мы скоро подойдём!
- и делает очередной глоточек,
нахмурив с пониманьем
подлобные
надглазные
растенья.
3. Мар Тын и собачка
Немножко молча посидели.
Мар Тын в прострации смотрел на потолок.
Йо пялился зрачками то в окошко,
что падало картиной на пейзаж,
то на Мар Тына,
что давился молоком.
- Ну, ладно о плохом! Как в целом-то дела? Как путь проделал в небе?
- Да, в небе: ничего! Летают дирижабли! Летают по прямой!
Но пассажиры, гады, тоже хороши!
Не все, но есть созданья не по теме!
Прикинь:
“сажаюсь в эроплан,
всё как всегда.
Капиталисты с кейсами плетутся
через кишку, что падает на борт.
Серющая массовка.
Но тут. Услада глаз:
тётенька с собачкой!
Собачка - так себе,
а тётя - ничего:
конечности при ней до подбородка,
и стан богини, ищущей любви,
и общий бюст груди, растущей в небо,
соски торчат, как пули АКСа.
Ну, думаю, хотя-бы созерцну в полёте,
а может, даже, и не только созерцну,
а может - злая, ведь судьбина - достигну в перспективу договор.”
...
Вот и взлетели.
Напиточки пошли.
Рогалики и всякие кусочки внутрь.
Мар Тын, напуганный вердиктом гиппократовых адептов,
решил отвлечься разумом от сути;
и запросил граммульку коньячку
у стюардессы,
что весело и как-то аппетитно
крутила по проходу мягкими местами,
сверкая даже очень иногда,
как-будто бы случайно,
невзначай,
подъюбочным роскошным туалетом...
Глотнул сочку перебробродивших ягод винограда,
что стервецы фан-фаны из Франсеи
придумали, заразы, для разврату
и размноженья жёлтеньких телец
в сосудах бедных наших.
Глотнул.
Прочувствовал узор.
Букет по пищеводу соскользнул в пузище.
“Однако, ничего! Вздремнуть бы щас чуток. Поспать до Дали-Близи...”
Но, фикус вам:
не спится,
не йдёт засранец-сон!
“Ну, что-ж. Тогда уж - по второй!
Ну, где там краля, брызжущая страстью?
Подай-ка, кошечка, ещё!”
Подносик - к носу.
Аромат борделя
струится из фужерчика - к мозгам.
Коленочкой к коленочке танцует фея неба.
И ожидает: может, повезёт?
Удастся, может, дяденьку Мар Тына
подвигнуть на активный эпатаж?
“Не сдамся! Хватит! Поиграли!
А, то - опять сдавать кровищу с перепугу.
А сдашь - вновь обнаружат пакость:
Не жёлтые, так синие тельца!
А, в целом, дива - ничего!
Вздымает странненькую жажду
большого искромётного контакта.
Ну, да-к, ведь парень я-то глядный,
не Шварц, конечно, не Филипп;
но, есть во мне, видать, изюмчик
и что-то, вероятно, с ним...
Нет-нет.
Отбрось-отбрось мыслю.
Засунь мозги в струю прохлады.
Ведь человек-то - эгоист в своей природе.
Что-ж думаешь, она к тебе лишь льнёт?
Сомнительно,
разумно если раскидать
всю ширину мыслительных извилин.
Примеров - масса:
Ты сидишь в тиши балкона.
Дымок плывёт из сигаретки.
Один-один. Никто не подойдёт.
Тут... Глянь, голубка прилетела;
и по балкончику - к твоей ноге!
Какая тема?
Правильно! Ты лучший!
К тебе же подлетела, не к кому ещё!
Логично: доброго даже скотина чует!
Сидишь, любуешься собой, довольный...
Я-ж и глаголю: - эгоисты мы.
Голубке той - до фени! и по барабану!
Она-ж тупая птица, и липнет не к тебе,
а ищет, что пожрать…
... Нет-нет. Забыли!”
- отпустил принцесску.
Расстроилася, по-всему.
Но будет, видно, вновь подходы делать.
Да не успеет: рейса-то - чуток...
Глотнул. Прочувствовал букет.
Узор по пищеводу съехал в брюшко.
Не спится.
Сердце - не булыжник:
ждёт не дождётся встречи с домом.
“Родная Даль! Родная Близь!
Сентиментальность, глянь!
Вегетативная система шлёт сигналы.”
А время булькает.
В салоне тишина.
Вот захрапел один. Другой склонил башку. И так, по очереди, все.
Все, да не все!
Не спит мадам.
Не спит мадам, которая с собачкой.
Мадам - уселась впереди Мар Тына, сидений через пять,
через проход салона.
Не спит мадам.
Не спит.
И вертит головой.
Поглаживая нервненько собачку
и что-то там нашёптывая ей.
Уснули все. Бдят лишь Мар Тын и дама.
Вздохнув, Мар Тын главу свою
устало окунает в кресло.
Полуприкрыв зерцала, наблюдает сцену.
Вяло.
Интереса нет.
Уныло как-то всё.
Но так-то не бывает!
Не тот пацан Мар Тын, чтоб не было в процессе приключенья...
Отметив, что Мар Тын - последний стойкий на засып
(засып от слова “сон”, конечно,
а вовсе не от корня “сыпь”).
Отметив, что Мар Тын - последний стойкий на засып
из клиентуры, мчащей в небесах в дюрале дирижабля.
Отметив, что Мар Тын - последний стойкий на засып
- упёрся в подзатыльник головою
и глазки, вроде бы, прикрыл,
мадам конспиративно опустила псиночку с коленок
(коленочки - о! жажда! вожделенье! страсть!)
на ковёр салона,
отщёлкнула уздечку-поводок...
И собачонка в моцион попёрла...
И собачонка в моцион попёрла.
Обнюхивает, ходит, всех.
Нюх-нюх, и сразу отбегает.
И, неуклонно приближаясь к Тыну, наводит подозрение фигурой.
Зачём идёт? Куда?
Вот так и добралась до кресла Мара.
“Что-т здесь не то”,
- успел подумать,
не отпуская взором мех ходячий,
Мар Тын,
блюдущий цепь мгновений.
Нюхнув вокруг Мар Тына атмосферу,
собачка развернулась попой
к его ступне.
Нежданно напряглась мышцою.
И весело набулькала в ковёр ворсистый
довольно неприятное желе...
Дефекалировала, проще говоря...
“Желе кишечное. С доставкою к клиенту. Проценты Ваши. Фирме не слабо.”
- в текущей ситуёвине - издёвка.
А дамочка - коварство! - тут же
значочек подаёт скотине:
иди-ка, мол, ко мне;
достаточно гулять, лапуля!
“Как будто не случилось ничего!
У-у! Подлая!”
- во гневе тихом Тын. Но виду не даёт:
ведь, всё же - джентльмен,
а не какой-нибудь Герасим дикий,
чтобы духовное терзание своё
выплёскивать физическим моментом.
Но, бошку, тем не менее, поднял.
А тётенька цепляет собачонку (стерва!) на бычьей кожи мягкий поводок,
сажает на колени - зоо-, блин, филичка! -
и сверху накрывает пледом.
Всё чисто: типа, не причём!
Потом, прокручивая шейный позвонок, кокетливый бросает глаз на Тына:
Не выдай же, дружок! Глядишь, сочтёмся после!
Немая сцена, тьфу!
И будет ревизор, как пить!
Сидят.
Сидят в тиши:
и тётенька-шалунья,
и крайне нетерпимая к запору
шерстянка - порождение собачье,
и ошеломлённый,
ещё не въехавший в прогноз развитий,
практически обкаканный Мар Тын.
Приходит по-немногу осознанье к Тыну.
Не очень-то приятно на душе.
Огромна куча-то собачьих экскриментов!
Не догадаешься,
что маленький зверёк способен сотворить такое,
за что не стыдно даже бегемоту.
А что бы было, если б бегемот?..
“Так-так, - хрустит мозгою Тын.
- Сейчас проснутся люди. Узрят пахучу горку. А горка - у моей ноги!
И, ясен перец, что измыслят гады?
Что я не добежал, бедняга, до клозету!
Не дотерпел и выстрелил в ковёр!
Обидно как! Страдаю ни за что!
Изображу, что сплю.
Ведь, если спит мужик, то куча - не его!
Хотя, конечно, слабенько придумал.
Но, что ж ещё?
Не убирать же пальцем
отходы организма псины,
корейцы по которой стонут!
На мясо, сволочь, и на колбасу!
Люлю-кебаб ходячий,
шерстяной шашлык!
Подсунуть, сучку, янки в барбекью!
Эх, не люблю я кошек.
И псин таких подлющих не-на-ви-жу!”
Пытается Мар Тын уснуть поглубже,
вернее, сделать театральный штрих,
имеющий продуктом производства
изображенье действенное сна...
Но, запах! Запах!
Тонкий аромат
консерв собачьих,
прошедших обработку
в утробе животины гнусной,
не даёт стерпеть.
Позыв влечёт к изрыгу.
Погана тварь!
Но, надобно стерпеть!
“Но, как?
Сейчас рванёт с гортани!
Тогда уж точно - позоруха, брат!
Всё-всё! Терплю-терплю-терплю!
Не дюже хлопцу извергать во внешность
всё то, что принял перорально
час назад!
Тем боле, жалко коньячку,
да и мамзель, обидно, так старалась.”
И только вспомнил стюардесску -
вплывает
(“бедная, ещё не знает”)
в салончик, где страдает Тын.
Игриво штучка шевелит задочком;
коленочки - сверканьем;
идёт, как по дощечке
(на подиум бы враз):
чуть-чуть вовнутрь носочки стоп,
обутых в сексуальные сандальки.
А глазки!
Глазки - в смазке!;
блестят, надеясь на успех соблазна;
блестят от вожделений... Страстно!
И опасно, ясно!
А Мар Тыну страшно!
По-быстрому нахмурил бровь
и хлопнул смачно оком
- надежно, думал, набросал портрет,
рисующий ту спячку,
что и медведь не смог бы испытать.
А стюардесска, всё равно - к Мар Тыну.
(“Приятный джентльмен”).
Подкатывает к близко...
Ноздрёчками шевелит.
Улыбочка в губах.
В глазах искрится предвкушенье.
Мечтает, фантазёрка, о прелестях любви и неги.
Ноздрёчками шевелит еле-еле,
пытается быстрее охватить всю прелесть,
всю прелесть запахов мужчины,
побритого и спрыснутого нежно
лосьончиком “Олд спайс”...
Подплыает ближе...
Не смотрит, радостная, вниз...
“А, надо бы!” - злорадно и с испугом
мыслищу дует Тын,
но спит,
как будто бы...
Почти равняясь с Тыном,
где консистенция потоков восходящих,
потоков, восходящих от кучки со дерьмом,
где консистенция превысила давно уж все пределы,
девчоночка теряет тихо все мечтанья:
почуяла амбре!
Во взоре дивы
и недоуменье, и расстройство,
растерянность от неожиданности сей,
и ненависть, и боль,
и разочарованье,
и брезгливость (от пакости-то от такой!)
- всё прошмыгнуло разом,
как в мультике: смешалось, взбилось пеной, поплыло...
Ресницы гневно - вверх.
Надуты губки на Мар Тына.
Расширены все носовые дырки...
Мелькнуло подозренье.
Опущены надглазные росточки,
работа мысли,
и реснички - вниз...
“Ох, Мать Господня! Что за дело!”
- увидела, бедняжка, кучку
свежайшей и парной
субстанции фекальной.
Гортанью - в крик!
Но, коротко вопила:
видать, позыв почувствовала злой
ко извержению сырья переработки
из самых из желудочных цехов.
Ладошкой - к ротику в помадке.
Другой - туда, где между ног.
Попросыпались люди.
Таращаться с просонья в никуда. И вертят - геликоптеры! - башками.
Поднялся ветер. Гам! Бедлам!
Проснулись все.
Но, крепко спит Мар Тын:
все мускулы лица с напрягу онемели...
Артист-артист!
Джим Керри, нацепивший маску;
Савелий Крамаров;
сплошной противогаз.
Упорно, стойко сон изображает,
меж тем фиксируя дословно всю суматоху рейса
поднятием легоньким века одного...
А фея неба, горло пережав удушьем и щёчечьки раздув,
летит спотыком к занавеске,
что прикрывает туалетный блок...
Тут турбулентность замочила фокус
и как давай качать всех вниз и вверх...
И вкупе с ароматом получилось грустно.
Фейверком завтраки - во вне!
Один Везувий за другим,
и Этна, и Курильский Буревестник!
...
... Но, кончилось всё, в целом, хорошо.
Убрали мерзкую кучищу:
сошкрябал щёточкой в совочек
какой-то молодой парнишка -
иль штурман, иль пилот, иль, может, кто ещё...
“Вот так! Во, как!! Вот каверза какая!!!”
- повествование закончил Тын,
акын ситуативных шевелений.
Взглянул на Йо Горона.
Тот весело дохлёбывал пивко.
4. Мар Тын в автокатастрофе
Йо весело дохлёбывал пивко,
похрустывая ломтиком кальмара
сушёного и тощего на вкус;
смешок давил улыбкой безразмерной,
которая раздвинула щеку,
так что локаторы и те исчезли
из поля лицезрения в анфас;
для вежливости молвил слово
и уточнил, а сколько-ж пил Мар Тын,
чтоб пожелтели сердце и сосуды,
и чтоб мерещились
собачки по салонам,
и тётеньки, томящиеся в хоть
(хотения, то бишь, рабыни).
- “Да, пил уж. Больше всё вискарь.
(Вискарь от слова “Whisky”,
как правило, “Old Scotch”,
конкретно, “Johnnie Walker”,
на выбор - красномордый или чернь.)
Больше всё вискарь.
Со льдом и без.
С водой и без.
Со женщиной и без.
Особенно последние полгода.
Работа, знаешь сам, какая!
- гортанью скрипнул Тын и рожицу состроил
такую, будто он - почётный сталевар,
передовик проходки,
стахановец, геологоразведчик,
иль Штирлиц во плоти, -
- Да, пил уж. Больше всё вискарь.
Всё больше вечерком, но и в обед бывало...”
- “А как в обед то? Где ж кабриолет
“феррари”стый краснющий?
Иль ты пешочком, в основном?”
- “Ну, как пешочком? Что-ж я - крокодил?
Конечно, за рулём...
И до, и после,
и в обед, и в ночь, и в утро.”
- “А, я слыхал, что в Жаркой-то Столице
с делами таковыми строго: поймают и - на нары;
кукуй потом в тоске, мечтая о бурленьи...”
- “Ну, не скажи! Хотя, конечно, страшно.
Но, если шар залит, то монописуально - пешком иль на коне.
Однажды, прочим между, случился залетон...”
- “Да ну?! И как отшился?”
- обпивленный Горон,
вскрывая пузырёк черёдный и не сдержав отрыжку,
лепечет на намёк...
Мар Тын с натугой молочко глотает;
с тревогой - в циферблат (ведь,ждёт, поди, Бан Джой);
и вкратце излагает.
“Сижу я как-то раз; работаю, как буйвол...
(“По клеточкам фигурки
лишь буйвол сможет двигать!”
- доверчивый Горон, смакуя, размышляет.)
Сижу я как-то раз; работаю, как буйвол;
и в самый, глянь, разгар:
как выстрел пулемёта,
по уху - телефон...
Звонил коллега по учёбе бывшей,
соратник по несчастью,
сидящий в двух шагах по этому же street’у,
всё в той же Жаркой Азии
Димитрий Голозавдый,
очкарик, рагвоздяй...
“Тоска, - воркует, - скука.
И Родина - вдали.
Кругом - одни чучуны.
И не кому подать...
и руку, и язык
расслабить в изложеньи...
не с кем...
Давай-ка, посидим! Набулькаем по грамму!”
Я: мордой - на табло. А время-то: разгар; до вечера - мешок.
Но, всё же согласился.
Там вам - не тут:
без Родины - надрыв
и сердца, и души, и мысли...
Собрались. Посидели.
Гутарили о всяком.
И всякое же - внутрь.
Однако, я держался перцем,
не то, что Голозавдый.
Лишь двести или больше сунул в горловод.
Потом тащил сосиську,
таким стал Голозавдый.
В кабриолет засунул.
(“Феррари” - молодец!)
Подвёз к его конторе.
И тело уплыло,
очками павши оземь,
но вставшее таки.
“Всё, - думаю, - к свершеньям:
добить отчёт и план;
или партейку в chess”.
И еду к небоскрёбу, скрипя резиной шин.
Ба-бац!!!
Задумался о сладком.
И въехал, соответственно, с разбегу
в кабриолет зелёный,
что чучун зачем-то
на перехват моей “лошадки” запустил.
Вот вам и ДэТэПэ,
Дорожно-Транспортная Подлость,
катастрофический спотык.
Ба-бац!!!
А трезвость не приходит.
Хвосты ей в нос, и нос - в хвосты.
Насилу вынул организм в природу;
качаясь (будто сотрясение мозгов
и нервов получил)
бреду понуро ко второму
участнику аварии сякой -
- чучуну буйному от встряски.
Сошлись.
Штандарты реют и щиты сомкнулись.
И копия скрестились в духоте.
Мечи достали.
Будет!
Будет кровь!
Потомки Невского, который загасил тевтонов
на озере, на Чудском
и угольки развеял по просторам...
Потомки Невского чучунам не сдаются!
Ужастик!
В сердце - лёд и холод.
Хотя, не скрою, греет алкоголь,
и солнце жарит.
По-быстрому сругнулись.
Осознавая пьяность головы,
решился на маневр
и не поддался требованью злому,
суть коего касалася того,
что крайне всем необходимо дождаться полицейскую машину
и разобраться в правилах езды
при помощи инспекторов движенья.
Ага-ага! Щас-щас!! Вот только их и не хватало!!!
Повяжут, на фиг, лет на сто!
Ведь, выхлоп от меня-то крайне однозначный,
бинарности - голяк,
и дуализма - ноль.
Маневр замыслил.
У нас-то в Дали-Близи не пройдёт такой: перевелись наивные дурилки.
А тут - чучун,
а не калач,
тем более - не тёртый.
Согнул его по теме:
оставил адресочек свой,
наобещал деньжищу возместить
и за побой авто-кабриолета,
и за моральный вред и перетрух,
но только безо всяких полицейских,
зачем-же бюрократию плодить?
Счастливо закивал сей парубок чучуний.
Довольно растянул зубища вдоль мордас.
Пожали мужественно руки.
Пока-пока.
Звони-звони.
Но, бой-то не за-кон-чен!
Обход, маневр, захват - во самом, во начале!!!
Уехал сын чучуний со места ДэТэПэ.
Сажусь в “Феррари”: достаю бумажку,
рисую схемку столкновенья,
метраж бросаю на листок.
Потом.
Педальку газа по-легоньку
вдавил
и еду уж домой.
Какой тут офис?
Запопал-то дивно!
Домой-домой! Размыслить мысль...
Прибыв в покои, всполоснулся телом
под струями прохладненькой воды,
нажрался аспирину
и - почивать упал на ложе...
Чрез два часа встаю.
Трезвёхонька башка.
Но, в солнечном сплетении сосёт холодная стальная железяка:
что-ж дальше-то? расплачиваться как?
Однако-ж, не чучун.
И бой ещё в раскале.
Влезаю в смокинг. Белая сорочка.
Побритый взгляд. Умытый рот.
Одеколоном - в харю!
И молнией - в кабриолет!
В атаку, хлопцы!
И Русь, и Даль, и Близь за нами!
Не гоже отступать, ведь позади обрыв!
В участок полицейский врываюсь вихрем, смерчем.
Рисую мимикою гнев
аборигенами обиженного сэра.
В эскизе изложил аварии сюжет:
“виновник-то сбежал (я номерок его авто запомнил!)”
Отдал полиции схемульку ДэТэПэ.
И дальше гнев изображаю.
И возмущённо двигаю ступнями по кабинету полицейского поста.
Короче, получил благодаренье...
и заверенье в наказаньи гада, сокрывшегося с места,
где стукнулися два кабриолета.
Поймали позже-то чучуна.
Стрясли с него и сумму для меня...
Такое вот эссе! Победа была нашей!
Но, жалко, ведь, чучуна!
Поверил же в добро
и чистоту решений!
Вот русская душа:
сначала победить, потом томиться жалью,
жалеть поверженного злого бусурмана!”
- закончил кратко Тын,
сомненьями обтягивая плотно обличие своё...
5. Бросок в Зучан
-”Но, всё, пора к Бан Джою!”
- энергией опять Мар Тын искрит...
-”Ну, что-ж. Раз надо - значит надо.”
- Встаёт со кресла Йо Горон.
Качает тело хмель пивка.
Спускаются на эскалаторе к авто.
Йо прыгает за руль.
- “Смотри, Горон, ведь, арестуют дяди,
стоящие в кустах подле дорог,
махающие жезлами с размаху.
Ведь, здесь - не Жаркая-то Чучунея,
не Дорогой Архипелаг,
не Разделённый Полуостров.
В Прохладной Дали, бишь, Восточной Близи,
чучунов - раз, два, три.
Процент-то невелик,
что мимо жезломахов пронесёт.”
- Увещевает Тын водилу Йо.
-”Разумна речь твоя, Мар Тын.
Зерно имеется. И смысл!
- Горон слегка лукавит,
- Пойдём пешком,
часа за два - до цели.”
-”Нет-нет! Давай уж, ехай!
Тем боле, вижу, ты - крепыш,
напиток на лице не виден,
- ленивый, в принципе, Мар Тын
идёт скорёхонько в отказ,
- Езжай-езжай! Авось, прорвёмся!”
Вот и помчалися, загнув педали.
Расстались у Бан Джоева подъезда.
Горон поколесил к семье и детям:
ночные сказки прочитать, черкнуть строку,
терзнуть струну дутара
и баиньки потом.
Мар Тын поднялся к Бану Джою.
С собою - штофчик “Джонни-Черноморда”.
Обнялися.
Уселись.
Вискарик - посерёд.
Не удержался Тынчик: вскрыв колпак, унюхав зелье,
пофантазировал глазами в потолок,
тягчайше выпустил из лёгких воздух,
пошаркал ручкой нервно по коленке,
накапал Джою на три пальца,
графинчик водрузил на столик и крышку завинтил.
И...
“Эх, тоска! Пошла бы ты куда не видно!
И побоку вся желтизна в сосудах, кровавая тельцова желтизна!”
Свинтил колпак по-новой.
Опять нюхнул янтарный солодовый drink.
“Да, фиг с ним! С тем, и тем, и тем.
Продегустирую по малой дозе, для здоровья,
плезиру для
и быта красоты”,
- махнул бутылкой на судьбину терзающий себя Мар Тын,
- когда ещё удастся
так посидеть в краю родном
и пообщаться не с чучуном,
а с другом Баном напрямик?”
И полетело...
Речи были
и о таком, и о сяком,
о том, о сём, о перспективах дела,
страны, людей...
И тосты рвались о великом.
За справедливость тоже пили.
Закуской - “Cola”, разъедалка
желудочных и мышечных покрытий.
Потом...
Туман и эйфория.
Под утро Тын решился телом
(влияние паров)
сгонять к родителям в Зучан,
шахтёрский милый городишко.
Бан Джой настаивал с икотой алкогольной:
- “Нэ н-нада, ик!
Вэдь, полтораста вёрст, ык-ик, нэ два, нэ тры квартала!
Тэм болэ, ык, на чём домчать?
Пол, ык, полпятого, ык-ик, утра!
Нэ н-нада, ик!
В шешнадцать, ык, в шестнадцать - улэтать тэбе, ык-ик!”
Однако, если Тын упёрся рогом, то это - Бармалей,
лавина в Гималаях,
утюг размером со слона,
торнадо в Колорадо пыльном,
цунами в Тихом океане,
и Зевс,
и Марс,
и римлянин, и грек...
В итоге, убежал.
А вечером - в полёт!
Но, хмель в коробке движет чувством:
к родне! к родне!
успею всяко!
туда-сюда!
сниму “мотор”!
Схватил таксиста в темноте. Насыпал кучу “бабок”.
Тот рад-радёшенек. Сияет:
“богатенький клиент и долболёд в придачу
- такой километраж чудесный!
Вот шару зашибу!”
Раскаивался, протрезвевши, Тын.
Машина оказалась колымагой.
В Зучан пилили пять часов.
В шестнадцать самолёт!
Так ведь, ещё обратно!
С роднёю - пять минут:
чмок-чмок!
И снова - на тачанку.
В конце-концов, успели к дирижаблю,
заглохнув по дороге раза три
движком усталой грязненькой тележки.
Мар Тын с похмелья думал,
что концы отбросит,
ведь, надо к вылету успеть-успеть,
сердечко пляшет,
пот прошибает бровь,
билет - не три копейки,
а следующий рейс так далеко от сути,
что тридцать восемь раз уже уволят
с такой приятной шахматной работы
чучунские буржуйские сыны,
не ведающие прелесть расстояний...
В конце-концов, успели к дирижаблю.
“Багаж-то позабыл!
- ладонью в лоб звенит Мар Тын,
- эх, пьяная кишка!
Зачем в ночи мотался
по магистралям дырчатым в Зучан?”
В конце-концов, успели к дирижаблю.
Растрёпанный, больной Мар Тын
- тургеневский Герасим -
к таможне,
к пограничникам,
по трапу...
“Билеты хорошо, что не забыл.
И паспортина, как ни странно в месте,
которое в простонародье кличут
карманами широких шароваров!” -
- и туловищем, измождённым гонкой,
и членами конечными его
валится Тын в сиденье дирижабля.
Нервозностью побитый, но довольный:
успел и с Йо Гороном поболтать,
с Бан Джоем Бахуса воспеть,
с родителями чмокнуться, обняться,
ночному рулевому сделать благо:
три сотни “зелени”!
Дурна пьяна башка!
6. Эпилог. Сон в облаках
И полетел Мар Тын над ватой облаков,
сопя ноздрёй и булькая во сне губами,
энергию в краю родном набравши,
и там же расстреляв её...
И полетел над ватой облаков
в чужую душную страну,
что и страной-то стыдно называть...
Такая вот сказилка.
Но, не грусти, курилка! Не скучай!
Не дуй в падение душою!
Мар Тын-то - он такой:
серьёзный, умный парень;
и к юмору имеет он подход;
и знает толк в разнообразных темах;
и в ситуёвины любитель попадать...
Сопя ноздрёй и булькая во сне губами,
парил Мар Тын в дюралевой машине
над океаном белых облаков...
Парил Мар Тын над облаками и мультики во сне смотрел:
Бан Джой в халате медицинском,
икая с перепою тяжко,
иглу кровавую держал,
злорадно ухмылялся
и громогласил вампирически о жутком,
о том, что полный шприц вогнал
в венозную систему Тына,
а шприц-то полон был тельцами,
что жёлтыми в науке называют...
Димитрий Голозавдый ходил по дирижаблю голым
и между креслами
присядки делал невзначай,
и выпускал наружу из отверстий
ватрушки и колбаски
на ковёр ворсистый...
А Йо Горон схватил собачку
обстриг меха,
обмазал животину
корейским майонезом,
полил её вискариком чуть-чуть,
и ножички точил,
обмакивая их в стаканчик
с противным тёплым молочком;
и клацал зубками, как нильский крокодил на антилопу Гну...
А стюардесска, скинув шляпку
и передки все выставив во фронт,
неслась с копьём на даму без собачки;
под той трещал ледок;
некрепок лёд на озере на Чудском,
особенно весной...
Сидели Невский, Крамаров и Керри,
посасывали пенное пивко,
и бились в матче, шахматном сеансе,
с Герасимом тургеневским...
А тот повязан был чучунским полицейским
за то, что кошек страшно не любил...
Таксист злорадно как-то ухмылялся
и хрумкал, лёжа на лугу Зучанском,
в долине сочной между гор родных,
и хрумкал горькие бумажки,
зелёным цветом постепенно покрываясь,
мыча на пастухов окрестных,
что мордою похожи были очень
на всех купюрных президентов Штатов...
=================
Еще тут про Мар Тына - http://www.proza.ru/2008/07/11/177)