В Борисоглебский монастырь заглянули мы случайно, проездом из Углича. Есть известный оборот «мерзость запустения». Но, по мне, всякое запустение всё лучше мерзости торжища, кое случилось наблюдать мне в Угличе, а посему в граде Бориса и Глеба я оттаивала душой среди тишины монастырских стен, пусть запущенных и обезлюдевших, но не осквернённых присутствием в них алчных и праздных, и бесстыдных лиц…
Нет, и здесь, известно мне, неспокойно. И тут тьма нечисти: сектанты, торговые самопалом прямо подле стен обители, с чем борется местный настоятель (слава Богу, есть ещё такие люди в России). Но об этом не хочется думать теперь… Хочется отдохновения, утоления ставшей нестерпимою жажды тишины. А её здесь в вечерни сии часы в избытке! Ничего не нарушает её, кроме моих же шагов, шаркающих по песчаным дорожкам.
Позади монастыря небольшой лес… Когда-то в краях этих всё леса стояли. И Василий Тёмный пленён был в Угличе вероломным Шемякою, а сын его воевал с супостатом, и крались по чащобам повозки, в коих хоронилось княжеское семейство… Наплывают мираже, восстают, как сон, картины далёкого прошлого в предзакатные часы эти. Что-то мерещится мне всё, какие-то обрывки чего-то никогда не виденного, но в недрах памяти живущего… Старуха Софья Витовтовна и внук её, будущий Иоанн Третий…
И, оказавшись за стенами монастыря, я никак не отрешусь от этих видений, точно окунувшись в иное время. Я гляжу на железные врата обители, а затем, подойдя к ним, припадаю горячим лбом, распростерев руки, точно стучусь в них, чтобы впустили меня в святую обитель…