Аристократы разума и прочие труженики социального тыла, в то время как вы молитесь своим богам и почитаете своих героев, несомненно, заслуживающих и молитв и почестей, некоторые товарищи открыто заявляют, что они хотят познать все миры от и до. Не зря же они здесь появились, в самом-то деле. И вот, без лишних предисловий, они отправляются в дальние странствия по своему видавшему виды сознанию. И выясняют что они Будда, а в частности Майтрея. А им заявляют, да у вас шизофрения! Возможно, ли её осознать? И как вообще её заполучить? Методы дилетантские, но верные. Предлагаем вашему вниманию нашу скромную попытку. Платой за неё будет ваша улыбка, плевок в нашу сторону или прекращение чтения с этого места – нам абсолютно без разницы – свою миссию на этом этапе мы выполнили. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
1. 2 Октября 2005 года – 5 января 2006 года от Р.Х.
Моя комната. На потолке обод от люстры. Провёл свет – пробил стену от стекла окна до выключателя. На камнях память - хокку. Свет горит только днём, ночью его не видно. Приходится использовать красную лампу, ту, под которой писал первые школьные сочинения. Посередине комнаты шифоньер. Он лежит – нет ни дверей, ни задней стенки. Нахожусь в нём головой к окну. В ногах морской компас и два сотовых телефона. Один по правую сторону - реальный, второй по левую – игрушечный, для моего дзен-лилового мира. Дальше ещё один разобранный шифоньер. Стоит. Сижу на нём – медитирую. Через него хода нет. Он – отрезвляет. Попасть в мой мир очень просто – надо идти налево. В реальность направо. Около двери начинаются белые листы бумаги и доходят до шифоньера. Комната разделена ровно на две части. Слева нет ничего кроме лампы и хрустальной пепельнице, в которой лежит железка Мархаттер. В пепельницу периодически плююсь - когда начинаю думать. Справа огромное количество вещей. Все они в извести – с их помощью пытаюсь познать мир. На шифоньере тарелка и согнутый нож с синей ручкой. В тарелке гранат и грейпфрут – из материальной пищи питаюсь только ей. В своём мире остановил время. Собрал все возможные часы и установил их 2.45. Дом большой. На первом этаже двое настенных часов. Первые – картина с плывущим кораблём, сверху циферблат – они идут – показывают реальное время. Вторые часы висят на примыкающей стене. Это деревянный якорь. Циферблат посередине показывает 2.45 – время моего дзен-лилового мира. Периодически перевожу время. Часы – для каждого члена семьи. Контролирую их действия. На моём теле нет ни одного волоска. Прежде чем затеять игру принял сам у себя саньясу. Брился - три раза резался. Три раза клялся на крови что полечу – оторвусь от земли. Матери нет давно – отказался от Веры. Она в больнице. Её сёстры Надежда и Любовь в Райгороде, где меня крестили. Сам в ВолгогрАДе, в цифрах. По максимуму чист. Вижу каждое мгновение. Предельно ощущаю оба мира, в зависимости от того в каком нахожусь. Отца нет. Сидя в туалете и слушая песню ветра из вытяжки, сделал машинку из спичечного коробка. Отец в Калмыкии уже неделю не может починить машину. Неделю? Минуту? Секунду? Сопоставил время с числами. Отчётливо слышу голоса и в реальном и в своём мире. Не слышу их только лёжа в середине шифоньера – между мирами. В реальном мире слышу людей, которые со мной разговаривают по телефону или приходят ко мне. Мы сидим в беседке. На голове моей шапка, на теле изрезанная одежде. Они не знают, что со мной происходит. В моём мире слышу голоса энергетических сущностей и голоса знакомых по игрушечному телефону. Допускаю в сознание только нужные мне сущности. Начал их улавливать, после того как с шестой по счёту Юлей решил спрыгнуть с крыше. В кабаке появились трое. Сидели ничего не заказывали и читали мои мысли. Поворачивал голову, говорят о другом и смотрят друг на друга. Эти существа опускали меня ниже плинтуса. Использовали все имеющиеся у меня слова и знания окончательно их опошливая. Обескураживали. Сделал вид, что всё понял. Они вышли. Но остался на своём и подумал, если это действительно произошло, то будет подтверждение – один из них дошёл до меня развернулся, подошёл к двоим и они ушли, после этого полтора часа не курил. Это их «подарок». Сущностей вношу в своё сознание следующим образом. Ночью завариваю матэ специальным образом, насыщая его всевозможной энергией. Вдыхаю запах и собираюсь в дорогу. Пробовал брать мате с собой во фляге, матэ вместо матери, но получал от него одни укоры. Фляжка билась о ногу и отчётливо слышал как матэ меня останавливает, предупреждает. Специально одеваюсь. Выхожу во двор. Залазаю на высокий зелёный забор. Выкуриваю на нём сигарету подогнув бычок, чтобы она стала похожа на трубку. Выбрасываю за спину. Выкуриваю папиросу, брасаю вперёд – для понимания того, что должен вести себя как накуренный. Бычок, чтобы вернутся домой, и убрать за собой мусор. Обязательная привязка. Раскрываю зонт-косу. Ловлю ветер и, в зависимости от того в какую сторону он подует, направляю своё сознание. Спрыгиваю – в моих руках уже трость. Дохожу вместе с ветром до подъезда, контролируя каждый шаг. В подъезде столько голоса! Каждая квартира находится под опекой так называемого домового, от них можно услышать новые слова. Но прежде чем заставить себя уважать их надо очень сильно испугать. Легко - могу сопоставить себя с бычком от сигареты и проткнуть его тростью. Убиваю себя. Моя одежда многое значит, они не могут определить мой пол, возраст и принадлежность к какому-либо из миров. Как и у скрученного бычка. На мне нет ни одного имени – ярлыка, эмблемы или названия. За спиной под курткой сумка-горб – в ней две сакральные книги, травы и камни. Они считают, меня за смерть и готовы сделать абсолютно всё. Не составляет труда убить их косой - так расправился со всеми сущностями в своём доме. Не умею шутить, но смеюсь когда перемещаю верхних так называемых домовых на нижние этажи. Они паникуют. Но мне нужна лишь сила, понимание ни к чему. Всё знаю, не думая. Иду домой – хоть каждый раз и уходил навсегда. Обязательно лают собаки. Шагаю по точкам от трости. Вспоминаю дорогу в ту сторону. Пытаюсь контролировать своё прошлое из настоящего. Очень много препятствий для энергетических сущностей и ненужных людей. Так называемые ворота моего мира – от сущностей остаётся одна треть. Столб, на котором цветут энергетические гранатовые розы. Их уже две трети. Напротив дома огромная железная вышка высоковольтной линии напоминающая распятие. Хорошо если со мной останется одна сущность, часто бывают прогулки в пустую. Для чего они мне? Они мои предатели. В дальнейшем придётся совместить миры - всё забуду. Их миссией станет предательство меня смерти посредством внушения мыслей моему телу, им надо это для освобождения от рабства. Они станут моими учителями - будут меня закалять. Набираю семь сущностей и сливаю их в одну. На утро пропадает обод от канализационного люка. Ночью судил человеческих мух – загадывал им загадки. Правильный ответ - свобода. Неправильный - смерть. Позже воскресил проигравших и они судили меня. Чист. Сгрыз ногти. Засунул под остатки пепел. Отдираю – контролирую боль. Через неё лучше понимаю момент. Полный ящик сигарет – запускаю руку и, в зависимости от марки, осознаю себя. Прогулки заканчиваются. Стал всё меньше бывать в реальности. Совместил миры – убрал все листья и поставил шифоньер к стене. Пришла сестра, до этого она была в больнице. Ничего не говорил. Зашла в мою комнату, взяла в руки тряпку, намочила её водой и со словами. Молодой человек, уйдите не мешайте, стала мыть левую сторону от места моего раздвоения. Ей тогда было чуть больше трёх лет. После этого она была вся в воде. Сестра помогала мне ещё два раза. Первый, указав на икону Христа – назвав её камнем и крикнув, что он нас душит. Спросил, кого? Ответила – детей. Всё понял – сделал поправку в тексте и для проверки сжёг в мангале все иконы. В это время на столе стоял зажженный изумрудный фонарь с открытой дверцей. Сильный ветер – маленький огонёк не потух. Оставил одну икону, мамы папы Марии – это её древняя икона. Остальные были привезены мамой мамы из Райгорода. Считал её ведьмой, по многим объективным для меня причинам. Её сущность ворона постоянно оставляла следы на местах моих развивающих игр. Сама же она, может и не осознано, меняла концепцию всего дома. Позже выгнал её из своего сознания. Она ушла в снег. Больше ворона не появлялась. Второй раз сестра собрала мне сумочку с вещами, редкими вещами – понял, к чему готовится и как себя вести.
Представляю на месте своей собаки давно мёртвую. Она перестает есть и умирает. Охраняю дом, используя весь её арсенал. В моей комнате в каждом углу колючие железки с именами. На стенах невидимые рифмованные строчки. - обезопасил себя, ко мне нет доступа. Никто не приходит. Сам хожу куда надо. Телефон отключен. Дожидаюсь повестку. Иду в военкомат. Отправляют в психдиспансер. Заполняю анкеты, распределяю рисунки и общаюсь с сестрой – предположительно шизофрения. Дома. Босой, в постоянных асфальтных джинсах и чёрном пальто до пят иду за спичками. Вызывают скорую. Взламывают дверь. Увозят. С первым врачом общаюсь грустно, смотря ему в глаза, со вторым отвернувшись, с третьим улыбаясь. Не снимаю красную шапку и заявляю, что отказываюсь от уколов. Требую свои сигареты. До вечера настраиваю всё отделение на свой лад. Не с кем не разговариваю. Сижу, смотрю в одну точку. Ко мне подходит человек. Спрашивает – шахматист? Вторая часть моей книги, об игре в шахматы со смертью. Первая о семи печатях. Шесть сорвал. Седьмая - найти свою муху, но она появится только после второй смерти. Связываю семерых одним именем. Делаю телевизор в стене и пульт к нему на ручке кресла. Позже на том месте постоянно кто-нибудь сидел. Нахожу себе брата. Меняемся с ним энергией – он научил меня делать чифир, чаёк и плакать когда другие смеются. Вечером меня связывают шестеро и колют. Ополовинен. На утро в отделении появляется девятилетний ребёнок – много времени провожу с ним. Узнаю новые выражения, виды психозов, эмоциональные состояний, комплексы. Когда в дозорной палате умирает человек меня переводят в другую. Ещё до первого укола все бегали и искали ложку. Ложь-ка. Это моё слово, позже ложкой стучал дома по батареи. Разговариваю с врачом – доказываю ему что болен, но понимаю это. Хотел летать и только здесь понял, что летать можно во сне. Он сильный гипнотизёр. Но у него не получается со мной договорится. Я договариваюсь с ним. Свободный доступ к сигаретам. В любое время душ под чифиром. Огромное количество разнообразнейшей еды. Новые матрасы. Общительный персонал. Добрейшие больные. Цветы на подоконниках. Доступ к сотовой связи. Энергия бьёт ключом. Не хожу по коридору, а бегаю. Пытаюсь потратить энергию, занимаюсь онанизмом – помогает. Две недели лежу, и меня выписывают. От службы свободен. Отказываюсь пить таблетки – идём к психотерапевту в поликлинику. На вывеске нарисован знак тай-цзы, там какое-то время занимался йогой. Психотерапевт принимает в этом кабинете первый раз, раньше там был совершенно другой врач. На стене висит икона Николая Угодника. Психотерапевт оказывается родным братом того врача, у которого мне пришлось наблюдаться в психиатрической клинике. Абсолютно та же сущность что и у брата, те же образы и то же мышление, но он намного слабей. Каждое его высказывания в мой адрес раскрываю полностью и перевожу на него, он заявляет, что у меня паромышление. Договаривается со мной, что мне придётся пить четверть таблетки в день. Соглашаюсь. Но он допускает ошибку, со своей стороны не даёт никаких обязательств. Договора нет. Просит написать ему сказку, пишу, но на следующий приём не попадаю – уезжаю автостопом в Северную Столицу через Третий Рим, с седьмой Юлей
Вне времени.
Слова. Меняю их смысл.
Шью куклу сновидений – клоуна. Позже отрываю ему голову. На стене делаю новую голову. Смысл - шифровка личности.
Пытаюсь оторвать себе голову, считаю её пришитой не с моими мыслями – не нужны мозги – желаю думать сердцем, позже добился гармонии между сердцем и головой, но это после второй смерти.
Вставил себе дополнительный зуб – гранатовое семечко – он держит память, мало ли что.
Посадил гранатовые розы. На утро во дворе их целая куча. Мать Вера уверяет, что скосила сорняки, которые сама же и посадила.
Посадил виноград. Несколько кисточек висело целый год.
Прожёг себе ладонь сигаретой – волдырём чувствовал вещи. Теперь достаточно любой части тела.
Пробил ломом землю. Дальше трубой. Полтора метра. Залил молоком и кипятком. Кол. Как колдун черпал энергию из земли. Хороший урок – поплатился позже.
Вышел из дому – по крыше бьёт дождь и нигде больше.
Сломал очки – появились новые, сломанные исчезли.
Трахнул энергетически-фактически сам себя в пупок. Замкнул. Стал недоступен голодным сущностям.
Видел свой дзен-лиловый-мир. Танцевал дзен-лиловым телом. Сидел им же на крыше.
Вечером посадил гранатовое дерево. Чувствовал его. На утро принесли самый вкусный
гранат.
Довёл пьяного до дома – по его просьбе питался его энергией – читал мысли. Он попросил выломать дверь. Наши пути разошлись. Тошнило от его энергии. Пришлось пить минеральную воду.
Видел белое небо. Показывал, всем оно было привычно, как мне моё фиолетовое.
Видел машину в которой мы едем. Выехали из ворот дзен-лилового мира, а заехали в обычные. Предупреждал, меня никто не слушал, сами виноваты.
Дышал водой.
Посадил на столбе гранатовые розы – перед выпиской из лечебницы сорвал и стал прежним.
2. Середина ноября 2005 года - 13-14 января 2006 года от Р.Х.
Спускаюсь с фиолетовых небес на голубую землю и босой брожу по тёплому снегу не оставляя следов. Перепрыгиваю через поле детских ромашек, попадаю в стог маленьких изумрудных листочков – весь в радости и светлой печали. Чуть прямо на синей хрустальной тропинке делюсь тишиною с сибирским драконом. Медь-олово – хвост. А уши как пряник. Беру кость на память. И здесь вспоминаю. Старинный столб в гранатовых розах. Семь дней до него. Не шагаю. Поднимаю! Ладонью – читаю птицу на крыше. Улыбается клювом - мигаю глазом. Осторожно подползаю к столбу на коленях. Рыдаю от боли дракона без зуба. Мне вторит барашка оранжевым сленгом. Пьёт воду морскую из лужи немалой. Бегу – трое суток. И в воду шагаю. Плыву как тигрёнок. Тону как гитара. Поющие рыбки играют с жирафом. Вокруг него числа! Вокруг него знаки! Читать их не надо – мне вкусно и пьяно! Вздремнуть захотелось. Кидаюсь на пузо большого енота. Очнулся на Марсе. На синей планете. Иду по коровам. Глазами все смотрят и просят одежды. Снимаю им брюки, снимаю им шорты, снимаю рубаху – в костюме остался. Коровы всё съели и стали большими. Планетами стали с моей атмосферой. На каждой планете есть всё для веселья. Огромные плюшки. Деревья. Постели. Немного порядка, а так вперемешку! То мысли все в саже, то чувства в горошек. Кто нёс интегралы из лап водолаза? Сажал это в землю и ждал зимних всходов. Потом взял косу, ходил по берёзам. Косил злых пингвинов, что сердце тревожат. Один убежал, догонял его долго. Догнал, оказался в Столице на Невской. Пингвин убедил посмотреть ему ручки. Ушёл – и теперь с него взятки все гладки. А вещи забрали. Носки только дали. Пораньше. Браслеты одели. И спали. Ещё раз одели и в кровь затянули. Компьютеров много смотрели. Меня повалили - к столу посадили. Попозже. Десяток военных и всё отделенье стояли в шеренге и тихо глядели - мой рот улыбался, молчал и смеялся. Глаза все искали, но их отводили. Неделю, другую. Потом ещё десять. Стояли, стояли. Курить захотели. Ушли все, меня попросили зайти в середину. Но прежде. Шнурки разрезают. С текстами цепочку снимают. Дарю, не жалею. А после. Грузин-эзотерик спросил сигарету. И матом ответил, тревожа газету. Не понял, но сделал – принёс, покурили. Сидел он на слове и дальше был послан. А слово откуда? Чего ожидали? Хотите – берите. Живым или мёртвым? Сейчас меня много. Один был со всеми в пещере нетёмной. А голоса сколько! Стоят по порядку - зрачками кусаюсь. Энергией маюсь. Фонарь негорящий в себя запускаю. И бэг пастуха из вида теряю. Отдайте мне ручку! Писать буду пьесы! Верните мне ручку! Возьмите! И бросил в окно вашу красную ручку. Туда же и шприц полетел из-под лавки. Попал, правда, в пальцы руки пятипалой. У вас тут чудесно. Поспать можно сладко. А пьесу поставлю с собой в главной роли! Вот падаю громко, встаю без подмоги. Пальто всё в цементе. Не больно, а мягко. Сломать этот веник? Нашли работягу! Пред дверью поставлю, чтоб ведьмы не очень. Неплохо, нисколько! В футбол не играю с носком и железкой Мархаттер. Лишь бью напрямую по двери стеклянной. Тот звук привлекает три кучи фуражек. По лавочкам в гонки как лётчик заправский ношусь не касаясь кругами – вот факел. На джинсах в рыбалку - икры баклажанной попить захотелось. Ещё зло танцуют, ботинками громко и ой! напеваю скинхедом неслабым. Кричу тихо мысли. Шампанское в номер, девчонок красивых, побольше-поменьше! Дают только старых и то, очень страшных. Но где же гранаты? Копать надо вилкой! Залить марганцовкой. И кушать ножами. Гранатовый Будда питает реальность! А пива долейте – осталось немного! Небесное пиво. Такого не пили. Не вам говорю, а христианскому Богу. Да, тут он конечно. А, прятаться любит – под лавку забрался. Его вам не видно? Так, сам же залезу. Вот Бог – не похоже? Здесь Бог серых мышек! Он мышек всех создал. Они любят кушать. Так дайте покушать! Меня вы кормили своими глазами, а мышкам не дали. Бог зря мышек сделал? Живые как мухи! Их так же невидно. Шаман за забором приветливо видит. Меняемся зреньем. Не он бы, так зона. Мочился, но позже. Спасибо шаману. Углы все пометил. Ага, забирают. Выводят, напился. Небесное пиво! Кружочек поставлю. Кружочек как крестик. Но с маленькой дыркой, что с боку по центру. Доступный кружочек, устроит? Конечно, Майтрея! Как глупое Будда! А что не заметно? Накуренный вечно. Печати срываю с своей детской книжки. Какая? Не знаю. Смеюся и плачу - всё вместе. Как можно? Но вы не читайте, поймёте превратно. Себе же писал, не кому-то там где-то. Смотрите – вот глазик – прожёг сигаретой. На всякий так случай. А руки? То йод, а не злато. И Ом на иврите. Она написала. Ахум это Муха. Ищу, не поймёте. Зачем вы весь пьяный? Как водкой воняет! Боитесь быть трезвым со мной этой ночью? Не бойтесь, нейтральный! Мне лапу пожали - зачем волос дали? Себя не жалейте! Оставлю на память как есть без ошибок свой след на бумаге. Откуда? Не знаю, но кость от дракона питается словом и каждую мысль мне тихонько приносит. Она где-то рядом, её вам не видно. Помыть здесь хваталки? Чудесно - чудесно! Все двадцать одну? А грязные две – другие не видно. И трубку мне дайте! Огня нет? Во всём отделенье? Одет как скинхед, да лысый к тому же и к горцам за спичкой? Их там очень много? Легко – очень просто. Ночь, ехал в автобусе полном людей чёткой веры. До Третьего Рима добрался. Бесплатно. С подругой. Мне дали лепёшку и красного сока. И спать уложили на полке отдельной. Аллаха не трогал. Поставил на место. Спасибо вам горцы. Нет, нет – по-другому, но той же монетой. Опять в одиночку? Не скучно нисколько! Давать показанье. Пишите. Майтрея. Куда вы ведёте? Специальное место? Семьдесят листов и каждый заполнить? Секунду. Заполнил. Своей, правда, кровью. Поставил там слово и номер как надо. Все семьсот семьдесят семь. Устроит? А что будет дальше? Ах, эти перчатки, да взял. Осознано, понял. Но нет - их не прятал. В карманы на выпад, но красть не желаю! Хочу научиться – историй послушать. Гектары сюжетов! Магазин наблюдался. Но что они сняли? Меня там не видно. Перчатки на месте. Зачем? Вот в гости надумал. Тепло и уютно. Гармония тела. Опять показанье? Наверх? Так идёмте. Ах, коридорчик. На стульчик. Да сяду. Присесть? Не шутите! Куда вы? Вернитесь! Так руки за спину – напротив табличка. «Запасный… тут …выход». И что? Пробьюсь по-любому без жалких подачек. Идёте? На месте, а как же! Дурак, но не очень. Вот Лёха. Майтрея? Нисколько! Всё помню и адрес, и маму и папу. Пишите – пишите. Компьютер, прикольно! А сзади картина. Эх, сколько футбола! Играл носком сёдня. Вы всё? Так ведите! Но руки за спину. Так лучше. Не глупый. А то трону пальцем и вы растворитесь. Гоню! Не стесняйтесь. Здесь Лёха дурашка. И в белых халатах. Да-да, шизофреник. Лежал две недели. Солиан пил. И в службу не взяли. И всё, и не слова. Вяжите, вяжите. Хоп, пропустили. Ага, развязаться? Так в юнги учился. Качает как в люльке. Не буду больше. Не будду больше. Не Будда больше, а странник – скиталец. А можно к вам в гости? Везите – везите. Сыграть вам на флейте? Не надо? Так и не умею. А руки открыты! Платок унесите, а книгу читайте! Кто главный здесь? Промолчу – так вернее. Все равны? Конечно, вы правы! Что плюнул на дверь отделенья? Зелёным – огромным? Зачем? А чтобы меня не искали. Вампиры, погоны, зверьё, растаманы. Да, знаю. Был Буддой – чуть-чуть поигрался. И, книг начитался! Филолог, но средний. Дрочил? Так сказали? Поэтому взяли? Нет, Зигмунда Фрейда уважаю. Сублимация, а не мастурбация. Творчеством занимаюсь! Что вы! А паспорт порвал и диплом пятилетний, сберкнижку с рублями. Намусорил – штрафом отделался, соткой. Всё чисто! Зачем документы? Работать не буду! Диплом? Так справку дадите порядком повыше! А деньги не жалко. Их всё равно тратить. Перчатки? Чтоб ручки не мёрзли подруги знакомой. Да, токма ради любви, без корысти всякой. Был на Байкале? Люблю пить Байкал! Так дайте напиться! Воды мне в стакане! Он красный, а жёлтый хочу как солнце на детском рисунке! Похож на него? Ушёл только дальше? Так он просветлённый, а Лёха придурок. Два диска и плеер – немного осталось. И книга с названьем красивым. Не знаю. Любуюсь обложкой. Паромышленье? Солипсизм? Дзенская болезнь? Не поддаюсь гипнозу? Шизофрения? Всё знаю, конечно. Осознано даже. Таблетки помогут, уколы достанут. И стану стандартным, хочу быть обычным – по полной катушке. Прорвусь, коли Буддой себя называю. И в самое пекло! Играть так конкретно! Принять надо чётче, чем сейчас принимаю. А в Вас не нуждаюсь - меня не тревожьте. Спасибо, прощайте.
3. 14 января – 9 марта 2006 года от Р.Х.
Фак. Вообще не помню, что было вчера. А сегодня утром? Не помню. Вот это у них уколы. Но это первую неделю. Потом на таблетки переведут. Знаю всё. Но не помню. Хорошо, что согласился на первый, самый вырубающий укол. А почти всех держат и привязывают. Нет. Я не согласился. Сказал, что я не согласен и лёг на живот. Дали пижаму в краске. Разорвал её всю. Дали нормальную. Должны уже из первой дозорной перевести куда-нибудь. Хоть бы во вторую половину. Там книги. Телевизор. Большая столовая. Шахматы – всё равно играть не с кем не буду. Но хоть в руках подержать. В руках подержать. О чём я? Логически надо мыслить. Логика. Он назвал меня вампиром. Спросил, почему? Говорит, зубы не показываю. Дал мне мяса и два желтка. Он отказался одевать розовые носки, одел чёрные с дырками. Ему колют ужасные уколы. Он зависим. Странно. Никакой энергии. Ничего. Вот это у них препараты. Врач сказал, если я к нему ещё раз подойду, то он со мной не будет разговаривать неделю. Влип.
Где я? Песни. Песни. Песни. Пускай в голове крутятся песни. Шестая палата. Как дует здесь. Есть. Как хочется есть. Эта столовая лучше, чем та. У меня самое лучшее место. Середина стола. На мне заканчивается раздача хлеба. Хлеб раздаёт специальный человек – все его ждут. Похож на Элвиса. Но почему мне больше хлеба? Почему он подносит поднос ко мне самому последнему? Чем я лучше других? Здесь никто больше не плачет. Никто не видит, что я плачу или видят все? Я не плачу, они сами текут. От обеда десять кусков хлеба. Иду на кроватку и ем. Никто не знает что я здесь. Не знаю ни одного номера телефона. Как дует от окна. Из носа кровь. Все руки в крови. Вытираю о стену. Больше никак простуда не выражается. Ужасно холодно. Попросил у сестры-хозяйки свой хеменгуэйевский свитер. Несла неделю. Холодно здесь ужасно. Проходил в нём ровно десять минут. Врач запретил. Они сбрили мне бороду. Не помню. Меня взяли за руку, посадили и начали брить. До этого мне что-то вкололи. Я зомби. У меня нет воли. Нет. Чего у меня нет? Надо смотреть сквозь туман от лекарств. Лекарств! От чего меня лечат? Каждую неделю бриться. Сестра-хозяйка бреет меня. Называет всех мальчиками. Независимо от возраста. Бриться у самого не получается. На всё отделение их два с густой щетиной – врач и тот, кто сидит по правую руку от меня. Он дал мне еды. Холодно. А тот, что боится лютой смерти. К нему приходят. Он даёт мне еды. Он всем раздаёт еду, но мне больше всех. Вот это у него вопросы. Ему не надо ничего объяснять. Он всё осознал. Но кается. А я маюсь с ним. Спрашивает про книгу, хочет дочитать до конца. Говорит как я скажу, так и будет. Называет меня святым, почему? Я отказался от веры, надежды, любви. Отказался. Он хочет, чтобы я поменялся с ним кроватками. Хочет страдать, искупить. Я не страдаю, мне холодно, но мне не хочется брать чужие грехи - нашёл тоже святого. Как дует из окна, я повесил на него одеяло. Дует так же и невидно дерево. А меня видно всем. Приходят, садятся в коридоре на лавочку и смотрят. Смотрит? Он постоянно крутит головой. Вправо, влево, вправо, влево. Ему не нужна голова. Я сказал тому, что боится лютой смерти, что в раю у людей нет голов и мозгов. Только сердце-душа. Странно, он сразу понял. И я понял, что никто не знает что я сейчас здесь. Скорей всего считают мёртвым. Они правы – я умираю.
Уже третий раз я теряю сознание. Последний раз успели поймать. Не ожидал. Хорошее развлечение. Ем больше всех, но никогда так мало не весил. Куда ушла моя энергия и куда уходит энергия от еды? Не понимаю. Что-то странное с мышцами. Поворачиваюсь всем телом сразу. Старики ходят быстрее меня. Не с кем не разговариваю. Мои люди поисчезали. Заставляют ходить смотреть телевизор. Не могу сидеть больше пяти минут – устаю. Самая лучшая кровать в палате теперь моя. Заслужил ли я её? Не думаю об этом. На ней раньше лежал в очках – читал Д.Карнеги – два года лежал. Я ел его шоколад. С орешками. Вкусный. Музыка. Полтора месяца назад дали гитару. Единственный раз. Больше её никто не видел. Месяц назад играла музыка, когда стояли за таблетками. Вечером. Голубая луна Моисеева. Они издеваются? Во всём отделении ни у кого не стоит. Шутят, что бром в компот подсыпают. Шутят ли? Вчера санитар за обедом кричал мою фамилию из другой палаты. Я не откликался. Занят – ел. Он пришёл в столовую и принёс мне чашку плова. Почему? Всё его тело покрыто рунами. Бывший или настоящий воин Одина? И санитар ли вообще? За всё время я не сказал ему не слова. Кроме, ага, за плов. Как он меня увидел? Я похож на школьника в этой пижаме и с этими волосами. Перемещаюсь хуже чем старик. Как он меня увидел? Позже он меня взвешивал и удивлялся, как я смог за полтора месяца сбросить 15 килограмм. Раз в неделю проверяют на вшивость. Смотрят лобок и волосы на голове. А этот толстый – глухонемой, положил напротив меня помидор. Сколько времени он здесь, что к нему так относятся? Он моет пол в кабинете главных врачей. Лет пять наверное здесь. Не меньше. Вся моя стена в крови. Делали генеральную уборку - её не тронули. А она! Она говорит сквозь зубы и проверяет у меня рот деревянной палочкой от мороженого. Единственная. Что за таблетки мне дают? Нянечки не говорят. Посылают к врачу. Врач уже полтора месяца меня избегает. Другой врач общается с пациентами, но не этот. Мой не мой врач. Проглотил коричневую круглую. Оболочка сладкая. Застряла в горле. Ночью проснулся от страшного жжения. Похоже, я единственный кто пьёт эти таблетки. Спрашивал, как их пить – никто не знает – никому не дают. На следующий день спрятал за губу. Выплюнул. Санитар увидел. Записали в карточку. Хотели посадить на уколы. Объяснил ситуация – жжёт в горле. Нянечка сказала, что у неё есть большая кружка с водой, специально для меня. Она сквозь зубы – пришла сегодня ночью, и окропила святой водой всю палату бормоча какое-то заклинание. Молитва? И святая вода была это? Зачем? Она думает тут бесы? От чего нас лечат - от своих внутренних заморочек или от? Лучше не думать. Потом. Православный работник, при церкви был, ему сбрили бороду. Была до пупа. Когда ему делали первый укол – я кричал, не смейте, опомнитесь! Думают, он видел Бога и не вынес этого. Теперь он опять обычный убеждённый православный. Теорию говорит. Но что он говорит? Я всё слышу. Не хочу даже спорить. Больше не буду не с кем спорить. В день произношу обычно три слова. Когда за таблетками – воды. И всё. Меня знает весь персонал. Уже безбородый сидит рядом со мной на полу. Греется у батареи. Печкой её называет. Многие сюда приходят. Почти всегда молчат. Безбородый отжимается. Приседает. Занимается. Кланяется. Но почему рядом с моей кроватью? Практику делает, хоть не молится и не крестится. Его кровать самая идеальная – не одной складки. Его хвалят. Его уважают. Колокола. Они звучат для него здесь? Это не музыка. Это звук разбивающихся человеческих душ. Мне всё равно. Над каждой палатой висит по репродукции девы Марии с младенцем Иисусом. Мне всё равно. Я не заправляю свою кровать. Никогда. Не получается. Лежу на спине. Не могу двигаться. Больно двигаться. С трудом раз в две недели хожу в душ. Баней его называют. Уже три недели бани не было, говорят, там всё замёрзло. Но когда она есть, за пять минут не успеваю помыться. Кричат. Хозяйственное мыло. Большие куски. Мне пижаму больше не выдают. Их три вида. Синяя с белыми пятнами. Красная с оранжевыми полосками и коричневая. Многие ходят в коричневой с краской. У многих порвана и нет пуговиц. У меня новая синяя и в кармане семь пуговиц. От моей первой пижамы и сорвал. Не помню уже у кого. Тут нельзя курить трубку. Нянечка подкуривает одну сигарету, остальные прикуривают от неё. Все сигареты под расчёт. Выдают по две три раза в день.Тот, что боялся лютой смерти, оставил мне две пачки. Не чувствую их вкуса. Разучился. Курю только на корточках, держась спиной за стенку. На лавочку не сажусь. Сижу около лавочки – моё место. Курят все сразу. И так ничего не вижу, а тут ещё и дым. Первые две недели пытались у меня стрелять – потом перестали. Недокуриваю – отдаю кому-нибудь сам. От затяжек чуть не теряю сознания. После курения с трудом добираюсь до кровати. Долго иду. Плющит. Курение – по расписанию. Туалет – по расписанию. Здесь всё по расписанию. Ещё он оставил мне две зубные щётки и пасту. Одна новая, вторая его заточенная. Редко пользуюсь. Нет времени. Три раза в день надо пить таблетки. Меня всегда зовут. Не стою в очереди. Первую неделю стоял – надоело. Нянечка при мне прочитала в карте, что если я буду активным, то мне что-то там надо вколоть. Она спросила у другой нянечки. Не ошибка? Почему такая огромная дозировка. Та ответила, врач никогда не ошибается. Активный. Прежде чем встать, я сижу. Встаю. В коридоре иду, держась за стенку. Перед глазами чёрные точки. На лице ни тени грусти или веселья. Он ко мне подходит, разговаривает. Почему он думает, что я разбираюсь во всех препаратах? Угонщик. За столом сидит напротив меня. Здороваемся за руку. У меня самое лучшее место. За моей спиной кормушка. Часто бывает, что я единственный кто получает добавку. Вчера он попросил меня, чтобы я взял ему. Взял. Он отблагодарил. Дал половину хлеба с маслом. Их двое во всей столовой кто размазывает масло по хлебу ложкой. Он и тот, что сидит по правую руку от меня. С густой щетиной. Никто кроме нас здесь больше не здоровается за руку. За два месяца дали две конфетки. Туалетных дел мастер и парень, мечтающий о бензопиле. Туалетных дел мастер три раза в день моет сортир. Когда он моет, то там никого нет, вначале он кричал на меня. Потом перестал. В сортире единственное окно, через которое можно потрогать воздух. Когда никого нет, кроме него, я забираюсь на подоконник и дышу. Так сортир днём закрыт. Конфетку он мне дал через месяц. Сам подошёл ко мне и дал, не сказав не слова. Я с ним никогда не говорил. А тот длинный постоянно вспоминает фразы и носит кипячёную воду от нянечек толстому который лежит в третьей палате рядом с надзорной. Храпит ужасно и рвётся в мою палату. Длинный весёлый. Но со мной не общается. Через полтора месяца подсел в коридоре ко мне на лавочку, я смотрел числа на календаре, достал из кармана конфетку, сказал – на. Посидел минуты три и ушёл. На первые две недели – старик активный, говорит без умолку. Активно бредит, а может и правду говорит, или это у меня бред от препаратов – не знаю. Но на солнце он не может быть женат, или может? Его песня «Ты самая красивая, Самая красивая – Все люди гордятся твоей красотой». Он как-то шёл к в очках с Карнеги поменять зефирину в шоколаде на что-то, пролетел. В очках семь пядей во лбу. Я тогда его ещё не знал. Я подошёл к ним только тогда, когда – а они втроём были, съели всё, что у них было. Что я говорил? То, что думал. Я помню все слова. Лучше поздно, чем никогда, пожал я ему руку. Он боялся лютой смерти и понял, что у него есть шанс. У фирмача проблемы с женой – сдала его сюда, бизнес забрала. Я не люблю деньги – не общался с ним. А с в очках мы говорили о различии между волшебниками и колдунами. Бредили? Так этот активный возвращался назад, я спросил зефирину, он сказал – много вас тут и ушёл. Через три недели в пять утра иду в туалет. Он стоит, курит приму. Откуда огонь – не было даже интересно. Бормочет что-то. Смотрит на меня. Волосы жирные, говорит, достаёт из кармана штанов, сам по пояс голый, хвойное мыло. Подводит меня к раковине и моет мне голову. Потом достаёт зубную щётку и пасту знахарь в зелёном тюбике, выдавливает пасту и говорит, чтобы я чистил зубы. Через три недели ситуация чуть не повторилась, но я сказал, что чистый и докурил его приму. Больше мы с ним на едине не встречались. Он единственный кто читал стишки про онанизм. Он много чего читал. Без умолку. Постоянно. То ему анашу должны принести, то завтра он выходит, то ему здесь нравится и он остаётся до лета. То он день рождение свой празднует – несколько там тысяч лет, в таком духе. Он много общался с толстым. Они донимали врачей, ждали их постоянно, хотели в мою палату.
Я вернул Надежду. Ко мне вернулась Надежда. Нянечка. Она меня любит! Принесла трубочку сегодня мне. Сказала, покури. Потом ещё дала. Вкусно, но мало. Месяц назад я отправлял письмо домой. Ответа нет. Оно так и не дошло до дома. Попробовал ещё раз через неё. Должно получится. Я надеюсь, что получится. Она сказала, что они с мужем заезжали на почту и отправили заказным. Она написала там телефон врача. Мама приедет или папа? Я кому-нибудь нужен в этом мире? А мне? Мне нужны шнурки. Я отказался развязывать перед милиционерами шнурки, мне их срезали. Высокие ботинки. Они найдут такие? Хочу домой, к родителям. Пытаюсь не думать об этом. Только вода из глаз. У всех неудобные тапочки, а у меня шлёпки. Один мне отдал, когда его выписывали. Скорее я оказался рядом и забрал. Уже раз третий узбек лежащий в моей палате и моющий здесь пол их меряет. В последний раз спросил, зачем? Он сказал, нравится. Бывший тренер по теннису разговаривающий со своими голосами матом и в первый же день обжог себе ногу, во сне положив её на трубу. Он громко пукает, противно. На третий день спросил у меня, почему я не с кем не разговариваю. Я ответил, в падлу. Закрытая система – лишних слов нет, как и вопросов. Теперь я ем его передачки. И я единственный во всём отделении кто ходит в шерстяных носках. Бабушка связала. Мама папы. Ногам холодно, но сердцу тепло. Частичка дома со мной. Он уже год здесь. Я застал его, когда он дрожал всем телом. Всегда дрожал. Пробовал успокаивать. Ничего. Потом он стал командовать стариками и убогими. Водить их на таблетки. Кричит на них, толкает. Руки дрожат. Пытается поменять своё положение. Работает за еду на нянечек. Многие работают за еду. Я, наверное, больше всех здесь хочу есть, но даже если бы и захотел работать, то не смог бы. Не думаю об этом. Вообще не думаю. Таблетки. Только вспоминаю тепло дома и еду. Вчера дрожащий мыл мои стены, генеральная уборка, все двигали свои кровати, я ушёл. Пришёл - кровь опять на месте. Не осмелился? Вечером подошёл ко мне. Фролов, ты принимал таблетки? Я сказал, да. Он опять спросил. Не ****ишь? Я промолчал. В столовой после обеда, держу в руках книгу. Он подсаживается. Бумажка в руках. Лепит мне на лоб и что-то бормочет. Срываю листок левой рукой, жую, проглатываю. Правой, хватаю его за грудки. Говорю, ещё раз подойдёшь, откушу нос. Не помню как он ушёл. И не помню куда делась из моих рук книга. Но после этого он смотрит в пол когда проходит мимо меня. Дни знаю - календарь висит. Время знаю. Часы есть. Но что толку? Кроме надежды вернуться домой мне больше ничего не надо. Поздравил Надежду с первым днём весны. Она радовалась и хвалилась нянечкам. Когда её не было, нянечки за обедом у себя в комнате, они не закрывают дверь, в чём-то её обвиняли. Почему они её не любят? Она самый незамороченный человек во всём отделение. Она одна без тараканов. Надежда. Я стал улыбаться ей и перестал плакать. Но двигаюсь всё хуже и хуже. Они здесь и по году и по два и по три. Но я теперь знаю, ко мне приходил поэт Поликарпов, прочитал. Весточка из дома. Знаю теперь. Поэт. Ему семьдесят и он сжег все свои стихи написаные за всю жизнь. Про него шепчутся, что он разговаривал с Богом. Хитрый – таблетки два дня не пил. Теперь каждый раз его рот ожидает тщательная ревизия. Он лежал на коечке, что за моими ногами, она сменила пять человек. Их опять переводят в дозорную палату. Один начинает кричать, второй кашлять, третий биться головой, четвёртый ходит кругами. Последний. Мальчишка с обмороженными пальцами – лежит и молчит. Хотя взял у меня кусок хлеба. Спросил бы, не дал. Правильно сделал, тогда у меня было много хлеба. Думал – не замечу, наверное. Тут много обмороженных. В моей палате никто не храпит. Все просятся в шестую. Тут тепло и светло. У меня выработался режим. Открываю глаза в пять утра и иду в туалет. Так каждый день. С остальными только курю. Кто-то сломал трубу с горячей водой. Говорят что узбек, теперь я вообще не мою руки. Кровь не отмывается. Узбек периодически поёт. Много энергии. Но он заболел и теперь какой-то моет пол. Узбек делал лучше, он сначала подметал щёткой, а потом мыл шваброй. У него была система. Как-то он вытащил из под моей кровать круглую горькую таблетку. Посмотрел. Понюхал. Кинул под другую кровать, где уже помыл. Этот халтурит. Но не буду же я сукой? А есть хочется. Сильно. Пускай делает что хочет. Напротив моей палаты сестринская. Переодически там разживаюсь хлебом. Которая сквозь зубы обязательно даёт. Но не многим. Я был третьим в тот день. Она - что я вас всех буду кормить? Ты уже третий. Иди не мешай. Я – Бог любит троицу. Дала с яблочным повидлом. Больше я к ней не подходил, противно. Надежда всегда даёт еду, в последнее время приносит хлеб сама, я даже не спрашиваю. Работяг будят в 6. 20. Они едят бутерброды с варёной колбасой и пьют горячий чай. Это их заработок. Я уже два месяца не пил и не ел ничего горячего или холодного. Как хочется обжечь чаем нёбо, чтобы оно облезло. Или ледяной водой чтобы свело зубы. Тут всё тёплое. Ненастоящее. Безвкусное. Праздник – это гороховый суп, только он имеет вкус. Я никогда не ем щи и вафли. Здесь дают щи. Ем до последнего. Кому-нибудь приносят передачки с вафлями – ем до крошки. Ем всё. Совершенно забыл, как можно насыщаться духовной пищей. Чем больше ем, тем больше худею. В девять отбой, в семь подъём. Где-то в восемь приходят и заставляют заправлять кровати. Я накидываю покрывало. Приходят. Кто не на кровати и у кого постель заправлена неровно. Да как её вообще можно ровно заправить? Тех не дожидаются, а переворачивают их матрас. Мой матрас подняли всего раз – при первом шмоне, искали зажигалку. Не знали меня ещё. Их периодически приносят родственники. Шмон происходит с периодичностью два раза в неделю. То ищут зажигалку, то ложку. Никто никого никогда не выдаёт. При мне вскрывались три раза. Ложкой. Всех спасали. Но я этого не видел, видел перевязанные руки и слышал разговоры. Был один, которого все сторонились и посылали. Противный шакал на вид. Долго не мог понять, в чём дело. Нет, даже не думал по этому поводу. Как-то раз он вытащил из унитаза бычок и начал его курить. Нянечки его тоже сторонятся. Как я попал домой? В моём сознании появились – Вера и Надежда. Я полюбил этих милых женщин. А где мудрость? Так она была в поиске всего этого.
За каждый написанный знак мы несём полную ответственность. Здесь сознательно пропущен один отрывок, о наших похождениях в Северной Столице и дороге туда. Если Кира Морозова разродится текстом по этому поводу, то мы будем очень рады. И ещё, игра только началась – появляются новые формы выражения мысли, детально прорисовывается местность миров, энергия просто фонтанирует и самое главное дзен-лиловый мир расширяет свои границы во всех направлениях.
Вечно ваш Майтрея – Будда Нового Тысячелетия и Лёха – дитя 21 века.