Сколько себя помню, сызмалу нас постоянно пороли или давали подзатыльники. Не сильно, а так для порядка. Но, как я понял позже, правильно и делали. Разве можно с нами, шкодниками, иначе. Особенно со мной.
Мамка старалась изо всех сил, чтобы нас накормить, одеть, обуть. Она не жалела и своей жизни за нас отдать. Ночи не спала, думая, где достать денег на пропитание или одежду.
Нам чаще доставалось от мамки за характер, за «норов», - говаривала она. Не столько уж мы могли разбить, поломать, порвать, попортить, сколько вредничали, ссорились и порой дрались между собой: у кого больше, у кого красивее. Нам попадало за обман, нечестность, хитрость, «длинный язык», лень.
А дел в нашем доме невпроворот: посуду помой, воды принеси, картошки начисти, цыплят накорми, в магазин за хлебом сбегай и много других разных дел… А про уроки я уж и молчу…
Нас у мамки трое, пока… Четвёртый на подходе, вон мамка какая кругленькая. Зовут нас: Зойка, Райка и я – Юрка. Рожались мы у мамки через два года. Первый – я. После нас ещё две девчонки родятся… Пятеро будет…
Папка уходил с утра на работу, а у мамы голова кругом, не знала, за какое дело хвататься. Только мамка уходила куда-то, оставив нам письменный план работ, (Я уже учился, да и Райку уже научил читать детские книжки), Зойка, младшая, тут же предлагала:
- Давайте построим для Мурки домик под одеялом. Только чур, не моё одеяло берём, а побольше размером.
- Райка, тащи Мурку, она всегда спит с тобой, значит любит.
Кошку поймать – дело нехитрое, она нас так любила, знала, что дети, и приседала сразу. Под одеялом на кровати она сначала сидела в темноте и ничего не делала, она уже привыкла к нашим проказам. Когда Райка похлопала ладошкой поверх одеяла прямо по спинке Мурки, та стала ползти под одеялом в сторону просвета. Мы тут же подтыкали одеяло каждый со своей стороны.
Кошка начинала искать просвет в другом месте, наконец, сильно испугавшись, мяукала, вырывалась. Мы её так долго мурыжили под одеялом, что она гадила. Мы выпускали её на свободу, а Мурка - бегом в дырку под печкой. А мы сами начинали думать, как постирать простынку. Не успели отлить воды, как откуда-то явилась мамка.
Она сразу же начала выяснять:
- Кто придумал первый? Это наверняка всё ты, Юрка. Не вздумай отпираться! Оболокайся и иди гулять на улицу. Бездельник!
Зойка делала большие круглые глаза, щёки у неё краснели, тем самым выдавая, что предложила первая она: «Не я, не я», - сразу же плакала она. Райка часто отмалчивалась, занимала выжидательную политику. Но попадало всегда первому мне, я – старший. Ну, вот маме ещё прибавилось работы – стирать.
2
В следующий раз без мамы я первый предложил:
- Давайте поиграем в лошадки. Чур, лошадкой будем по очереди. Кто хочет быть первым? – Все хотят кататься. – Ну ладно, первый раз буду я.
Стали связывать всякие тряпки-вожжи и обматывать вокруг меня. Райка села на самый высокий стул, начинала заранее понукать, хотя лошадь ещё не запрягли.
Зойка потащила другой стул для себя. Тут одна из тряпок порвалась, «лошадь» рванулась и полетела вместе с Зойкиным стулом в угол окна. Звон стекла...
Так хорошо, если бы разбили одно стекло, а то разбилась и часть летнего стекла. Зима, ветер сразу задул в окно. Снегу по самые окна. И снежок стал залетать.
- Райка, неси подушку, лучше Муркину, она поменьше, -
кричал я и пытался хоть как - то заткнуть окно, чтобы не выстудить дом, а, главное, чтобы не заметила мама. Приставили все стулья в этот простенок.
Теперь всем стало ясно, что наказания не избежать. Первым делом я сломал вицу, прутик, что у мамы спрятан за иконкой, и выбросил в помойное ведро.
Вдруг Зойка придумала:
- Давайте скажем маме, что трактор ехал, и вот стекло…
- А давайте набьём в штаны что-нибудь потолще, не будет больно,- это Рая.
- Чур! я, как старший, беру рукав от ватника, который мама вчера не успела пришить к папиной фуфайке, – сказал я, старательно засовывая рукав в штаны. Ходить с рукавом неудобно, и я сел, чтобы чистить варёную картошку на ужин, затем протирал её через тёрку на сковороду.
Сёстры пока набрали всякого тряпья и насовали себе в шаровары, но тряпки то и дело высовывались из порточин. Все смеялись, хотя надо бы плакать. Мама пришла и тоже стала смеяться, потом вдруг начала догадываться, что тут что-то не так. Обычно она всё видела по нашим лицам: девчонки смотрели на неё заискивающе, подобострастно и виновато.
- Что же это вы натворили? Говорите! А - ах! Что ж вы наделали? Где же я теперь стекло достану? И так денег нет, а вы ещё озоруете, – увидела она, запричитала и тут же полезла, конечно, за прутиком, а там его «Митька прял» - нет. Мать быстро пошла на улицу, (там росла ива), выломала тоненький прутик. Пока она задержалась где-то, я быстро сообразил:
- Девчонки, вставайте на колени перед иконой и молитесь! –
Мама зашла и увидела следующую картину: трое «верующих» стояли на коленях и молили бога о пощаде. Сама мать зачастую перед иконой в углу просила бога. Бойкая Зойка просила своим тонюсеньким писклявым голоском:
- Гоподи, прости нас и сохрани! Господи Иисусе, Христе сыне Божий, пожалей ты нас, чтобы пронесло, чтобы всё миновало. Святый Боже…
- Распрости свою благодать над нами, святый Боже, святый крест, - вторила ей Райка, точно повторяя мамкину вечернюю молитву. Все делали поклоны.
Наша мамка была верующим человеком: утром и вечером зажигала лампадку перед старинной иконой и, стоя на коленях, читала молитвы, ходила в церковь. На Пасху батюшка или дьякон приходили к нам святить яйца. На сей раз она пожалела нас и не напорола, но зато завелась и долго ворчала:
- Это, Юрка, ты санапал такой, выдумщик, весь грех от тебя. Перестань глумиться! Христом Богом тебя прошу! И когда ты угомонишься? Уж как я прошу Бога, чтобы следующей родилась девчонка Юлька, а не ещё один такой «юркий» Юрка. Вот пресвятой угодник Николай с иконы всё видит, наблюдает за вами и, как что не так, бросит камушек в вас и покарает. Я вам последний кусок хлеба отдаю, сама голодом остаюсь, лишь бы вам хорошо было. Неблагодарные вы... Пол не подметён, посуда, не помыта… Учи уроки лучше!
3.
Однажды мы залезли все на печку и играли в войну. Подшитые катанки были батареей № 1, а совсем опорки для галош – батареей № 2. Я, как всегда, самый деятельный и фантазёр.
Зойке не хватало места на печи, она варзала (ёрзала) с одной ступеньки на другую. Её светленькая голова то появлялась на уровне печки и батарей, то исчезала. Она брала из печурок рукавицы-снаряды.
- Орудие к бою: тра-та-та, трата-та, - кричал я и кидал валенок.
Катаник попал в появившуюся голову Зойки, и она полетела вниз на помойное ведро. Бровь и веко над левым глазком были пробиты дужкой ведра. Кровь лилась, как из недорезанного поросёнка. У неё так и остался шрам на всю жизнь. Зашивали в больнице. Конечно, меня сильно выпороли, так как родители были дома, и это всё случилось при них.
Вечером тятя занимался с нами. Нам читали много книжек. Но пошкодничать я любил всегда. Моя учительница говорила маме:
- Это у него пройдёт. Он, конечно, непоседа, но всегда всё знает, даже если и не слушает на уроке. Первый и по математике и по русскому языку. За это я прощаю ему потом все его выходки. Унаследовал у вас умную голову.
4.
Ближе к весне у нас появлялись маленькие жёлтые цыплята. Наша задача была – не лениться, очистить и размельчить варёные яйца, и три раза в день кормить цыплят и давать им попить. Редко, но иногда были гуси и утки.
Как-то мамка ушла по своим делам, а мы посадили цыплят прямо на стол и кормили их, заставляя склёвывать остатки яйца между наших зубов. Мы, конечно, тискали до невозможности малышек, брали их в руки. Цыплята забавно пищали, если не уследишь, то и могли полететь со стола на пол.
Но мы соединяли наши руки вдоль края стола, не давая им такой возможности. Потом многие из цыплят умирали от поноса, и мама удивлялась, почему из двадцати штук, оставалось десять взрослых курочек или петушков. Мы всё сваливали на ястребов.
- А давайте попробуем, поплывут ли цыплята в лоханке, - предложил я моим сёстрам. Сказано – сделано. Налили воды в шайку. Стали опускать туда по одному цыплёнку.
- Нет, давай начнём с уток и гусей, они уж точно поплывут, – это Райка суёт зажатого в руке цыплёнка-гуся и хочет отпустить на воду.
- Не надо, - отталкиваю я её, - уточек всего пять штук, а гусей и того меньше.
Тут зашла мама и начала нас ругать. Конечно, цыплята, побывавшие в лоханке, простужались и не выживали.
А всего смешнее было, когда мама приносила в морозы домой больную курицу:
- Обижают её соседки-курочки. Если больная, хилая, то все заклёвывают её. Привяжу её здесь в запечке. Уж вы, ребята, её не обижайте!
Ну, сначала мы её все подкармливали, жалели, а когда она шла на поправку, то я первый начинал проводить всякие опыты над ней. Подтаскивал верёвку, привязанную к её ноге, пугал её. Курица махала крыльями, закатывала глаза, подпрыгивала. Нам это доставляло массу удовольствия.
Зимой, когда у коровы Красавки появлялся маленький телёнок, папа приносил его в дом. Его устраивали в загородке между печкой и стеной под полатями. Постилали ему соломы. Мы давали кудрявому телёночку имя, гладили его и любили. Особенно Зойка, так и старалась обнять телёночка и прижать крепко-крепко к себе.
Я ревностно отгонял сестёр, зная, что тут не до шуток:
- Не сметь! Сама меньше телёнка, дурочка «полубелая». Он задохнётся, - приказывал я им, - убирайте всякие тряпки от него, иначе изжуёт.
5.
Вскоре у нас появилась ещё одна девочка – Юлька, мама напророчила. Меня прямо из больницы отправили за карточками на хлеб. Я, как «взрослый человек», записывал в горсовете мою вновь народившуюся сестрёнку по бумажке от врача, получал на неё хлебную карточку и, гордый, нёс её домой. Маме по возвращении из больницы давали килограмм шоколадного масла, килограмм шоколадных конфет и ещё что-то, не помню. На каждого ребёнка в войну, да и на следующего – после войны, давали немного денег и какие-то продукты.
Мама каждый день перепрятывала сладости от нас. И где только она не ухитрялась прятать эти конфеты, даже в ясли к Красавке. Мы искали сладости весь день. Особенно любил конфеты я. Всё переищу, но как будто по запаху найду. Однажды нашёл в чулане в хлебном ларе, дал всем сёстрам по конфетке. Потом мы перетаскали все конфеты, только две для виду маме с папой оставили.
Ох, и досталось нам тогда. Мама выстроила всех в ряд. Мы не сознавались, как партизаны. Она порола ремнём всех по одному, приговаривая:
- Будете слушаться? Будете обманывать? Вишь, какую волю забрали!
Наконец, Зойка(а ей было три годика), когда дошла до неё очередь, вся задрожала и заплакала:
- Мамочка, не бей! Мамочка, не бей, не надо! Это всё Юрка, он – первый показал, где лежат конфеты.