Гулливер

 -Самое страшное? – протянул капитан Пиковский. – Я не знаю, что такое «самое». Когда я работал на скорой, нас учили часами смотреть на кровь. Кишечник там, печёночка…
Капитан задумался. Он был трезв как воздух зимой.
-Нет, нет, нет! – заявила женщина за кофейным аппаратом! – Не надо нам печёночки!
-Самое впечатляющее зрелище! Господа, рассказываем об этом.
-Ну, не надо так не надо – капитан пожал плечами, - и вообще, ко мне сегодня жена вернулась.
-Выпьем!
-Вот и пью.
Шестеро мужчин, облепивших тускло освещённую барную стойку, подняли стаканы с разномастным пойлом. Толстый человек с красным весёлым лицом появился в дверях, отсалютовал мужчинам, и, пыхтя, присел за столик. В другом углу кабачка блюзмен Костя, обнимаясь с гитарой, затянул в хрипатый микрофончик: «Я читаю стихи проституткам, и с бандитами жарю спирт!..»
-Ну что ж, панове, – продолжал Андрей Пиковский, - помню, как-то довелось бывать в Гаване. Ух, ну и канал же там – миль семьдесят, вот-те крест, никак не меньше! И извилистый такой…
Андрей покрутил сложенными ладонями, показывая, какой извилистый канал в Гаване.
-И лодчонки, лодчонки шныряют, как мальчишки на базаре! Между ними идёшь, будто в детском саду, только успевай никого не задавить! Они страха не знают, подходят к борту, предлагают сигареты сундуками! Заметьте, ящиками! Капусту предлагают, или просто протягивают палку, на палке баночка, корзинка, туда монетки кидают. Да вы все видели, наверное, что-то подобное. А через год после того, был я на Панамской войне. Вы знаете, что в конце семидесятых в Панаме война была? – яхтсмены прекрасно знали об этой войне. Эти байки капитан рассказывал за каждым застольем. – А вот, была же. Я тогда служил…
Он замялся.
-Работал тогда на наши доблестные нерушимые спецслужбы. Уродство уродством, доложу вам, но насмотрелся всякого. Мы тогда в Панаме воевали. Ни одного латинос – с одного края мы стреляем, с другого американцы. «Коммандос», чёртовы «коммандос»! Вы слышали о подводной войне?
Все замотали головами.
-Война аквалангов. Целые отряды с подводным оружием. Нас сто человек, их сто человек, и водоросли в три человеческих роста. И воздуха в акваланге на час. Вот и пойди, повоюй!
Капитан выпил и аккуратно поставил рюмку на стойку:
-Мне после этого кап-3 дали и уволили, – и умолк.
-А я у тебя видел кителёк, со звёздочками – покачав головой сказал Сергей Сергеич. Сергей Сергеич был самый старший в команде «Cutty». Сейчас же яхтсмены, задушевно перемигиваясь, уставились на него. Он набычил подбородок, и сделав генсековский жест ладонью, заявил:
-Ну-у… Ш-што я могу вам э-э… сказать. – он тряхнул лысеющей седой головой - А я в Чернобыле был. Мы там одевали мальчишек в то, что было, и отправляли в пекло. Они выходили и падали, а через день кожа отваливалась кусками. Я приходил в больницу – сотни, в ряд сотни людей, и у всех кожа облезает, даже с волосами, и больно, они стонут! Они кричали, они так кричали, как я не слышал никогда! – Сергей Сергеич делал вид, что улыбается и говорит спокойно. Однако через растянутые губы пробивались истеричные, пьяные нотки. – Вам сейчас показывают что-то. Не верьте! Это одна сотая того, что там творилось! Все эти хроники, плёнки, всё что по телеку показывают – одна сотая часть! Вы, парни, не представляете, сколько такой плёнки было уничтожено, уничтожено к чёртовой матери! А мы их в костюмы одевали. В респираторы…
-Респираторы?! – удивился Витька – это разве поможет от облучения?
Сергей Сергеич оживился. Как гроза, бывает, напугает но пройдёт мимо, так истерика, уже зародившаяся в уголках его покрасневших глаз, умерла в них.
-А, кстати, да! Помогает, - заявил он, и ему вторил капитан, кивая головой. – Может и не сильно, но с теми, кто респиратор надел, как выяснилось, обошлось куда легче. Он на самом деле немало съедает. Съедает же!
-Да… Это зрелище не для слабонервных. А ты, Коль?
Очередь травить байки дошла до старпома Коли. Весь вечер Коля просидел, мрачно уткнувшись в стойку и потягивая напитки, и, наконец, улыбнулся во всю ширину обветренного лица. После третьей рюмки он мог говорить до бесконечности.
-Да вот, довелось мне летать над Сибирью. Нет, нет, нет, это не то, что вы подумали – замотал он руками, хотя лица друзей не выдавали, чтобы они вообще что-то думали. – Я не аэробусом каким-нибудь летал. Не-ет.
Коля растянул слово «нет», погрозив пальцем всему «Гулливеру».
-На ма-а-аленьком таком самолётике большо-о-ой такой геологоразведки. - Коля показал жестом, какой маленький был самолёт, и какая большая геологоразведка, отчего друзьям пришлось уворачиваться от его огромных размашистых конечностей. - А Сибирь, братцы, это чудо! Это что-то невероятное! Захватывает, захлёбывает, сколько глаз видит – заглатывает! Проглатывает - да, да, именно проглатывает вас, поглощает! Там где и следа нет городов, и деревни-то ни одной нет. Там воздух чистый, как на Антарктиде. Вы думаете, в Сибири заводы-гиганты. Да, заводы есть. Но просторы такие, что эти гиганты – такие крупицы, и представить себе трудно! Крупицы, песчинки, ну ей Богу, песчинки. Воздух чистейший, сколько глаз видит всё бело. Снизу-то лет зелёный, а сверху – белым смотрится. У-у-ух!.. – Коля шваркнул кулаком – ну а ещё…
-Хватит, хватит – запричитали яхтсмены – теперь другие пусть расскажут.
Коля сделал обиженное лицо, и глаза его под инженерскими очками стали совсем детскими.
-Нет, ну дайте ещё расскажу – прокричал он сквозь общий гам.
-Ну рассказывай.
-Ещё я был на карнавале в Рио-де… Рио-де… Рио-де-Жанейро! В Рио-де-Жанейро был, на карнавале!
Коля едва не пустился в пляс. Он воздел руки к небу, но, увидев вместо неба деревянный потолок, расстроился, и раскинул их в стороны. Яхтсмены синхронно пригнулись, спрятав головы в плечи.
–Там такие женщины!!! – мечтательно протянул он, для пущей доходчивости, выделывая руками пассы, не поддающиеся приличному описанию.
Вдруг он весь осел, скукожился, поправил очки и взялся за рюмку. Все знали, что у старпома Коли сложные и не всегда радостные отношения с женой, которая, будучи ему начальником на работе, временами пыталась быть им дома, и порой даже на яхте. Не меньше товарищи знали о его любвеобильности, доставившей немало хлопот ему самому и всей яхте.
В этот момент позади хлопнула дверь. Вошла женщина с лицом Кармен и коленками питерской проститутки. Пятью шагами она приблизилась к стойке. Мужчины не могли оторвать глаз от почти неприкрытых тугих бёдер, и завораживающе сильных карих глаз, медленно оценивающих каждого по очереди. Витя поперхнулся, и вжался в стойку.
-Здравствуй, Виктор! – негромко сказала она. Витя покраснел под неоднозначным взглядом дамы, и совершенно однозначными взглядами товарищей.
-Господа… Это Марго. Прошу любить и… - он запнулся – Снова любить. А вы представитесь сами.
И Витя поспешно ретировался, мелькнув около туалета. Через минуту, приземлившись на своём стуле, он заметил перед Марго бокал Мартини, и дорогую сигарету, невесть какой импортной закваски. Она сидела нога на ногу с равнодушным лицом иногда, заглядываясь на помрачневшего старпома Колю, её взгляд вспыхивал диким, первобытным и властным огнём.
-Да… Там такие женщины – пробормотал Коля и уставился в свою рюмку. Подняв глаза, он незаметно подмигнул Вите, и тому поплохело. На его лице этот жест мог означать лишь одно «Я попал». Витя попытался ещё прожестикулировать ему что-то отчаянное и по возможности незаметное, но мутный пьяненький Колин взгляд уже блуждал по фигуре Марго.
Ростислав Николаевич, или Дед, как звали его в команде, разбавляя речь смешками и непристойностями, на замечая неожиданной рассеянности друзей, рассказал десятки раз слышанную ими историю, о том, как в конце пятидесятых служил матросом на Новой Земле. Как безалаберно и безответственно проводились на этой чёртовой земле первые ядерные испытания.
-А вот возили мы это ядрышко на катере. Это шарик такой. Небольшой, нет. Совсем небольшой – Дед сложил два кулачка, показав какой примерно шарик – и вот прямо на катере возили. Тогда ещё не знали ничего, ни тайны не делали, ни секрета. Какая там прочность, защита, что вы? Фигушки вам, а не прочность. В таком тяжёлом контейнере, ящике везли. На палубе растянули тросами, что бы не качало, не швыряло. А на волне что-то там не выдержало, я уже и не помню толком, тросики наверное ***венькие полопались. И мы давай это ядрышко ловить, чем попало! Летает себе по всей палубе, а ещё качало тогда, так оно туда-сюда, туда-сюда, и мы его швабрами, «кошками», лопатами - да всем чем попало, а оно выскальзывает. Скользит просто, и всё. Хоть ты пятью швабрами зажимай в углу, всё равно выскочит Вот и пришлось руками, мать его в душу. Вот с тех пор я седой такой.
Дед тряхнул жиденькими сединами. Великан Пиганов, глядя на него снизу вверх, похлопал его по плечу и долил чего-то в опустевшую дедову рюмку.
-Шевелюра-то у меня до армии была – ух, что ты, любо-дорого посмотреть, завидовали мне все мальчишки, что твой колпак! А вернулся домой – висят три белых сосульки. Потом отросли немного, все белые. И не только тут… - он закашлялся – по всему телу беленькие. А мне двадцать лет тогда было. Вот так!
Коля очнулся, и снова жахнул кулаком по стойке.
-Давай, Ростислав, выпьем что ли! Выпьем за нашу Родину! За нас обосравшую Родину!
Искры посыпались из глаз – сказал бы поэт. Но это были не искры. Мужчины просто переглянулись, недовольные последними словами, и, громко чокнувшись, выпили. Кто-то разбил в запале рюмку, и Витя заговорил, перекрикивая возню уборки:
-Что ж, теперь я? Что я скажу вам, господа?! – театрально говорил он. – Всё мы много раз видели грозу. Вроде и страшно, но тело подбирается сразу, душа порхает, работаешь как вол, забывая, сколько не спал, и глаза горят, и пятки сверкают, и всё блестит! Море ночью освещено, как концертный зал, без следа огней маяков и вообще признаков жизни на земле. Грохот такой, что уши затыкают ватными палочками, а поливает так, что даже при качке и на кренах, а в воде по щиколотку. И компаса не видно из-за воды, поливает так, что циферблат сливается в один светящийся круг. – Витя выдохнул. – Впрочем, кто из вас этого не видел, господа? Только тот, кто не бывал западнее Сескара.
Пока он говорил, друзья молчали, язвительно качая головами, но теперь хохот наполнил крошечный кабачок.
-Заговорил языком Джека Лондона? – сквозь смех спросил Сергей Сергеич.
-Угу, – нахмурился Витя. Он, поскучнев, выпил пива, и вдруг очнулся – Ох, а я тут с такой девочкой познакомился…
Тут уж вся компания замахала руками.
-Молчи, молчи! Ни к чему хорошему эти твои рассказы не приводят! – издевались товарищи, пока флегматичный великан Пиганов не сказал задумчиво и грустно:
-А я к жене хочу. Моя жена – самое впечатляющее зрелище и есть. Да нет, я не ханжа, бабы тут есть. И завалить не проблема. На любой вкус и цвет, – басил он, делая вид, что не видит усмехающейся женщины – Но я к жене хочу. Она у матери в деревне. Я к ним приезжаю, она из дверей выходит и мелкую на руках держит. И старшой рядом, сам за юбку держится.
У Пиганова был сынишка трёх лет, и грудная ещё дочь.
-И это самое впечатляющее зрелище, ребятки. Ну ты, Вить, не поймёшь. Нет, поймёшь когда-нибудь. Я надеюсь.
Друзья уважительно закивали, и выпили за здоровье жены и детишек. Разговор понемногу совсем перешёл на пол, именуемый прекрасным. Капитан с пеной у рта доказывал упорно твердившему одно лишь тягучее «не-е-ет» старпому Коле, насколько приятнее общение с женщиной в теле, в сравнении с женщиной хрупкой. Маленький, казавшийся щуплым капитан, всегда был истинным ценителем идеалов фламандской школы. Пиганов и Сергей спорили о преимуществах брака официального и гражданского, Дед рассказывал барной стойке о своей жене, а Витя молча подмигивал каким-то своим мыслям.
-А знаете, что самое впечатляющее я видела в жизни? – прозвучало у них за спиной. Мужчины обернулись как по команде. Шикарная женщина с лицом Кармен и коленками питерской проститутки стояла с сигаретой в руках, разглядывая их, с усмешкой в сильных жёстких глазах. – Шестеро мужчин, которые, присосавшись к бутылке, размазывают по штанам слюни о старых приключениях, и болтают о женщинах. Заметьте, только болтают! Это самое впечатляющее!
Женщина сверкнула глазами, подошла к Коле и провела рукой по его красной шее. Презрительно усмехнулась и вышла вон. Мужчины сжались и притихли, и капитан спросил после недолгой паузы:
-Вить, кто эта Марго?
Коля подошёл к парню вплотную и навис над ним хмельным утёсом. Витя задумчиво уставился в окно, и поскрёб пальцами небритую щёку.
-Это женщина, господа, которая только что нас с вами посрамила. - Коля поджал губы и выскочил вон, громко хлопнув дверью. Витя посмотрел на его кожаную куртку, и медленно улыбнулся. – Кажется, он не вернётся за этой штукой.