ТЯЖЕЛЫЕ ВРЕМЕНА
Рассказ.
e-mail: sgtula@nm.ru
Ленка Перепелкина поздним вечером кралась , прячась по темным углам от редких прохожих, к поселковому магазину. Каким-то чудом обманув своих приемных родителей, родную бабушку Маню и ее мужа Геру , которого она теперь называла дедушкой, сумела выйти из дома в такой поздний час, пообещав вернуться через минуту. Да и дел -то было – продмаг находился рядом с их домом, прямо за углом.
У девчонки тряслись руки, подгибались колени, почти не помня себя, она подкралась к двери магазина, на котором в темноте белело пятно большого белого ватмановского листа. Тут же к ней вернулась стойкость, и она резко сорвала это чудовищное пятно ее вселенского позора. Разорвала, скомкала и, крадучись, поспешила обратно, запихивая обрывки в рукав жалкого серенького пальтишки, которое бабушка сшила ей сама на швейной машинке и посадила на цветастую ситцевую подкладку. Эта несуразная подкладка ежедневно мучила ее в школьной раздевалке, куда она по утрам сдавала свою одежку. Поначалу Ленка вообще отказывалась надевать такое смешное пальто, плакала, бросала его на пол. Но бабушка, поднимая самодельную обнову, уговаривала : «Да посмотри ты, дурья голова, какое теплое, не простынешь теперь…»
Ну разве могла понять старенькая бабушка огромное Ленкино горе? Девчонке исполнилось тринадцать лет, ей каждый вечер выдавали дома по десять копеек на кино, которое крутили в поселковом клубе два раза в день. Подруги просто с ума сходили от нарядов, в которых прохаживались на экране французские и итальянские актрисы. Девчонки с замиранием сердца разглядывали их, а потом наперебой хвастались то новыми ботинками, то платьицами, то брючками на молнии. Все купленное родителями в поселковом магазине они подрезали, ушивали, расширяли, и многие семиклассницы умудрялись на танцах выглядеть тридцатилетними тетеньками, тем более, когда тайком от матерей в школьном туалете расплетали косички и наворачивали на головах «халы». А Ленке дома не разрешали даже отрезать челку, считая маленькой, ее приемные родители и не подозревали, что она тайком отращивает себе густые ресницы, намазывая их на ночь касторовым маслом. И тут еще свалилось на нее это несуразное пальто с ситцевой подкладкой в цветах!
Но настоящее горе случилось у Ленки Перепелкиной , когда на двери поселкового магазина, где по нескольку раз в день бывал каждый житель их маленького Вьюгино, секретарь поссовета вывесила это огромное объявление. Из него следовало, что назавтра назначен товарищеский суд над Перепелкиной Марией, которая спекулирует московскими апельсинами и луком. Ленка с подругами увидела объявление, когда возвращалась домой с уроков. Она торопливо прошла мимо, низко опустив голову, а подружки остановились и внимательно изучали текст, написанный четкими крупными буквами.
К ее удивлению, ни бабушка Маня, ни дед Гера не проявили никакого особого волнения по поводу предстоящего товарищеского суда. Разговаривали между собой спокойно, и ни словом не обмолвились об объявлении. Впрочем, также, как и их соседи по коммунальной кухне, куда Ленка даже боялась заглянуть.
Она несла в рукаве это проклятое объявление и горько плакала. Девчонка злилась на бабушку, но в то же время ей было очень жалко старуху, которая часто болела, еле передвигала отекшие ноги, но упорно растила и учила ее, не отдавая в детский дом. Даже замуж за деда Геру, сосланного в этот поселок на тяжелую работу в рудник из-за того, что попал во время войны в плен к немцам и четыре года работал у них в лагерях, баба Маня вышла, чтобы поднять на ноги сиротку-внучку. В руднике Герасима Васильича уважали, потому что он был потомственный учитель и много чего знал. Но учителем ему работать было запрещено, и все свои знания он передавал Ленке, которая, благодаря этому была умницей и круглой отличницей.
Матери у нее не было, она погибла в котловане, когда девочке едва исполнилось три года. Утонула, соскользнув в бездонную яму по вязкой глине. А отец был и проживал в этом же поселке и даже работал в руднике вместе с Герасимом Васильичем. Звали этого отца Сергеем, но поселковые кликали его Пончиком. Он был маленького роста и полный. Пончик согрешил с Ленкиной матерью в юности, но дочку не признал и попросился в военкомате забрать его в армию. А мать Ленки очень любила Пончика, потому что он красиво играл на баяне, который подарил ему его отец, настоящий, то есть, Ленкин дед.
Этого деда девочка тоже не знала, как и отца. Тот жил с другой семьей где-то на Украине и только один раз забрал к себе сына, когда здешняя его семья погибала после войны от голода. Пончик ел траву и дохлых ворон и истощился до того, что едва передвигал ноги. Он бы, наверное, так и умер однажды где-нибудь на лугу, собирая щавель, да тут подоспел отец, увез Пончика к себе. Немножко откормил и отдал в обучение игре на баяне к старому еврею. Отец Пончика был дальновидный человек и понимал, что тяжелую работу его доходяга-сын не потянет, значит, надо дать ему хоть какое-то ремесло, чтобы он мог иметь кусок хлеба, а не пучок травы.
Вернулся Сергей с Украины и заиграл на весь поселок так, что местные девушки в него сразу влюбились. Несмотря на физическую недоразвитость, Пончик был нарасхват на свадьбах, крестинах, вечерах в клубе, где он даже вел кружок танцев. И этого коротышку до смерти полюбила почти двухметровая красавица, будущая Ленкина мать. Но, согрешив с ней и, видимо, растеряв едва накопленные килограммы на своем тщедушном теле, Пончик поспешил сбежать в ряды вооруженных сил. Баба Маня осталась с беременной дочкой на бобах. Вернее, на картошке, воде да черном хлебе. Но аборт сделать не позволила и заставила родить. Они выхаживали болезненную девочку, работая по очереди в руднике. Пока не случилось несчастья с матерью Ленки, и баба Маня осталась одна с маленьким ребенком на руках.
Никто в руднике не предоставлял ей никаких льгот, она вместе со всеми выходила в ночную смену, и однажды, вернувшись утром , увидела, что верхом на спящей внучке сидит огромная крыса. Чудом она не успела объесть лицо Ленки, баба Маня швырнула в нее брезентовый тапок, и черный лютый зверь поскакал к себе в нору.
Вот тогда баба Маня и решила выйти замуж за давно сватавшегося к ней Герасима Васильича. Но только они стали женихаться-невеститься, как в поселок нагрянул отец Герасима – маленький, седой, кругленький человечек в дорогом костюме. Он приехал, чтобы воспротивиться неравному браку своего образованного сына с совершенно безграмотной женщиной, да еще с незаконным чужим ребенком на руках. Однако «дед» Гера, которому, к слову, тогда было всего сорок шесть лет, не послушался отца и женился законным браком на бабе Мане, которой тогда было сорок восемь лет. Вдвоем они и стали растить Ленку.
Конечно, Пончик к тому времени давно вернулся из вооруженных сил и тоже женился и у него родилось двое законных детей – мальчик Саша и девочка Аня. Теперь он еще больше окреп и даже стал работать шофером на грузовике, а на баяне почти никогда не играл. И поселковые женщины к нему теперь были совсем равнодушны, как тогда, когда он ел траву. Но семья была Пончику не по плечу. Жили они бедно, питались в основном картошкой да капустой, а мясо ели только по праздникам. И жена, и дети были худосочными, мальчик часто и тяжко болел. Этой зимой 1963-го Пончик собирался зарезать поросенка, которого прятал от налоговиков в погребе, и подкормить домашних. Однако хрюшку обнаружили и конфисковали. Так что семья снова оголодала , встретить Новый год ей было не с чем.
А дед Гера, скорый на ногу, заложив в городском ломбарде свои серебряные карманные часы, в предпраздничные дни съездил в Москву и привез в тяжелом рюкзаке за спиной апельсины и лук. Баба Маня почти все успела распродать по соседям, как пришла беда, откуда не ждали.
…Ленка несла в рукаве злосчастное объявление о товарищеском суде над бабушкой и плакала от стыда и обиды. Бабу Маню позорили прилюдно уже не первый раз. Когда Ленке было шесть лет, она даже была в клубе, где над бабушкой шел суд. На сцене за длинным столом сидели начальники. Среди них девочка заметила знакомую – тетю Галю , которая не так давно приехала к ним в поселок и работала в руднике инженером. Она была очень добрая и угощала Ленку баранками, которых девочка до этого никогда не пробовала. Баранки продавали только в городе. Бабушка, увидев, как жадно внучка ест угощенье от молодой инженерши, попросила:
-Галя, привези ты мне этих баранок, Христа ради, как поедешь в город, жалко девчонку, здесь и гостинца-то не купишь…
После этого Ленка долго ждала, что тетя Галя привезет ей из города баранок. Но та не везла. А теперь она сидела рядом с главным начальником и чему-то улыбалась, когда тот шептал ей на ухо. Девочка обрадовалась, что бабушку будет судить добрая тетя Галя, но та вдруг встала и грозно начала ругать ее за украденную старую шпалу, которую она утащила на растопку печки. И назвала бабушку расхитительницей государственной собственности. У маленькой Лены перехватило дыхание : она ничего не понимала. Как тетя Галя превратилась в такую вредную начальницу? И почему ей жалко гнилых шпал, которые все равно развальщицы заваливают «мусорами» , отходами из отвалов?
Может, тетя Галя не знала об этом, потому что уже работала не в руднике, а в конторе и жила в новом доме с газовой плитой. Ленкина бабушка в старой коммуналке по-прежнему топила печь и варила обед на керосинке. Денег на дорогой уголь антрацит у них не было, а дешевый подмосковный все равно не грел.
А теперь ее бабушку будут судить за апельсины и лук, которые дед Гера привез из Москвы, и баба Маня тайком продавала их поселковым. Апельсины покупали, в основном, люди, у которых родственники лежали в больнице или – детям на Новый год. На этот раз на вырученные от спекуляции деньги баба Маня купила Ленке в уцененном магазине новые ботинки голубого цвета. Правда, они были разного размера и мяли ноги, но зато - с острыми носами, как было модно. И Ленка, терпя неудобства, носила эти ботинки с гордостью.
…Вернувшись домой, она незаметно запихала проклятую афишу к себе в школьный портфель и села за стол посреди комнаты готовить уроки. Баба Маня поставила перед ней тарелку щей из квашеной капусты с растертым салом, чтобы не тошнило, и рядом положила два спекулянтских апельсина с подгнившими боками. Ленка молча ела щи, задумчиво глядя поверх тарелки, и не замечала, что кончики ее косичек плавают в этих жирных щах. Ела она через силу, а дед Гера всегда тщательно следил из-за двери, чтобы съедала все. Иначе не выпускал гулять. Доев щи, Ленка принялась ковырять апельсины с гнилых боков. По комнате растекся новогодний аромат цитрусовых. Запихав сухие дольки в рот, а гнилые бросив в пустую тарелку, Ленка заметила, что испачкала жиром косички и принялась оттирать их полотенцем. Потом вновь взялась за уроки и временно забыла о свалившемся на нее горе.
Ночью она услышала странные бормотания бабы Мани и деда Геры, который говорил резким шепотом, но казалось, что кричал:
-На кой черт ты продала сестре Пончика эти апельсины? Она же в поссовете в секретарях сидит, наверняка со злости на нас донесла председателю , заодно и выслужилась
-Да ведь Христом Богом просила – ребенку в больницу,- удрученно оправдывалась баба Маня.- У них ведь беда какая, малый-то Сережкин при смерти, малокровие у него. Пончик и сам в больницу с ним лег, кровь у него откачивают. А малому вливают. Кровью, значит, кормит своей…
-Так мужик ума и не нажил,- зло шипел дед Гера,- одну кинул на произвол судьбы, расти бабка, как хочешь, ведь даже на работе, гад, не поздоровается, будто чужие… И этих двоих голодом заморил, вот дурья башка! Куда ему детей рожать, играл бы на своем баяне…
Ленка замерла в своей постели. Так вот кто донес на них! Сестра Пончика / и про себя, и вслух она всегда называла отца не иначе как Пончиком/. Ольга – злая и заносчивая женщина. Сколько раз при встрече Ленка замечала, что она нехорошо посматривает на нее, и старалась побыстрее уйти от этих ненавидящих глаз. В поселке говорили, что Бог наказал Ольгу, оставив ее бездетной за то, что Пончик не признал Ленку, боясь войти в нищую семью. Эта девчонка была для них , как бревно в глазу. Оттого семья Пончика жила в поселке замкнуто, а он, может быть, и на баяне играть перестал, чтобы меньше общаться с людьми, которые всегда могли напомнить ему о его грехе.
Сейчас он лежал в больнице, отдавая кровь своему сыну, погибавшему от истощения, а в поселке собирались судить бабу Маню, которая знала, как накормить и обогреть дитя и не дать ему погибнуть и которая даже в лютую военную годину не ела траву и дохлых ворон, а умела найти кусок хлеба.
Утром в школе подружки , делая равнодушный вид, спрашивали Ленку:
-Так будет суд или не будет? Ведь объявление-то сняли…
-Откуда я знаю,- пожимала плечами Ленка и опускала глаза.
-А может, кто-то сорвал его?- не унимались подруги, переглядываясь.- Тогда это просто трусость!
Ленка крепко держала в руках портфель , в который прошлым вечером спрятала обрывки своего горя, и молчала, накручивая на палец замасленную во вчерашних жирных щах косичку. На перемене она пошла в туалет и попыталась в холодной воде отмыть волосы, из которых никак не выветривался запах щей.