Давно, еще в те времена, когда я была фанатом, нет, все-таки – фанаткой, игрищ на портале «Что хочет автор», мне хотелось поговорить о творчестве чрезвычайно интересного поэта Александра Каа-Александрова. http://www.litkonkurs.ru/index.php?dr=17=5768
Но мое желание не совпадало с моими творческими возможностями: личность того, о ком хотелось говорить много значимее найденных для него слов. Статья была написана в апреле, но хотелось еще подумать, поискать, созреть для нее, что-то значительно изменить. Не случилось. Новые работы, для краткости буду называть поэта просто Каа, чтобы отличить от других Александровых и тем более – Александров, открыли его новые грани. Его талант опять обогнал мои попытки интерпретации.
А время бежит, актуальность – тю-тю!
Придется поместить статью практически в том виде, в каком она была уже в апреле. Надеюсь, не без некоей пользы, проведу небольшой сравнительный анализ произведений двух поэтов. В этих творениях есть нечто общее, сродственное (жаргонный неологизм оставлен намеренно), жаркое.
Но основной целью этих замет сегодня вижу в том, чтобы еще раз поговорить о той, для которой ничего не жаль – о поэзии.
"Здесь розовый восход в потёмки брошен..."
Здесь розовый восход в потёмки брошен,
Проросшие, как травы - на крови.
И ржущий взрыв, как бешеная лошадь,
По-матерному воздух раскроил.
У каждой бомбы вой и хватка зверья.
Подушки, помня каждый сладкий сон,
Как лебеди, разбрасывают перья,
И вертит ветер смерти колесо.
Ещё хранят в глубинах отраженья
Все зеркала, все стены - тени лун
Безмерно помнят. Головокруженье -
Как абажур, кружащийся в углу.
Сквозняк листает листья полудрёмно,
Не вчитываясь ни в пейзаж, ни в быт.
А воздух - как обычно, ноябрёвый,
И, как обычно в ноябре, - дождит.
Как много мы, люди, читатели, умеем доделать, додумать, дочувствовать, доуслышать того, что нам мало в стихе или даже в поэзии, но в чем так нуждается сию секунду наша душа. Наша читательская благодарность за толчок, за намек, за похожесть наших чувств с чувствами поэта безгранична.
Можно увидеть кровь и грязь подлинной, реальной войны, а можно почувствовать кровь повседневного сражения быта и поэзии, битвы мужчины и женщины. Можно ощутить боль любого чужеродного вторжения в собственную плоть, - например, скальпеля, забывшего о лечении и помнящего лишь о своей страсти к крови и власти.
Потемки, проросшие на крови – это тот темный, тварный инстинкт, который швыряет нас в омут даже не страсти, а акта. Полового акта. Запись актов гражданского состояния. Прямая ассоциация одного акта с другим. И последствия таких актов одинаковые – рутина. Рутина смены партнеров или рутина одного партнера.
И вот уже ужас от рутины пролития крови сменяет некая запредельная отрешенность наблюдателя, скользящим взглядом окидывающего и мокнущие под дождем растерзанные подушки – знаки бесстыдного опустошения дома, и движение абажура конченным уютом, и, поеживаясь от осенней промозглости, ноябрьский дождь.
Шива пронесся на своей кошмарной колеснице, очищая после Рагнарёка место для новый ростков жизни, спокойно озирая поле опустошительной брани.
Листание… В поэзии Каа листание происходит почти в каждом стихе: то женщина листает грудью сны, то сквозняк листает листья… Листья чего? Дней, книг, судеб, съеденных обедов? Это неважно. Листание всего, что есть и чего уж нет, и того, чего уже не будет никогда - день за днем, секунда за секундой. Уходят миги, мигают огоньки бытия мимо, мимо. И лишь снаряд точно попадает в цель – в твое сердце.
Этим снарядом может стать взгляд, сложенные на груди руки в молчаливой круговой обороне, брошенная на пол куртка, слово. Слово… Слово – самый тяжелый и самый точный из всех возможных снарядов. Особенно, когда это слово вслух не произносится. Это скрытое молчащее слово подобно противопехотной мине, если будет произнесено, в лучшем случае – покалечит, а то и насмерть.
Без крови не обойдется. Нам любовь дорого обходится. Все, как полагается – за прекрасное дорогая плата. Мы готовы платить за любовь кровью. И платим. Половина платят всей своей кровью. Трудно удержаться от трюизма «Люди живут страстями».
За кровь есть своя плата. Для кого-то это дзенская пустота.
Почему-то хочется рядом со стихами Каа увидеть Блоковский цикл «На поле Куликовом».
У Блока:
«Закат в крови»
У Каа:
«Потемки на крови»
…
Сравнительный анализ стихов поэта масштаба Блока с творениями любого другого автора, казалось бы, безусловно, должен льстить любому поэту. Нет, не льстить, а скорее, помогать в творческом совершенствовании. Хотя, видимо, все-таки приятнее, когда сравнивают со значительным явлением, а не с рядовым.
Но оказалось, что это не всегда приветствуется: «Некоторые из Ваших полемических приемов меня позабавили. Взять любое из произведений оппонента, процитировать, а потом внезапно вспомнить "На холмах Грузии...". Ну разве жалкий опус оппонента может сравниться с этим шедевром? Ход сильный и беспроигрышный.» - это мне ответил один очень хороший поэт, В. Герцик, который посчитал, что мое сравнение его стихов с Мандельштамовскими в статье «Виг и фиг»- бессовестная манипуляция. Я это поняла из того, что поэт тут же задал вопрос о том, читала ли я Эрика Берна. Должна покаяться – читала. Придется и дальше оправдываться, хотя я ни в чем не виновата. Вся проблема заключается в том, что здесь опять стоит вопрос взаимопонимания, вернее, его отсутствия. Нет понимания друг друга и все тут!
Я считаю, что надо сравнивать стихи со стихами, а не классика с начинающим поэтом. А мне в ответ, что «ход беспроигрышный». Не понимаю: кто стремиться выиграть и что выиграть? Кто проигравшая сторона? А выигравшая? Я согласна со многими положениями статьи В.Герцика, можно даже сказать, почти со всеми, особенно с утверждением, что манипулировать сознанием человека безнравственно. Особенно, когда это манипулирование проистекает в корыстных целях. Например, устроить блиц-конкурс с единственным вопросом: «Что я хотел сказать в стихотворении таком-то», как это сделал на портале «Что хочет автор» поэт Глухов. Казалось бы, что такого ужасного в том, что человек хитростью пытается заставить широкий круг читателей читать свои стихи? Тем более, что стихи у Глухова хорошие. Ан, не все так просто.
Нам известно уже, чем кончается насильственная прививка «хорошего» (а пиаровская манипуляция – один из приемов насилия), когда силком в России была привита замечательная коммунистическая идея, а потом, столь же силком, еще более чудесная - капиталистическая.
Подобными приемами с простодушными людьми обращаются мошенники, поэту подобное негоже. Сегодня для подобных штучек есть даже такой жаргонный термин, как «западло». Не позволительно поэту «западло» - муза этого не перенесет и в конце концов скончается в жутких муках – вопрос времени.
Удивительно только – неужели Марина Макарова, ох, нет, не Макарова и не Макаров, а Матвеева, но не Новелла, а так, рядом с Макаровой и Новеллой Матвеевой погулять вышла, некая Марина Матвеева.
http://www.litkonkurs.ru/index.php?dr=45=90431=114
Так вот, она на портале «Что хочет автор» очень категорично, на основании статьи Д. Быкова аж за две тысячи третий год (опомнилась!), рекомендует поэтам бросить писать стихи, ибо они графоманы. Но не это удивительно, таких рекомендаций производится ровно столько же сколько и рифмованной продукции, поэтому удивляться именно такой рекомендации не стоит.
Удивительно то, что эта критикесса, это радетельница русской поэзии, оказалась владелицей такого отвратительного, сухого, деревянно-картонажного языка, что оторопь берет. Ни поехидничать, ни колкостей, ни злости, ни доброго слова, ни ласкового поглаживания - ни холода, ни жара. Ни рыба, ни мясо.
С остроумием все ясно – его нет, языка тоже нет. Судя по всему, дамочка увидела одну единственную фразу в статье Д. Быкова и так впечатлилась, что решила и себя на этой ниве испробовать – благо тема элементарно-проста: «Не пишите, детки, стихов, а пейте, штрыкайтесь, беситесь с жиру или с нищеты и нечего вам страдать графоманией, - мне это не нравится».
Но и тут ничего не вышло, хоть и тужилась, бедолага, и выдавила из себя аж десять тысяч знаков с пробелами, но никого убедить не смогла. Ибо о графомании надо писать талантливо, как и обо всем прочем, а графоман графомана ни в чем убедить не сможет. Ей, М. Матвеевой, графоманке, значится, можно писать, а мне графоману, значится, нельзя? Я если хочется? И очень хочется, то можно? А если все же нельзя, то что будет, если я и дальше писать буду? А? Соли на хвост мне Матвеева насыплет? Или как? Или что?
Пожалуй, я переживу ту соль, которая окажется на моем хвосте, но не оказалось в статье.
С одним утверждение статьи М. Матвеевой я совершенно согласна (для того и привела ее) – отвратительная холодность царит среди тех, кто считается (кем?!) светилом в сетевой поэзии. Попробую провести аналогию с природными явлениями. Чем ниже температура – тем меньше движения молекул. Чем меньше любого движения, обмена веществ или мнений – тем меньше жизни. Чем меньше жизни – тем больше смерти. Вот и получается, что «светила» - мертвы. Поэзия без жара – склеп с трупами, разыгрывающими из себя живых. Пожалуй, верно утверждение М. Матвеевой, что жизнь поэзии теплится только на периферии. Что уже неплохо! Нам-то, что за печаль, где она есть? Главное, что она есть! Поэзия, где хочет дышать, там и дышит.
Я же буду по мере сил защищать каждого поэта. Мне дороги попытки любого человека найти гармонию. И этот поиск всегда удачен. Пусть рядовой поэт найдет гармонию в одном единственном звуке, даже если для этого он вынужден будет произвести какофонию – этот единственный звук его личная удача. Не всем дано быстро и много писать стихи. Есть поэты одного стиха, одной песни, одного полонеза. Достижения бывают еще менее заметными, может быть это одна строка, но это достижения. На них направляет человек свои усилия, на них концентрирует свою волю и любовь.
Там, в горних высях, место найдется всем – и соловьям, и малиновкам, и жаворонкам, и совам, и сорокам - песня каждого вольется в общий хор, возвышающий душу.
Единственное отличие стихов Поэта от стихов поэта – техника. Мне не хочется останавливаться на недостатках. Чуткая душа со временем сама их обнаружит, особенно при обильном и упорном труде. Но об одном я скажу непременно: у Блока есть всего два слова «как» на все двадцать три строфы цикла, а у Каа в одном стихе на четыре строфы – шесть «как»-ов.
Одно сравнение с применением союза «как» у Блока:
«Умрешь – начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.»
Один раз Блок применил слово «как» для выражения удивления:
«Снежный ветер, твое дыханье,
Опьяненные губы мои…
Валентина, звезда, мечтанье!
Как поют твои соловьи…»
Блок говорит: «О Русь моя! Жена моя!» Вот она – отвага Поэта! Нет в нем этого: «Русь мне, как жена». Никаких «как». Жена - и точка.
У Каа: «Подушки, как лебеди разбрасывают перья». Первое же, что приходит в голову: «Подушки лебедями разбрасывают перья». Возможно, поэт скажет, что эта стилистика опошляет стих, снижает его эстетику, и, возможно, будет прав. Это всего лишь пример работы над формой стиха. Применение в таком количестве «как»-ов эстетики тоже не прибавляет.
Поэту дано Богом то, в чем отказано нам – возможность выразить то, что так глубоко ранит нас. Но мы благодарим за этот дар не Бога, а поэта. Поэт не загубил свой дар, он его совершенствует, он его развивает, он его не стыдится.
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь - стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной -
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы - ночной и зарубежной -
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
7 июня 1908
Хорошо-то как! Простор!
Домчимся.