У меня легкие шаги и даже легкий намек на крылья за спиной.
Просто так.
И невесомый рюкзачок.
И ничего важного ни в голове, ни в сердце.
Просто я прогуливаю лекции, просто весна, просто жду трамвая, чтобы поехать в гости к полузнакомым людям, потому что у них бывает весело.
Я вспоминаю, что «люди» всегда хотят жрать и покупаю большую связку огромных бубликов с маком и пачку хорошего чая. Независимо-раздолбайской походкой возвращаюсь к остановке и усаживаюсь, по-детски легкомысленно болтая ногами.
Трамвая нет очень долго, и моя личность почему-то успевает приглянуться в качестве собеседницы сидящей рядом со мной бабульке. Слушаю ее минут десять (а трамвая все нет) и смотрю на нее все внимательнее постепенно увеличивающимися глазами. Последняя ее фраза едва не роняет меня со скамейки:
- Я со вчерашнего утра ничего не ела…
Вид у нее бледный. Поспешно расшнуровываю рюкзак и отдаю ей один бублик.
- Спасибо! – искренне бормочет она, заметно оживившись, но тут приезжает трамвай, и я вскакиваю на ступеньки, мучаясь от того, что… От того… Ну не тимуровец я, не тимуровец!!! Блин.
Ориентирование на местности никогда не значилось в списке моих талантов, поэтому я долго блуждаю между полуосыпавшихся двухэтажных домиков, вдыхая весну и наслаждаясь бездельем. Я никуда не спешу. А, кстати – вот, кажется, нужный мне дом.
Дверь окрашена. Потрясающе!!! У них стены обваливаются, зато дверь покрасили. Неистребимо стремление человека к прекрасному!
Скрипучие и пыльные мелкокалиберные деревянные ступеньки, узкий коридорчик, еще одна дверь.
- Привет!
- О! Линка!!! Привет!!!
Это Дюша. Он тут не живет, тоже в гости пришел. Впрочем, я никак не могу понять, кто здесь живет постоянно - так много здесь бывает людей.
На столе предельно лаконично высится бутылка «Столичной». Больше ничего. Видимо, бутылка служит объектом для медитаций или чего-то такого: ее пристально гипнотизируют скорбными глазами трое парней, сидящих вокруг стола.
- Эххх… - решительно выдыхает Боцман и вскрывает заветную емкость.
Мне вручают стопарик.
- Закусить нечем, - печально констатирует Костас.
Тут я вспоминаю про бублики и чай и извлекаю их на свет Божий. Народ заметно оживляется и выражает одобрение. Мне вручают стопарик, который я тут же опрокидываю в себя. Хо!!!
- А ты чего ж не ешь? – спрашивает Костас.
- Благодарствуйте, я не закусываю НИКОГДА, - иногда мне свойственны дешевые понты.
Костас хмыкает, Дюша корчит ему рожу, которая по всей видимости обозначает «Ну, блин, я же тебе говорил!!! Она страшный человек!» - и подмигивает мне.
Хорошо сидим. Почему-то всем ужасно весело.
Из-за закрытой двери доносятся привычные песнопения. Привычные – потому что здесь всегда кто-то бренчит на гитаре и что-нибудь поет. Как правило, унылое и концептуальное, часто собственного сочинения. Но мне нравится, только когда поет Костас. Как-то у него это получается… ненатужно. В прошлый раз он играл песни из «Собаки на сене», а все радостно орали:
И в эээээтой бииитве
И в ээээтой битве,
И в эээээтой битве
Многокрааатной
Рождается клинок!
Булаааааатный!!!!!!
Когда все охрипли, Костас перешел на Гребенщикова.
И как-то так все это было прекрасно, что, будь он лет на пять помладше и килограммов на десять покомпактнее, - я бы непременно влюбилась.
Дверь приоткрывается, и из-за нее выглядывает красивая девчачья голова. Кажется, голова принадлежит Стаське. Стаська сердито окидывает взглядом нашу уже очень теплую в результате внутреннего подогрева компанию, что-то злобно шипит – и засовывается обратно.
- Что этттаа пылллааа??? – непосредственно вопрошает Дюша, и все хохочут радостным конским смехом, после чего Стаська высовывается еще раз и выясняется, что мы своим ржанием мешаем им наслаждаться высоким искусством. Возникают трения, в результате которых адепты «высокого искусства» перемещаются к нам на кухню и принимаются завывать с новой силой.
«А я сижу в потенциальной яме…» - тихо поет незнакомая мне девушка, перебирая струны явно неумелыми пальцами. Я вслушиваюсь и понимаю, что песня вообще-то хорошая.
Гитара идет по кругу, и каждый следующий поет что-то еще более депрессивное. Костас ворчит, что «уныние – это грех», и тут гитара оказывается у меня. Я в панике успеваю подумать, что, согласно наметившейся тенденции, мне следовало бы исполнить «Черного ворона».
…
«Сколько можно грустить», - многообещающе начинаю я, брякнув мажорным аккордом.
- О! – Костас оживляется, а я продолжаю все в том же мажоре:
Если по ветру нос,
Если хвост пистолетом,
Да время, как пес,
Стережет эти ветхие, хмурые дни,
Если ненависть нежности чем-то сродни…
И так далее. Короче, такая же депрессуха, как и у всех.
После меня Дюша радостно исполняет свой раздолбайский блюз под названием «Эй, троллейбус, погоди!»
Я всегда стесняюсь, когда пою свои песни на людях, поэтому еще некоторое время сижу с подчеркнуто-независимым видом и перевожу дыхание. Щеки горят ужасно. Когда я успокаиваюсь достаточно, чтобы посмотреть по сторонам – ловлю на себе пристальный-пристальный взгляд Костаса. Он тут же поспешно достает вторую бутылку водки, разливает и вручает мне...
…Перед уходом я обращаю внимание на симпатичного мальчика лет двадцати, который, сидя в уголке, скорбно и убежденно несет какую-то ахинею про силы тьмы, наступающие на весь мир.
- Что это с ним? – тихонько спрашиваю я у Дюши.
- Дак это ж Мертвец! – злобно отвечает он, - чертов нарик, долбанный псих!
- Ты шшшштоо!!! – шиплю я на Дюшу, - разве можно так о человеке? Что он тебе плохого сделал?
- Что он мне сделал??? Да я ему морду набью!!! Он мустангов распространяет!!!
- Каких мустангов? – удивляюсь я.
- Ну… это… мандавошек… ползают тут по ковру после того, как он ночевал.
Я поспешно встряхиваю рюкзачок и притопываю ногами, безотчетно пытаясь стряхнуть гипотетических «мустангов» и упрямо добавляю:
- Но он же не виноват!!! Не в себе человек!
- Да я этому человеку… - разоряется Дюша, провожая меня до метро. Ему все равно больше делать нечего. Спускаясь по лесенке, я оборачиваюсь, чтобы махнуть ему на прощанье и вижу, что Дюша задумчиво чешет затылок. Наверное, решает сложную задачу, куда бы сегодня «вписаться», подальше от мустангов. У него есть свое жилье, но там родители. И вообще, скучно ему дома.
…………………………………………………………………………………………………
…Через полчаса мы будем выступать. Как и почему, я не знаю – это Дюша от скуки устроил. Каким образом можно было договориться о проведении концерта неформалов в ДК милиции, мне неизвестно, но факт остается фактом: помещение предоставлено абсолютно бесплатно. Всю неделю мы «репетировали», вернее, Дюша пытался придумать какие-то обработки к моим песням. Я вообще плохо играю. И стихи писать не умею. Но когда мелодия и стихи вместе, получается неплохо, многим даже нравится. По крайней мере, пришли послушать человек сорок.
… Репетировали мы, сидя на крыше моего дома. Там не было никого, кому бы мешали наши вопли. Сидели друг напротив друга по-турецки, прямо на прогретом битуме, крича во все горло, бросая слова на ветер, а над нами вертелось огромное небо…
- Кхгрррм… - прокашливается Дюша:
- Вашему вниманию будет представлено творчество дуэта «Музыка крыш»… Гы-гы…
Без «гы-гы» Дюша не может, на то он и ДЮША. Слушатели оживляются и принимаются похохатывать.
Следующий час мы бренчим и поем.
В первом ряду я замечаю Потемкина с очередной девушкой. Вот блин! Опять новая девушка! Потемкин – это такое создание шестнадцати лет, с изумительной пластикой и пухлыми щечками. Не могу сказать, что он мне сильно нравится, но в его присутствии я чувствую себя огромной кошкой, увидевшей маленького, пушистенького, глупого мышонка… Мням!!! Вот только никак не успеваю застать его в перерыве между предыдущей и следующей девушкой. Может, их и не бывает, этих перерывов? Впрочем, ну его на фиг.
- Поехали к Лариске, она приглашает!
Звоню маме и говорю, что всю ночь собираюсь тусоваться с Дюшей. Когда я с Дюшей, мама спокойна. Не потому что так безоговорочно ему доверяет, просто Дюша - это… НЕЧТО среднее между Иванушкой-дурачком, поручиком Ржевским и конем в пальто. Не в моем вкусе, короче. Поэтому разврат исключается.
…Дома у Лариски все разбредаются, кто куда. Ежик спрашивает, можно ли ему позвонить маме и, получив разрешение, долго звонит маме по межгороду. Меня это бесит. Я сижу напротив, в кресле и мрачно созерцаю бессовестного Ежика. Но ему, в общем-то, глубоко пофигу. Лариске, впрочем, тоже. Все остальные смотрят что-то интересное по телевизору и спорят на интеллектуальные темы. На кухне все та же гитара.
Мне скучно и противно. Мне кажется, они все врут. Врут, притворяясь теми, кем не являются. Ухожу на кухню слушать Костаса, а в голове вертятся нескладные потуги на очередное «сочинение»:
Печаль моя светла,
Никто о том не знает,
И я играю роль пушистого котенка,
А ты играешь блюз,
И все вокруг играют
Актеров, что стирают
После гастролей грим…
...
Костас – волшебник. Я слушаю его, подперев кулачками подбородок. Он кажется мне единственным вменяемым человеком среди этого сборища буйных малолеток. Ему что-то около тридцати. Мне – семнадцать.
Дюша время от времени вопросительно косится в мою сторону и уходит занимать спальное место, пока не поздно. Минут через десять я пересчитываю количество людей в квартире, осознаю, что Дюша реально мудр, заваливаю в ту же комнату, пихаю его кулаком в бок и укладываюсь рядом. Кровать узкая, но двоим места вполне достаточно.
Еще через десять минут является Костас, садится в изголовье и проникновенно декламирует Гумилева:
Я спал, и смыла пена белая
Меня с родного корабля,
И в черных водах, помертвелая,
Открылась мне моя земля.
Она полна конями быстрыми
И красным золотом пещер,
Но ночью вспыхивают искрами
Глаза блуждающих пантер...
Откуда он знает, что я люблю Гумилева???
Он сам любит Гумилева. Читает уже пятое стихотворение. Очарование стихов мешается с чувством неловкости и даже слегка вины.
Все равно… это…как бы это… кина не будет. «Костас, ну извини», - мысленно бормочу я: «Ну, может, я и динамо, и свинья последняя, но…»
Извините, графиня, просто не хочется.
Тихо лежу.
Костас поднимается и уходит. Я успокаиваюсь и засыпаю. Кажется, что-то мне даже снится.
Бэмммц!
С неба прилетел кусок солнца и придавил меня к земле…
Оххх...
Нет, кажется, это чье-то ТЕЛО.
- МММ?!
- Это я.
- ММММ..!(перевод: тесно-то как...)
Лежу, ощущая легкое онемение конечностей и вспоминаю про «синдром длительного сдавливания», о котором нам рассказывали на ОБЖ в школе.
Ситуация усугубляется тем, что появляются чьи-то руки и принимаются методично меня тискать.
- Private property! – злобно думаю я, пиная «кого-то» локтем по печени. Помогает только с пятого раза.
Еще минут через пятнадцать Дюша и Костас принимаются хором храпеть.
Я хочу спать, мать вашу!!!!
Но… осознав всю невозможность осуществления своего простого желания, кое-как выбираюсь из узкой щели между двумя остолопами (рррр!), пью крепкий чай, нахожу в кармане последнюю сигарету и мрачно курю.
В дверном проеме, зевая, возникает Лариска.
- Ты чего не спишь?
- Храпят. С-цуки…
Лариска прыскает:
- И что будешь делать?
- Через полчаса домой поеду. Метро скоро откроется.
- Дверь захлопни тогда, ладно?
- Угу.
На улице становится легче, и все же, придя домой, я забираюсь под одеяло на своей любимой кроватке и сплю, сплю, сплю… пока не звонит будильник… а, ну его нафиг… какой будильник????
Блин, это в дверь… О, черт... Может, не надо? А?.. Нет, не уходят…
Плетусь в коридор и открываю, не глядя. На пороге – огнедышащий Дюша.
В смысле, злой.
- Я убью тебя, Соколова!!!
- Ну ты, это… заходи, раз пришел… чего еще?
- Ты меня подставила!!!
- ???
- Я утром сплю и чувствую, что меня кто-то обнимает. Приоткрыл левый глаз – смотрю: рука в белом. Удивился еще, но думаю: наверное, у Линки теплые чувства проснулись. Ну я… это… тянусь в ответном объятии… чувствую – ЩЕТИНА!!!! Открываю глаза – и вижу ПОЛНЫЕ УЖАСА глаза Костаса. А рядом Стаська с Лариской стоят – и покатываются!!!! Сволочь ты последняя!!! Гы-гы!
- Гы-гы! - машинально отзываюсь я и вдруг понимаю, что не так с прекрасным человеком по имени Костас: ему уже давно пора быть ВЗРОСЛЫМ...