В последнее время Велько чувствовал, что его односельчане, и прежде не любившие его, питают к нему всё большую злобу. Но он не обращал на это внимания. Велько был занят. Рано утром, взяв с собой топор, он отправлялся в лес. Немногочисленные селяне ещё спали в своих домах, и с каждым днём их делалось всё меньше. Люди не жили долго в этом с виду красивом и цветущем краю. Они уходили один за другим в царство Хели, туда, откуда никто и никогда не возвращался.
Велько проходил мимо тихих домов и устремлялся в самую чащу, зорким глазом высматривая подходящие для его работы пни, коряги, деревья. Первую свою куклу Велько сделал в детстве, самолично выстрогав из дерева. Кукла вышла похожей на его маленькую сестру, которой он и подарил её. Однако, девочка вскоре умерла, но Велько продолжил делать кукол. Это занятие очень нравилось ему. Он делал марионеток, дёргал их за ниточки, и они двигались, танцевали, кувыркались. Куклы Велько, управляемые его ловкими руками, казались живыми, и некоторые даже пугались этого. А ещё больше пугались, когда марионетки начинали говорить: это Велько умело копировал чужие голоса, в результате чего каждая кукла говорила по-своему.
После смерти родителей Велько стал жить один. Дом его стоял в стороне от села, на крутом берегу бурной реки Смородины. Никто не знал, чем живёт странный мастер, так как он не пахал земли, не пас скот и не продавал своих кукол. Однажды проезжий торговец увидел акробата, сделанного Велько. Мастер вынес его из дома и незаметными движениями рук заставил исполнять самые невероятные пируэты. Торговец был потрясён. Он тотчас смекнул, каких денег могут стоить такие марионетки, и предложил Велько:
- Я буду покупать все твои игрушки за хорошие деньги и продавать их в театры и богатые дома. Ведь у тебя дар! С таким даром можно стать миллионщиком! Прославиться!
Велько покачал головой:
- Мои куклы не продаются.
- Почему?!
- Они все мне, как дети. Я не могу расстаться с ними. Взгляните на них: они же почти живые!
Торговец осмотрел кукол: это была, в самом деле, уникальная работа. Каждая кукла имела своё лицо, неповторимое. Не лицо даже, а физиономию, какую лишь человек может иметь.
- Разве я могу отдать их в чужие руки? – промолвил Велько.
- Но продайте хотя бы одну! – взмолился торговец. – Я хорошо заплачу вам!
- Я рад бы подарить вам всех, но не могу… - понурил голову мастер.
Торговец уехал не с чем.
Велько, действительно, относился к своим куклам, как к живым людям. Вернее, к живым он не относился никак, не замечал их, живя в своём марионеточном мире, где он был единственным хозяином и творцом. Ложась спать, мастер рассаживал кукол вокруг себя и долго вглядывался в них. Марионетки смотрели на него неподвижными глазами, но Велько чувствовал: они го понимают, они живые, так как носят в себе часть его души…
В лес Велько ходил не один. Рядом с ним всегда был серый волк, которого мастер подобрал в лесу ещё волчонком и вырастил. Было и ещё одно живое существо рядом с ним: старый ворон Зелон. Каждое утро он улетал и парил над самыми дальними краями, а вечером возвращался и рассказывал хозяину обо всём, что видел, и мастер понимал его, как понимал серого волка, своих кукол и многих животных.
В то утро, возвращаясь из леса, Велько увидел погребальную процессию: хоронили знатного селянина. За ладьёй, в которой несли его, шёл сам главный кунунг. Завидев мастера, все зашушукались, и в их глазах Велько прочитал приговор себе. Голоса стали громче, слышалась ругань, но никто не отваживался подойти к мастеру, охраняемому оскалившимся волком.
Наконец, кунунг поднял руку, призывая всех к молчанию, и, когда шум улёгся, направился к Велько, припадая на израненную в боях ногу.
- Народ гневается против тебя, - сказал он.
- За что же?
- То, чем ты занимаешься, есть дело дьявольское. Твои куклы – его дети.
- Что вам сделали мои куклы?
- Одна селянка видела их. Она говорит, что ты придаёшь им черты живых людей. Те же после этого умирают. Мы считаем, что ты и твои проклятые куклы виновны в этом!
- Убить колдуна! Сжечь! – закричали в толпе.
Кунунг вновь поднял руку:
- Народ боится тебя, мастер. Ты служишь сатане.
- Да с чего вы взяли это? Я все лишь делаю кукол…
- В мире есть лишь один Творец. Он создал всё живое на этой земле. Ты же пытаешься стать узурпатором, создавая своих человечков. Я видел их. Они подобны живым. Они выпивают чужую жизнь, питаются ею. Кажется, что они могут существовать даже без тебя, подобно тому, как и иным безумцам, таким, как ты, кажется, что они могут существовать без своего Творца. Люди бунтуют против него, а твои создания – не взбунтуются ли против тебя? Против того, как т дёргаешь их за ниточки?
- Мои создания совершеннее. Они будут верны мне.
- Пусть так. Однако, твоей ноги не должно быть больше на нашей земле. В селении мор. Мы теряем лучших воинов, детей, женщин… Уходи, мастер. Забери своих страшных кукол и уходи подальше иначе народ убьёт тебя, а я не желаю кровопролития.
Волк грозно зарычал и приблизился к кунунгу, но тот не шелохнулся.
- Уходи, мастер, - повторил он. – Сегодня тризна, и народ ничего не сделает тебе. Но завтра его уже не остановлю даже я.
- Я понял тебя, кунунг, - кивнул Велько и, позвав серого волка, направился к дому. Вслед ему раздавались угрожающие выкрики:
- Убирайся, проклятый колдун! Или мы сожжём тебя с твоими деревяшками!
Когда ночная тьма пала на село, над рекой Смородиной поднялось алое зарево: это горел дом Велько, подожженный обезумевшими от страха за свою жизнь людьми. Однако, сам мастер был уже вне опасности. Две его ладьи, крепко связанные друг с другом, плыли вниз по реке. Одна была полна больших и не очень сундуков, в которые заботливыми руками Велько были уложены куклы, во второй плыл сам мастер с верным волком, который сидел у самого носа ладьи и протяжно выл. Описав в воздухе несколько кругов, на плечо Велько опустился чёрный ворон Зелон.
- Ну, мудрец, сказывай, что выдел нынче? – привычно спросил его мастер.
- Видел я воины кровопролитные, видел смерчи грозные, видел пашни с пахарями, видел моряков отважных.
- А не видел ли ты где места, где бы ноги человеческой не ступало?
- Знаю и такое место. Есть посреди реки Смородины дивный остров. Крохотен он и дик. Лишь деревья до небес растут на нём, да редкий зверь блуждает. Никогда не бывало на нём людей, ибо бурные волны Смородины охраняют эту пристань.
- Что ж, и нельзя пристать к тому берегу?
- Ты ловок, Велько. Может, и пристанешь… - сказал Зелон. – Только плыть нужно лишь лунными ночами, когда луна творит золотую дорожку на реке. Лишь плывя по ней, можно достичь заветного берега.
В этот момент ночное светило оказало свой бледный лик из-за облаков, и Велько увидел лунный путь, по которому и направил свою ладью…
Лилии и кувшинки цвели обильно, как в год её рожденья. Тогда среди этих цветов, её, положенную в колыбель, нашли берегини. Старшая из них пожалела девочку и стала кормить её мёдом, сосуд с которым обронила однажды в озеро райская птица, несшая её в небесный чертог. Мёд этот был необычным. Его называли «мёдом поэзии». Человек, вкусивший его, обретал божественный дар стихотворчества. Райская птица не раз прилетала на озеро и требовала, чтобы берегини вернули похищенное, но водяные царевны потери не возвратили. Каждая из них отведала священного яства, и оно дало им хрустальные голоса, которые дивными песнями завораживали ненароком услышавших их. Песен берегинь люди боялись, а юные девушки мечтали иметь такие голоса, чтобы привлекать суженых. Маленькая девочка, найденная берегинями, получила этот удивительный дар. Вскормленная мёдом поэзии, она была отнесена одной из водяных царевен на берег, где нашли её люди. Вдова, взявшая сиротку на воспитание, дала ей имя – Марка.
Девочка начала петь раньше, чем ходить. Слышавшие её чудный голос лишь удивлённо качали головами, а приёмная мать раздувалась от гордости. Марка выросла необычайно красивой девушкой. Многие юноши сватались к ней, но она отказывала им. Мать качала головой:
- Ведь в девицах останешься… Чего ждёшь ты? Князя аль царевича?
- Я, матушка, любви жду. Без любви и песен ведь нет…
- Как же нет песен? Ведь, вон, как ты поёшь! Душа замирает, слушая!
- Не то это, матушка. Мои песни неплохи, но настоящую песню лишь любовь родить может. Вот, я и жду этой песни… О, какая это будет песня! Ничего можно будет не петь больше после неё, ибо выше её ничего быть не может!
Часто Марка приходила на озеро, рвала кувшинки, сидела на берегу, глядя в воду. Мать не дожила до свадьбы дочери, и девушка затосковала. Однажды вечером она встретила берегиню. Она лежала на ветке нависшего над озером вяза и расчёсывала волосы.
- А чём ты грустишь, Марка? – спросила водяная царевна.
- Никого-то нет у меня, милая берегинюшка. Одна я на свете. Есть у меня песни, а любви нет. А я бы весь дар свой отдала за то, чтобы как мои подружки, веселиться, выйти замуж и жить долго и счастливо.
- Напрасно ты говоришь так, Марка. У меня, вот, была любовь. И я тоже думала, что если б поменять один дар на другой, то всё бы было у меня хорошо… Я ошиблась.
- Расскажи! – попросила Марка.
- Когда-то я жила в этой деревне. Я была красавицей, но голос мой был груб, речь неправильной… Мой возлюбленный говорил мне: научись мне песни петь – тогда женюсь на тебе! Горько я плакала тогда. Однажды встретила я берегиню. У неё был чудный голос, но лицо очень некрасиво. Она встречалась по ночам с одним юношей. Он был очарован её песнями, но когда увидел лицо её то сказал: не могу жениться на тебе – стыдно тебя друзьям показать. И решили мы судьбу исправить. Поменяться. Я ей – красоту. Она мне – голос. Нарвали трав нужных, сварили зелье, сказали заклинание, выпили, и получилось! У меня появился голос, у неё – красота. Только и так не понравились мы. Оказалось, что любим мы одного и того же человека. Он был самым красивым юношей в деревне! Он обманывал нас обоих, а потом объявил о свадьбе совсем с другой девушкой. Отчаянию моему не было предела, и я бросилась в озеро… Так и я стала берегиней. А в день свадьбы гром поразил дом обманщика, и он погиб… Так-то, моя милая. Никогда не меняй того, что уже дано, на то, о чём лишь наслышана.
Марка задумалась и вернулась в деревню. Встретившиеся на пути люди стали пилить её:
- Всё поёшь да поёшь, а работать кто будет?
- А разве петь – плохо?
- Пой! Да ведь не дело это! Столяр, вот, столярничает. Плотник – плотничает. Портной – шьёт. Пахарь – пашет. Это всё труд! Они все – работники! Хлеб свой в поте лица добывают! А ты что? Трудиться надо!
- Но я не умею…
- Вот-вот! Неумёха выросла! Нахлебница! За песенки, что ли, кормить тебя?
- Я пела вам свои песни, и вам становилось веселее и легче. И работа ваша спорилась, и больные чувствовали себя лучше… Разве этого мало?
- Петь – дело нехитрое! Ты пойди-ка за скотиной походи! Не за одной своей телушкой, а за стадом! В поле поработай! Вот, это дело! А поём мы все, когда настроение есть. Нам в селе нахлебники не нужны.
Марка ничего не ответила. Она вдруг поняла, что в селе не любят её, и это больно ранило девушку.
- Не нужны им мои песни, - горько вздыхала Марка, сидя у окна, белая голубка, которую кормила она хлебом, слушала её, склонив голову набок. – Но разве я виновата, что не умею ничего другого? Берегиня сказала, что не нужно пытаться менять то, что дано. Что будет лишь хуже… Но что же мне делать? Я не могу оставаться здесь, коли смотрят на меня, как на обузу…
Ночью Марка вновь спустилась к озеру. Берегиня сидела на берегу, подставив лицо лунным лучам и зажмурившись. Когда девушка подошла, водяная царевна, спросила:
- Хочешь стать одной из нас?
- А если хочу?
- Не советую. Озеро у нас невелико, а нас в нём уже много. Столько женщин на одном дворе – это ужасно. Одни только ссоры бесконечные. Кто у кого гребень стащил, у кого косы лучше… И ни одного водяного! А впереди – вечность. Вся радость, когда удаётся какого-нибудь прохожего пощекотать… Да хорошо ли это? Слыхала небось, что и до смерти защекочивали… И не со зла ведь! Со скуки… Озлились мы в этом болоте, остервенились. Так что, если уж охота, найди водоём попросторнее. Да чтоб с водяным. При хозяине-то в дому такого беспорядка не будет.
- Спасибо за совет. Может, тогда в реку?
- Можно, - кивнула берегиня. – В реках водяные хорошие. Серьёзные. Да и потом: река – это движение. А здесь-то стоячая вода. Тоска!
- А что ж сама не в реке топилась?
- Молодая была, глупая.
- Ну, спасибо. Прощай, - вздохнула Марка.
- Доброго пути, - отозвалась берегиня, нежась в лунном свете.
Марка вернулась домой. Река была совсем рядом. Там стояло много рыбачьих лодок и большие ладьи. Девушка решила, что лучше отплыть подальше от деревне. Печально замычала в сенях белая телушка, тревожно захлопала крыльями голубка. Поразмыслив немного, Марка решила, что броситься в реку можно всегда, и следует вначале просто попытаться пожить в другом краю. Взяв с собой телушку, девушка навсегда покинула родной дом. Голубка полетела следом.
Вскоре одна из ладей отчалила от берега. Марка налегла на весло. Ей во что бы то не стало хотелось плыть теперь против течения. Она инстинктивно чувствовала, что так нужно. Нужно плыть не по течению, а вопреки ему. Плыть далеко, туда, где иные деревья и животные, иные люди, всё иное, более светлое, настоящее.
- Должна быть где-то земля, где живёт любовь, - говорила девушка. – Земля, где ждёт меня тот, кого я ищу. Земля, где мы будем счастливы. И я найду эту землю. Я буду грести из последних сил, но найду. Я знаю, где-то там, далеко, есть она! Иначе не может быть!
Горизонт обрядился в розовато-сиреневый цвет. Наступало новое утро. Утро Надежды…
Их ладьи причалили к острову в один и тот же день и час с противоположных сторон. Сойдя на берег, они пошли навстречу друг другу и там, где возвышаются три вяза, упирающиеся верхушками в небо, а корнями уходящие к центру земли, встретились… И ворон не заклевал голубя, и волк не растерзал телушку, и люди не испугались друг друга… Мужчина, покрытый чёрной эгидой из козьих шкур опёрся на копьё и смотрел на женщину в белом сарафане и венке из полевых цветов, венчавших её голову. Она заговорила первой, положив земной поклон:
- Здравствуй, добрый человек. Какими судьбами ты здесь? Как звать-величать тебя?
От звучания её дивного, подобному сотне чистейших ручьёв, голоса, он почувствовал, как какая-то горячая волна обволокла его сердце, и с поклоном отвечал:
- Здравствуй, красная девица. Зовут меня Велько-мастер. Я мастерю кукол, а сюда приплыл, спасаясь от гнева моих соплеменников, решивших, что я причина их бед, хотя не виновен я в них! А ты как прозываешься? Какой силой занесло тебя на сей остров? Уж не наяда ли ты? Не дух ли, посланный, чтобы свести меня с ума?
- Меня зовут Марка. Я бежала из родного края, потому что никто не любит меня там. Я не хочу даром есть хлеб людей, хулящих меня. Я ищу край, где моя душа и моя песня были бы нужны…
- Пой же мне, Марка, и, клянусь жизнью, никогда и ничем я не упрекну и не обижу тебя, - сказал Велько.
Так, на чудном острове, что находится посреди реки Смородины, среди деревьев, подпирающих кронами небесный шатёр, в окружении зверей и птиц невиданных стали жить люди. Между тремя вязами выкопали они землянку и поселились в ней. Белая телушка каждое утро давала людям молоко, а серый вол приносил к вечеру из лесу дичь. А чёрный ворон Зелон и белая голубка летали по свету и приносили людям самые свежие новости о происходящем там.
Прилетал чёрный ворон и рассказывал:
- Видел я моря из берегов вышедшие, видел леса, огнём охваченные, видел поля, саранчою пояденные, видел людей, друг на друга с мечом идущих, видел мор, видел мрак, видел горькие слёзы и кровь, напрасно проливаемую.
Прилетала белая голубка и рассказывала:
- Видела я корабли, океан бороздящие, видела леса и поля цветущие, видела нивы золотистые, видела людей, друг друга любящих, видела жизнь, видела свет, видела красоту и улыбки счастливые!
- А не видели ли вы краёв, нами покинутых? – спрашивали люди.
- Видел я край, опустевший потому, что не стало песни в нём. Некому стало петь, и работа перестала спорится. Хандра воцарилась там и уныние, - отвечал ворон.
- Видела я край плодородный, в который люди текут, а по улицам дети резвятся, а на крутом берегу, там, где пепелище было, стоит теперь высокая черёмуха с цветами дурманящими и ягодами горькими, - отвечала голубка.
Год шёл за годом, Велько мастерил своих кукол, а Марка пела ему свои песни. И одну великую песню родила в душе её пришедшая любовь. Эту песню подхватили небесные птицы и разнесли по всей земле, и, хотя ни один человек не способен исполнить её, но всякая душа, хотя бы раз любившая, знает её, ибо она звучала в ней тогда…
Много минуло времени, а детей у Велько и Марки так и не было. Лишь куклы заполняли их дом, кривлялись, подчиняясь рукам мастера, но не давали тепла. Вспомнились тогда Велько слова старого кунунга о том, что куклы высасывают живые души, отнимают силы. И решил мастер не делать более своих марионеток, чтобы умилостивить хозяина небесного чертога. Занялся он рыболовством и собирательством, и ровно через год появился на свет его и Марки сын. Мальчик рос красивым и сильным, и родители не могли нарадоваться на него. Всё время Велько проводил с сыном, играл с ним и был счастлив. А куклы лежали в сундуках, забытые и озлобленные на предавшего их мастера.
Так прошло несколько лет. Однажды Велько гулял в лесу и вдруг увидел замечательное дерево. И загорелось сердце мастера, пришла ему в голову идея смастерить куклу, подобной которой ещё никто никогда не делал. Несколько дней старался Велько побороть искушение, но, наконец, не выдержал и решил:
- Последнюю куклу сделаю и никогда более не вернусь к этому ремеслу. Она увенчается творения мои!
И срубил Велько дерево и сделал удивительную марионетку. Кукла, словно живая, шевелила каждым пальцем, водила глазами и улыбалась. Она снимала руками свою голову и клала её к своим ногам, а затем, растворив грудь извлекала оттуда новую голову, водружал её на плечи, закрывала створки и вновь танцевала, танцевала…
- Это – величайшее моё творение, - говорил Велько. – Я превзошёл самого себя. Счастья мастера достичь такого совершенства!
Но не прошло и нескольких дней, как сын его захворал неизвестной болезнью и вскорости угас, повергнув родителей в неизречимое горе. И тогда проклял Велько своё мастерство и собрал всех кукол своих и, свалив их в кучу, поджёг. И лишь на одну не поднялась рука его – на последнею, самую совершенную из всех, венец его мастерства. Зарыдал Велько и сам бросился в огонь, и тот поглотил его…
Страшно выл волк в ту ночь, а на утро исчез, и чёрный ворон не возвратился из своего странствия…
Марка вышла из землянки, села у подножия самого огромного вяза и, осушив слёзы, начала петь… Эту песню услышали речные берегини и, поднявшись из воды замерли, поражаясь её звучанию, ибо так не могли петь даже они, потому что их навеки застылые в ледяной воде сердца не умели чувствовать так. Даже птицы небесные не смогли повторить её, но последнюю песню Марки знает всякое сердце, пребывающее в горе, знает и не может вынести её…
Когда песня прервалась, глаза певицы, вскормленной мёдом поэзии, закрылись, а душа её отделилась от тела и перенеслась в белую голубку, сидящую на ветке вяза. И взлетела голубка в синее небо и исчезла там… А вслед ей смотрели неживые глаза самой совершенной куклы, которую больше некому было заставить плясать и жонглировать своими головами…