(из написанного много лет назад)
***
...открываются двери коричневого теплого цвета, рядом с которыми витрины и
рассыпаны кофейные зернышки, и милые чашки и такие заманчивые ноты и конечно
внутри уютно, престижно и умопомрачительно пахнет. Ветер несет оставшиеся
листья по тротуару. Вне комнат промозгло и убийственно. Спасают помещения,
где сидят приятные молодые люди в свитерах, они все студенты, или
интеллектуалы, или они о чем-то задумались. Наверняка о том же, что и ....
Какая промозглая плешь за окном и как тяжело влачить все это.
...она боязливо проскользнула в двери кофейни на Староневском, вытащила из
корзинки свежую газету, зябко пожала плечи. Модные и серьезные люди сидели
за некоторыми столиками. Ей необходимо хотелось быть такой же в один
прекрасный день - занятой, свободной, серьезной и стильной. Иметь красивую
одежду и проводить утра в кофейне за книжкой. Впереди маячили много часов
работы за компьютером, и бесполезности. Может быть плавания в Интернете, но
никак не молчаливого творчества за чашкой кофе, так как необходимо было
смирится с участью рабского рабочего существования, ведь дизайнер это звучит
гордо только если ты можешь легко и незатейливо быть простым и серьезным
каждое утро в кофейне, когда тебе некуда спешить. А если.....
...осень пробралась в самое сердце. Жизнь вся была впереди. Друзей хотелось
больше, а также желалось быть красивой, свободной и знаменитой. Любви
конечно. Солнца, которого в этом городе так всем недоставало. Ей все время
казалось, что она проживает не свою жизнь, а где-то в другом городе есть она
же, кто украл у нее ее дни, вечера и ночи жизни. Общение, искусство. Один
капучино и вот это пирожное. Вокруг такие замечательные люди. Этот наверное
писатель, или журналист. Модный такой. Очкарик. Лицо грустное (поймал мой
взгляд, фу ты, как неудобно...). За еще одним столиком о чем-то
переговаривались две девочки в вязаном, похожие на студенток творческого
вуза. Сбоку курил не отводя глаз от книги странный тип - наверное художник.
Или критик. Так хочется тоже быть художником. Или критиком. Или писателем.
Или журналистом. Или даже студенткой творческого вуза - ей так не хотелось
быть собой. И не потому что она себя ненавидела - нет, все как-то было
ничего: ни бедно, ни богато, в срединной колее существования, но так
мучительно хотелось взять обратно из камеры хранения Свою жизнь, либо
украсть жизнь чужую.
...молчаливое потягивание сладкой пенки с корицей. Достала тоже свой томик.
Бродский. Я типа тоже как вы все тут. Интеллекуалка с серьезным лицом.
"Я,профессор, тоже в молодости мечтал открыть какой-нибудь остров, зверушку или
бациллу И что же вам помешало? Наука мне не под силу, и потом -
тити-мити Простите? Э-э....Презренный металл." Наверное нужно
повернуться так, чтобы тот, в очках, увидел что я читаю Бродского. С таким
проникновенным видом. Блин. Неужели это я. Нет, спасибо.Оставьте
пожалуйста, я еще не допила.
...сладкая жижица на самом дне. Листья бъются в окно как заблудившиеся
птицы. Наверное, я опоздаю на работу. Но в любом случае день прекрасно
начался - кофе, томик, газетка. Очкарик вскакивает к двери, в которую
протискивается с ветреной улицы его овеществленная копия в женском роде. Он
ее не очень грациозно целует, отодвигает ей стул, смущенно перепрыгивая
через брошенные сумки на полу. Подбирает за ней шарф. Копия очкарика
собственнически-горделивым жестом оглядывает кофейное население. Господи,
как такие милые писатели могут находить себе таких выдр? Я, бессильно
опуская свой литературный повод, разворачиваю Бродского обложкой к окну.
Боже, что я такое читала последние двадцать минут? Моби Дик. Новый Жюль
Верн. Не в силах припомнить...
...время это так много и так мало. Словно мягкой беличьей кисточкой по
стеклу выводишь узоры - они превращаются в буквы и цифры, те в годы, или
слова тех, кто когда-то тебе сказал и забыл, либо не сказал вообще. Вот так
- рисуя кофе по чашкиному дну, она оставляла в памяти времени свой день.
Утро, слова, очкарик, уют, тепло, одиночество. Еще пять минут мления и
уйду. Просто так - встану, назло вам всем, свободным, которым не нужно
никуда корячится - и уйду. Уйду и быть может в один прекрасный день у меня
будет стильная одежда, много неотвеченных звонков на мобильном, кто-то меня
будет ждать в машине возле перекрестка, а вино будет в красивых широких
бокалах. И тогда не вы, нет, другие, голодные, может будут мне завидовать, и
я куплю себе очки и горделивым жестом проведу вокруг пространства. У вас
есть мелкие? Нет, только пятьсот рублей Подождите немного, у меня нет
сдачи.
...гордый уход не получился. Как идиотка должна теперь ждать возде стойки
рассматривая, что там такое - с той стороны заградительной территории.
Девушка, вы сядьте за столик, не переживайте. Королева очкариков что-то
шепчет на ухо своему Бледному Рыцарю с высокомерным выражением лица. Да,
да, конечно. Рыцарь (он же писатель, он же журналист) резко подрывается с
места. Я могу разбить пятисотку. С ненавистью смотрю на королеву-
победительницу-очкариков и во мне все вдруг закипает. Клубы пара и огнива
пытаются вырваться наружу. Уши, а за ними лицо вспыхнуло. Я не просила о
таком одолжении.Я лишь хотела быть иной - и чтобы меня не было в этом
моменте. Чтобы за меня другая, статная и свободная, подошла к стойке, мило
улыбнулась очкарику, уверенно произнесла бы ему: Вы-ы так учтивы, право,
не стоит, и тот бы обомлел, а крыса в берете поперхнулась бы своими очками.
И эта другая была бы известным публицистом или женой миллионера. Или просто
красивая и загадочная. Девушка, возьмите сдачу. Я втянув голову в плечи
медленно подхожу к стойке и спиной чувствую, как выдра-победоносица
благосклонно награждает его звонким поцелуем. Складываю сдачу в свой
пустынный бумажник и залпом вылетаю из кофейни в осенне-дождливое смятение.
Порывы ветра мгновенно отрезвляют и опустошают сосуд зависти и
ненавистничества. Осень летит и летит на крыльях серо-оранжевого цвета и
улыбается тебе. Встречает как друга. Любит.
...бесстрашно сопротивляясь ветру одинокая фигура, собравшись в комок,
побрела по направлению к офису. Листья, последние и бездумно красивые,
опускались на тротуар и их тут же подхватывала истошная страсть движения.
Фигура становилась все меньше и меньше. А на ее лице отразилось вдруг все -
и красота этого последнего всплеска природы перед оцепенением зимы, и запах
оставшегося позади уюта и неудовлетворенность молодости, и одиночество
изгоя.
Офис. Открываю дверь, включаю свет. Ставлю чайник. Просто у меня будет
другая жизнь, я обещаю тебе. И чайник закипает.
Октябрь 2006