Вы слышали вой, раздававшийся вчера ночью над городом? Это была
я. Та часть организма, которую нельзя пощупать, настойчиво
требовала исполнить волчью песню. Был для этого повод. Раздираема
нефизической болью я испустила плач, эхо которого до сих пор
звучит во мне.
Не кого обвинять в своей тоске, токе любовной по тому
единственному, чьи портреты я только и рисую на протяжении
последних пяти месяцев. Ничто другое карандаш в моих руках не
выводит. В процессе работы то шепчу, то кричу ему: "Ненавижу!", но
упорно продолжаю доводить до совершенства знакомые черты.
Получается. Странно, если учесть, что до этого я не подозревала о
существовании у себя таких способностей. В любом случае
удовлетворение приносит только момент, когда в его глазах
зажигается радость при передаче из рук в руки очередного
творения.
Я вижу, что ему нравится быть объектом моего вдохновения, знаю -
ему это льстит. Он даже благодарит меня, очевидно догадываясь об
истинной причине моих художеств. Никто из нас не заговаривает на
эту тему - нет смысла. Все уже выяснено при полном молчании.
Расставание всегда идет параллельно с пустотой. А потом приходит
она - коварная и скулящая, знающая как правильно выбираь жертву,
тоска. Нет резона рассказывать кому бы то ни было о ней - если
меня и поймут, то ничего не изменят.
Тоска из сердца простирает свои незримые щупальца по всему телу и
незаметно проникает в мозг. Никакая сила в мире не может
предотвратить водопад, струящийся из глаз, а через ком в горле
пробивается крик неудержимой печали.
Альбомный лист залит слезами. Безнадежно испорченный, черт знает
какой по счету портрет, разрываю на мелкие клочки. Будь проклят
тот день, когда я взглянула на НЕГО по-другому! Из чужого
захотела сделать своим и теперь расплачиваюсь за эгоизм...
Видно глубока была эта тоска, если в ответ на стенания души
небеса разродились живой водой, которая слившись с ручьями моей
боли принесла облегчение. Новый прилив и руки опять жаждут
почувствовать единство с деревянным объектом, через который можно
передать тайны, известные лишь мне одной.
Все те же знакомые глаза, губы, скулы... Самое трудное передать
блеск волос, самое нелюбимое - изображать уши.
К завершению рисунка возвращаются мысли о тоске, что любовь всего
лишь нечто черно-белое, смотрящее на меня с бумаги. Но я
продолжаю делать эти незамысловатые движения, потому что боюсь
того, что прекратив рисовать тоска совсем одолеет меня. Так и
живу, убегая от темного чувства в спасительный мир
художественного восприятия. Не знаю, надолго ли хватит меня, но
надо признаться, что я благодарна той самой тоске за открытие
новых горизонтов в моей жизни...