Этот рассказ опубликован в сборнике "Ближе, чем ты думаешь". Его можно купить на Озоне.
Стрела, пущенная издалека, не пробьет и тонкий шелк, - утверждали древние восточные мудрецы. Что ж, им виднее. Нам трудно проверить. Сейчас стрелы в дефиците, а дырявить ими хоть шелк хоть другие ткани дураков нет.
А если стрела выпущена три пятилетки назад, то она пущена из такого далека, что даже не верится в возможность попадания в цель. Так что же может сделать с человеком любовь пятнадцатилетней давности? Как вам вопросец?
"Ничего она не может," - ответил бы я на него еще несколько дней назад. А сегодня поостегусь, и вот почему.
В одном подъезде со мной, но только этажом ниже, жила обычная семья. Муж, жена, пацаненок... Глава семьи в прошлом, еще до перестройки, учительствовал, и хотя по слухам хорошо получалось, в девяностых годах оставил это поприще. Все мы помним времена ельцинско-гайдаровской инфляции по сто процентов в месяц, и - ясно-понятно - соседям слишком уж тогда не хватало денег. Бросив благородное поприще, сосед ишачил на стройке в бригаде калымщиков. Добросовестно тянул лямку кормильца, случалось приносил густо, но бывали и пустые времена. Как-то раз месяца три сидел без работы, не было объектов. Научился хлеб печь, нам по-соседски продавал, чтобы копейка была.
Да! Вкусный был хлеб, с припеком, с зажаристой хрустящей корочкой, ноздреватый, с тем неповторимым запахом настоящих хлебных дрожжей. Эх, да что говорить, уж всяко разно не то, что мы всегда в магазине берем. Это был хлеб из памяти детства. Нет, меня поймет не каждый. В середине шестидесятых, помнится, я как раз перешел во второй класс: лето, первые трудовые каникулы, безделье. Матушка меня и пригрузила - позже это назвали бы общественно-полезным трудом. Все лето водился с сестрой. На третьем году та еще противоза была. Но народу она сильно нравилась. Особенно бездетной соседке тете Маше. Еще бы... рожица круглая, кудри как у барашка, глазищи огроменные, голубые... вся такая сдобненькая, беленькая, руки и ноги пухленькие и как сосиски словно нитками перетянуты...
К обеду, как проснемся, я сразу складную бамбуковую удочку в руку, свою обузу и заботу в коляску, в сенях беру пустую поллитровую бутылку, у матушки выпрашиваю десять копеек, и вперед. Путь по горячей пыльной - ох как пятки мои задубевшие жгло - дороге недалеким был, на перекрестке стояла палатка, в которой продавщица без лишних вопросов через микроскопическое засиженное мухами оконце мне давала в обмен на тару (12 копеек) и гривенник поллитровую бутылку "Лимонада" или напитка "Апельсиновый". Эти напитки в те времена скажу я вам, были настоящей амброзией, не Колой какой-нибудь! С бутылкой я резво в карьер на одном дыхании докатывал коляску до новой кирпичной оштукатуренной и побеленной с розовым колером деревенской пекарни. Там забирался на высокую завалинку и, прижавшись носом к стеклу, ждал, когда меня заметит тетя Маша.
Обычно она поднимала заслонку, через которую пекари подавали лотки хлебовозу.
- Что, опять на рыбалку, обормот?
- Да вот... едем с сестрой. Нам бы хлеба немножко.
Немножко! По отполированной доске прямо в руки мне падала увесистая килограммовая буханка горячего хлеба. Запах!!! Его бы с молоком сейчас... но тогда мы всухомятку уписывали почти половину, пока доезжали до "червяцкого места" за совхозным саманным коровником, где я быстренько накапывал шустрых коротеньких "пескариных" червяков. Кидал им в ржавую консервную банку немного земли, чтобы не сварились на солнышке. А через десять минут уже терпеливо ждал смелой, можно даже сказать наглой поклевки усатого обитателя быстрой речушки. Сестренка сидела в коляске в тени черемухового куста, сосала корочку и время от времени портила удовольствие от рыбалки требованием дать "казиовки". Надо отдать ей должное, в рыбалке тоже толк понимала. Бурно радовалась, когда очердная рыбка, описав в воздухе дугу, оказывалась сначала в моей левой руке, а после освобождения от крючка в измятом трехлитровом бидончике в компании своих собратьев. Да...
В общем, чем-то хлеб, испеченный «пекарем-поневоле» напоминал по вкусу тот...
Жена соседа корпела над бумагами в какой-то государственной кормушке, так там тоже не мед. В общем, выкручивались они как могли, как и все мы, и жили не хуже многих других семей нашего областного городка. Разумеется, что и не лучше. С той поры, как сосед ушел из школы, пролетели три пятилетки. В стране изменилось многое, спору нет. Руссаки залезли в списки мировых милиардеров. Некоторые вон управляют губерниями, не выезжая из Лондона. А мой сосед, к слову, на подрядах не разбогател. Правда нажил комбинированную грыжу, которую ему благополучно прооперировал бывший ученик.
Кстати, вы бывали в российской больнице начала двадцать первого века?
Да! И еще живы... Знать то был визит к знакомым.
Нет!
Сами лечились, и ничего?
Везет же.
Впрочем, о больнице - совсем некстати, пока.
Вернемся к соседу, пить он, можно сказать, и не пил, хотя, случалось, мы сидели во дворе под грибком над пивом. Картинка - один в один, как в песне у барда Митяева. Знаете? Ну, из этой песни! Не, не с добрым утром любимая! Из другой... про красивый дом, в котором она жила. Только мы пили без участкового. Ну еще рыбка, в отличие от песни, была хорошая. Да и пиво в более современной упаковке. Прошли времена, когда мы с полиэтиленовыми пакетами маялись и тухлой селедкой закусывали.
Короче, нормальный мужик мой сосед. С головой дружит, есть о чем с ним поговорить, и помочь по-соседски никогда не отказывает, прикрутить что-нибудь, или вот как-то мебель помог собрать. Затащить-то коробки я его не напрягал, понимаю, что нельзя после операции, а собрали шатурское "лего" мы быстро. Когда это было? А, вот как раз года три назад, они только-только с женой разбежались. Обыкновенная история. Есть усталость металла, а бывает и усталость души. Трудные времена соседи вместе пережили-перебороли, потом стало легче и все! Нажились. Им обоим немного за сорок перевалило, пацан в армии был. Там история темная, моя жена поначалу, ну, как это случилось, говорила, что она с кем-то на своей работе хвостом вильнула. Я же сильно подозревал, что это он залевачил.
Короче мы эту мебель уродскую купили. В тот же вечер, когда с соседом сборку мебели обмывали, жена нам на стол приготовила и на дачу уехала, чтобы не мешать. Он, как это бывает, под сто грамм и разоткровенничался. Короче, поговорка про седину в голову сейчас актуальность потеряла. Седина - оно понятно, от нее никуда - в голову запросто, а бес, сколько ни колотит в ребра, ни на что нас уже поднять не может. Да что нас. Он и часть нас не поднимает. Одним словом, у мужика после сороковника проблемы с этим делом возникли. Не то экология, не то наследственное что... И никакие импазы ему не помогли. Чудеса в жизни бывают, кто ж спорит, но чаще всего медицина остается бессильной. Врачи в таких случаях обычно по аналогии с крайним случаем говорят, что сделали все, что могли. Стандартный ответ в стандартной ситуации. Можно даже порадоваться, что жив еще.
Жена его после развода куда-то уехала. Сосед, я не говорил, Геннадием его зовут, остался. Ничего не изменилось, только вместо щей-борщей из Генкиной квартиры чаще всего пельменями да роллтоном наносило. Жил, работал по инерции...
Однажды в субботу я его встретил у дома принаряженного. Светлая отутюженная рубашка с коротким рукавом выделяла крепкую загорелую шею.
- Привет, - говорю, - куда это летишь? Почему не горбатишься на особо срочном объекте?
- Да... - замялся было он, - знакомая позвонила, попросила навестить в больнице. Перед операцией лежит. У нее же никого близких не осталось после смерти матери.
- Что за знакомая?
- ...Помнишь, про Анну - ученицу свою рассказывал. Она. Я ее сначала и не узнал по голосу. Порок сердца у девчонки обнаружили.
- Девчонке! Это сколько же ей сейчас?
- Тридцать будет. А вот только определили. Ну, и под нож. Иначе бы амба.
Про Анну он мне под тем же грибком как-то рассказал. Старая история. Кто из нас в ученичестве не влюблялся в учительниц, у кого не сбоило сердчишко при виде фигуристой англичанки или ботанички? А кто из учениц не млел при виде молодых учителей. В общем, в ту пору, когда девчонке было четырнадцать, а Геннадию - черт, а как его по батюшке-то, впрочем, какая разница - не было и возраста Христа, втюрилась она в него не по-детски. Учителя предрекали, что просто так это дело не закончится. Он был видным мужчиной. Девочка была не по возрасту развитая. И симпатичная к тому же. Ходила на все факультативы и кружки, которые сосед вел. Такой вот малолетний оруженосец в короткой юбчонке. Он понимал, истинную причину активности ученицы, но отнесся осторожно и к чувству и к ребенку. Потом перестройка их развела по жизни, вот только в памяти девочка у него и оставалась как светлый эпизод из прошлого.
- Давай! Навести, конечно. Фруктов там... цветов... - говорю.
- Да знаю, - отмахнулся сосед, - и поспешил к остановке. И было в походке и в развороте плеч что-то новое. Преобразился Геннадий, как бы выше стал, и в плечах шире, и в шаге тверже.
Вечером позвонил в дверь.
- Вот, на огонек к вам.
Жена моя к нему всегда нормально относилась. Сгоношила на стол, посидели, накатили понемножку, естественно. Жена ушла к ящику - сериал не работа, пропускать нельзя. А Геннадий под вторую, перейдя на шепот рассказал, как сходил в больницу.
Так вот... о больнице. В каком-то женском журнале, блестящий такой, гладкий... читать их я, разумеется, не читаю, но интересно же посмотреть, о чем там бабы трещат, видел, что в наших больницах панели специально окрашивают в синий цвет, дескать он имеет обезболивающие свойства. Не знаю, может быть и так. Только мне кажется, от него веет какой-то безнадегой. Да и цвет никакой не синий, а серый как все здравоохранение.
Что говорить. Не особенно старательно посредники скрашивают тяжело больным последние дни между жизнью и смертью.
- Я, когда сам лежал, не обращал внимание на условия. Сам знаешь, столько лет без опусков, без выходных, без проходных... мне две недели, что на операции провалялся очень тепло вспоминаются, - рассказывал Геннадий. - Зашел к Ане в палату, бог ты мой, там же дышать нечем. Смрад. В такой атмосфере здоровый долго не протянет, а она с сердцем. Лежит на постели, ты видел эти простыни? Таким тряпьем машину протирать страшно - испачкаешь - а они под человека! Девчонка лежит, веришь, одни глаза остались. Худенькая. Ключицы торчат как петли на фундаментном блоке. Крюком от строп зацепить можно. На тумбочке корка хлеба и затируха овсянная. Наш сосед собачник собак лучше кормит. Ну я там их и разогнал немного. Пришлось немного денег отстегнуть, правда, за отдельную палату. Зато теперь и холодильник, и телевизор, и постельное белье человеческое. Домой идти, она проводить вышла. В аллейке присели на скамейку, я на нее смотрю, и слезы наворачиваются. Не жила же еще, а она вдруг и говорит: "Я вас Геннадий Яковлевич люблю, я знаю, что вы теперь не женаты. Если живой останусь, за вас замуж выйду. Больше никому не отдам! Я ради вас выживу! И не говорите, что поздно, вы теперь всего на треть старше меня, а не наполовину."
Рта открыть не успел, обвила мне шею своими веточками, целует... Никто меня так никогда не целовал.
Короче, женюсь я.
- Так...
- Не поверишь, как только обняла, сразу на двенадцать часов. Как у молодого. Будь она здоровой, и условия нормальные, не сдержался бы. На автобус идти неудобно было. Лишь бы операция нормально прошла.
- Обойдется.
- Я тоже так думаю.
_________________________________________________
Такие дела. Не верю во всякие заговоры и сглазы. Но вот на что способны стрелы, пущенные полжизни назад!