О чем ты мечтаешь, дурочка? О простоте жизни и порядке в душе – мечтаешь? Я знаю, можешь не говорить.
Об уверенности мечтаешь, что живешь правильно, делаешь то, что должна и хочешь. И чтобы эти два твоих поводыря не противоречили друг другу, не конфликтовали, не срывались на крик, не визжали до одури и не возвращались бы наутро головными болями, от которых одно спасение – сон.
Ты же вечно мечешься между «хочу» и «должна», будто спорая игла, что стягивает расползающиеся края этой твоей ветхой жизни, сквозь прорехи которой проступает жизнь совсем другая – действительно твоя, которую проживают отчего-то другие люди – талантливые и успешные.
Чудовищно неприятно, я знаю, наблюдать за своей жизнью со стороны.
Кажется, будто она, жизнь твоя, протекает где-то на соседней лужайке, за высокой каменной оградой, которую не преодолеть, не перепрыгнуть, а можно только, встав на какой-нибудь заросший мхом выступ в этой чертовой стене, смотреть как другая - высокая, стройная и талантливая - весьма успешно проживает ту, настоящую твою, жизнь.
Она улыбается твоему мужчине, берет его под руку, целует в губы. И ей для этого не надо вставать на цыпочки.
А ты, видя, как он жмурится от удовольствия, только шепчешь, «да, дорогая, целуй его крепче».
И работа ее – твоя работа, и заботы, которые одни не вызывают у тебя досаду - твои, и усталость ее – тоже твоя.
Когда она, вернувшись домой после бесконечной рабочей беготни, сбрасывает босоножки, легонько треплет за уши рыжего пса и усаживается в кресло отдыхать, ты чувствуешь, как по твоим ногам, рукам, губам растекается усталость. Это твоя усталость.
Она же живет, не зная, что проживает твою жизнь. Счастливица.
Он читал в ванне, сложившись неловко, как всегда, потому что ванна ваша - коротка и неудобна. А ты сидела перед наполненной ванной на корточках, окунув кисти в теплую воду. Ты грела пальцы и говорила.
- Знаешь, - говорила ты. – Я вдруг подумала, как мало все вокруг обо мне знают.
- Мало? Почему?
- Я не могла бы объяснить. Но я чувствую себя так странно. Я никогда тебе не рассказывала. Никому не рассказывала. Давным-давно я придумала себе привычку. Когда мне не спится, когда мне надо выговориться, я пишу письма. Не дневники, понимаешь? А письма.
- Ну, и что в этом странного? – спросил он недоуменно, с заметной неохотой отрываясь от книги.
- Я пишу письма никому. Нет, не так. Я пишу письма ему - большому, сильному и умному. Я пишу письма ему, придуманному, без имени, без привычек и пристрастий. Если не напишу, кажется мне, я взорвусь, как неисправный паровозный котел.
- Это одиночество, - вздохнул он и свел колени. – Просто одиночество.
И от этого вязкого, промозглого слова вдруг похолодело где-то в низу живота.
Ты засмеялась.
- Не говори глупости! О каком одиночестве может идти речь, если последние годы я только и мечтаю уехать от всех, спрятаться, закрыться в своей берлоге, в своей раковине, чтобы иметь возможность только думать и писать, писать и думать. Ты ведь знаешь, как я устала от людей.
Качнул головой:
- Это потому, что ты редко совпадаешь с кем-нибудь настолько, чтобы почувствовать себя понятой. Представь себе кривую, с непредсказуемыми амплитудами и непостоянной длиной волны. Эта кривая - ты. Попробуй, найди такую же или хотя бы примерно такую. Те, с кем ты общаешься, изредка в чем-то совпадают с тобой – в мировоззрении, в эмоциях, в настроении. И тогда ты получаешь возможность поделиться с ними тем, что тебя волнует. В иных случаях – увы…
Ты встала.
- Ты хочешь сказать, что самая счастливая, идеальная фигура – прямая? Я поняла, почему всегда ненавидела геометрию.
Ты одинока, как ребенок в многодетной семье, как птица в стае.
Все летят, и ты летишь вместе со всеми. Но никому нет и не может быть до тебя дела. Никто, в сущности, тебя не знает. Не знает, о чем ты думаешь, что чувствуешь, не знает, сильны ли твои крылья и хочешь ли ты вообще лететь.
Никто не знает. Не знают родители, друзья. Не знают все те, с кем ты проводишь свои дни.
- Я подумала вдруг, - прошептала ты. – Что, если завтра я умру? Придут люди. Будут говорить речи. И каждый будет говорить одно и то же. Они скажут: она была легким, улыбчивым человеком. Она была такой… помедлят немного, подбирая слово… гармоничной. И в этих их речах не окажется ни слова правды.
Да, говорю я. Я знаю.
И, между тем, они будут правдивы. Они будут искренни. И они будут страшно далеки от истинной тебя - просто потому, что они ничего не знают про ту - высокую, стройную, талантливую, которая любит твоего мужчину, устает от любимой работы, по вечерам пьет сухой мартини со льдом и треплет рыжего пса за уши