Мне хотелось бы сказать, что именно скука, мучившая с детства, отличала мое формирование как личности. Но, будучи объективным, не могу этого утверждать. Большинство окружавших меня детей так же томились, как и я. То, что представлялось взрослым важным и требующим изучения, казалось детям скучищей, а всё полезное и здоровое было невкусным или однообразным. Как сказал один из римских императоров, всё, что есть хорошего в жизни, либо аморально, либо противозаконно, либо ведёт к ожирению. Латинянин знал, о чём говорил. И дети знают тоже. Поголовно! Потом, под прессом воспитания, этой тяжелейшей формы насилия одного человека над другим, дети меняются, как принято считать, в лучшую сторону. Но чем так уж хороши, скажите мне, наполнившие города толпы ограниченных, жадных, готовых поверить в любую чушь тварей, желающих пожрать весь мир, гадящих вокруг себя и, периодически, под себя? Почему девиз «пойди, купи что-нибудь новое и насладись им в своей берлоге» - это знак цивилизованного человека? Кто сказал, что животные с гипертрофированным набором условных рефлексов, вроде «переходи на зелёный» и «становись в очередь», - это РАЗУМНЫЕ существа? Лично я в них ничего разумного не вижу.
С одним соглашусь: если тупой, невежественный и запуганный потребитель – идеал воспитанного человека, то такие, как я, безусловно, появляются в результате недостатка воспитания. А может быть, противодействие изначальной детской природы оказывается сильнее диктата взрослых, не знаю.
Посудите сами: никому так и не удалось убедить меня в необходимости уважать идиота просто за то, что он «человек». Для меня это вовсе не очевидно, скорее, наоборот. Большинству же эту идею впихивают в башку в первые школьные годы более или менее успешно, и потом, в ходе столкновений с грубой и, кстати, честной реальностью, годам к семидесяти люди, если не успевают совсем утратить способность мыслить, возвращаются к тому, с чего начинали: тупицы и невежи не достойны уважения, их нельзя равнять с собой, и относиться к ним надо соответственно их уровню. Вот только в старости относиться-то становится, скажем так, физически затруднительно. Можно только скорбеть о невозвратимо прошедшей жизни, испохабленной непрерывным самообманом.
Вы считаете меня выродком, а я, как положено выродку, считаю большинство из вас идиотами и уродами, причём уродами, тщательно сформированными по изуверскому образцу ложной морали, подобно тем людям-игрушкам, которых выращивала себе в затейливых бутылках китайская знать. А вам, к тому же, ещё и похозяйничали в лобных долях мозга скальпелями разнообразных табу, поэтому вы просите прощения за любое возникающее желание или, наоборот, считаете, что все должны ваши желания исполнять. Ну да ладно, от меня ведь и ждут, чтобы я поносил людей. А я терпеть не могу поступать так, как от меня ждут.
Мне с детства претили глупые коллективные занятия, прививаемые взрослыми. Никому с этим отвращением справиться так и не удалось. Ни матери, ни воспитателям, ни моим сверстникам, которые, уже наученные взрослыми, что «деткам надо дружить и вместе играть», старались меня вовлечь в свои идиотские забавы. Помните так называемые «подвижные игры»? Ну какой интерес можно найти в бесконечном повторе одних и тех же движений? Почему это должно развлекать? Какова была ваша первая живая реакция на подобные «развлечения»? Вспомните, ну, будьте честны хотя бы сами с собой! Вспомнили? Скука! Но родители раз за разом убеждали: вместо того, чтобы бегать по округе, «пачкаясь и собирая всякую дрянь» (кстати, естественное познавание действительности), гораздо лучше в сорок пятый раз забрасывать один и тот же мячик в одно и то же кольцо. Тьфу! До сих пор не пойму, почему со временем детям начинает казаться, будто в этой канители что-то есть? Подозреваю, они просто смиряются с неизбежностью. Я – не смирился. И теперь вы называете меня монстром!
Да, я был злобным ребенком. Любой озлобился бы в такой атмосфере, но не у каждого хватит запала надолго! Я огрызался и всеми средствами избегал как других детей, так и, в особенности, взрослых. Правда, в одиночестве я тоже скучал. До той поры, пока не довелось в кровь разнести лицо одному особенно докучавшему мальчику. До чего приставучий был! И сейчас вспоминаю, так даже дрожь от ненависти берёт!
Я рассек ему щёку железной детской лопаткой. Тогда пластмасса ещё не была так распространена, и металлические штыковые лопатки встречались. Такой вот «скальпель» стал инструментом моего познания мира.
Хлынула кровь, и я заворожено смотрел, как меняется лицо раненого, как на нём появляется не это идиотическое, подхватываемое детьми друг у друга, словно зараза, веселье, а СВОЁ СОБСТВЕННОЕ выражение. Ужас заставил мальчишку жить не по правилам какой-то там очередной развивающей игры, а существовать по-настоящему! Прекрасное зрелище! Клянусь своей шкурой – единственным, что у меня есть – я всем сердцем любил парнишку в тот момент! Передо мной был ЧЕЛОВЕК, а не очередная версия «мальчика на прогулке»! К моему великому горю, это длилось недолго. Человек быстро обернулся дрессированным зверёнышем, вспомнившим: надо звать маму, надо обзывать меня дурными словами, надо срочно считать меня плохим... Вместо того, чтобы задуматься о собственной навязчивости, которая, оказывается, бывает наказуемой. А почему бы не задуматься? Мы были одногодками, по крайней мере, с виду. Я мог думать о таких вещах, почему он не мог? И как же тогда, скажите, мне считать его равным себе? Но я отвлекся.
Мальчишка, разбрызгивая кровь во все стороны, умчался в поисках куда-то запропастившейся матери, а я удалился в ближайший парк, обдумать обуревавшие меня мысли. Голова буквально лопалась от роящихся откровений! И главным было то, что боль, оказывается, делает недочеловеков полноценными людьми! Страдание превращает «социальное животное» в мыслящую и чувствующую единицу! У меня никогда не было своей семьи, но приходилось слышать: мол, все счастливые семьи счастливы одинаково, каждая несчастная – несчастна по-своему.
В тот день мне впервые перестало быть скучно! Я понял, как из наполненной человеческим стадом реальности попадать туда, где есть живые люди. Предвижу ваш саркастический вопрос: дескать, это они-то живые? Те пятьдесят три человека, которых я запытал до смерти? Ну да, сейчас они мертвые... Все умирают когда-нибудь. Проживи они хоть до ста лет, считая главными событиями юбилеи и похороны, а главным удовольствием – прожарку своей кожи на песке какого-нибудь пляжа под чужим солнцем, вряд ли за все годы они испытали бы больше, чем за те двое-трое суток, в которые уместилась их жизнь в моем бетонном подвале. «Родился, жил, умер» - такой была бы жизнь каждого из них... без меня. А о том, что происходило с ними в моем экспериментальном мирке, можно писать романы! О каждом и о каждой из них! И вы не сможете оторваться от этих страниц, гарантирую! Вы тоже забудете о скуке, как забывал я в те недолгие счастливые дни. Их было так мало... Впрочем, были ещё дни подготовки, выслеживания, досконального исследования жизни будущих собеседников. Да-да, я называл их именно так. Если не будете кривить душой, то признаете - чертовски интересно увидеть человека на краю, когда всё наносное, всё шаблонное слетает с него, как пыль под взмахами щетки, и он начинает жить, а не воспроизводить десятки не им придуманных схем поведения. Это будет потрясающая книга! Бестселлер!
Но для того, чтобы вы прочитали, необходимо, чтобы я написал, не так ли? А для этого надо, чтобы я жил. Поэтому, сейчас самое время вспомнить о том, что вы – мой адвокат. По вашей просьбе я был с вами честен. Для первого разговора, думаю, достаточно. Позже расскажу больше. О каждом из собеседников отдельно. О, будет интересно, поверьте мне! А вы станете моим литературным агентом! Да хоть соавтором, если захотите!
А теперь, если вы не один из тех тупых испуганных скотов, которых я так презираю, если вы – человек с большой буквы «ч», пора подумать о том, как нам с вами обработать присяжных. Как там у вас обычно? Про тяжёлое детство и прочее... Про то, что у меня мозги набекрень (хотя мы-то с вами знаем, у кого они на самом деле набекрень). Что-нибудь, заставляющее дюжину животных исполнять команды, которым их научили годы так называемой «цивилизованной» дрессировки. Скучно, я согласен, как и любые заранее предсказуемые опыты с условными рефлексами. Скучно, но необходимо, не так ли? Теперь вы понимаете, почему я так ценю непосредственность?