Было преддверие Нового Года.
- А, ты черт, - и раздался грохот (нет, слишком громко сказано – грохоточек). Это эмалированная миска грациозно (от легкого касания руки) соскользнула со стола и грохнулась о кафельный пол на кухне. Долго крутилась вокруг своей оси, лязгая металлом по шершавой плитке, наконец, нащупала центр тяжести, и замерла. «А, ты черт», - воскликнула Оля и потянулась за ней, не сгибая при этом коленей, так что ткань домашнего синего (с вкраплениями желтых квадратиков) халата натянулась и достоверно подчеркнула ее полное тело. Эдуард в это время затачивал на терке морковку (скучное занятие, и он воображал ее карандашом), услышал шум, обернулся уже после, но все же успел сфотографировать взглядом неловкую позу жены. И ужаснулся. Казалось бы чему –все давно изучено: «недавно праздновали бронзовую, нет, золотую…,может, бриллиантовую?», - попытался вспомнить Эдуард, но параллели с драгоценностями оказались (Оля на секунду застыла над миской, стараясь ее поймать пальцами) не к месту, и поступил проще: «15 лет».
Отсчет семейной жизни начался на заре студенчества. Тогда, на старших курсах, как-то раз сбились с однокурсниками в кучку на перекуре, и неожиданно сколотили идею махнуть на неделю в поход. И вот во время поездки гладко выглядевший на карте маршрут неожиданно замер на краю трехметрового обрыва, который от старости покрылся каменными выступами. Все спустились благополучно, но вот один камень некстати прикрылся моховой шапкой, на нее и попала нога Эдуарда, не удержалась и соскользнула.
- Дай посмотрю, - над молодым человеком склонился Миша (взятый со стороны и назначенный, как студент-медик, врачом похода).
- Ну, как? – интересовались, сбившись полукругом остальные. А среди них были две девушки. «Обе хороши: одна брюнеточка, маленькая, фигурка будто выточена, и ей так идут кружевные платья ниже колена. Другая – блондинка (тут молодой человек преувеличивал - преобладал светло-русый волос), и куда ни глянь – пышные достоинства», - рассказывал он своим друзьям, и тотчас же спрашивал совета: «так, какую выбрать?». Но друзья точно не знали, и Эдуард пропадал с блондинкой по кинотеатрам, кафе и гостям, а потом, по капризу сердца, менял предпочтения, и вместе с брюнеткой, не меняя маршрутов, проводил неделю другую. И так между двумя фронтами, перебежчиком, последние два года.
- Перелом ноги, - поставил диагноз Миша, закончил фразу, обе же (и брюнетка, и блондинка) как ахнули, как вскрикнули: «Ой, больница далеко, что мы будем делать?». И успокоились, сели где-то в стороне. Оля наоборот, вцепилась в Мишу: «Чем помочь?», и весь оставшийся день бегала и причитала: «Эдурдик, выпей; Эдуардик, покушай» или просто «Эдуардик», - и садилась рядом, гладила по голове. А ему было ласково и приятно. Такие, как Оля, потом становятся весьма проблемными тещами: приведет дочка жениха, а тещу понесет: «А тебе доченька не рассказывала? Нет?!», - и начнет рассказ о вчерашнем случае, дополнив его грудой ненужных деталей из детства. Или: «Ой, Коленька, кушай, кушай». И на убой. Нет, не просто кормит, а вообще – жениха на убой, сбежал по-быстрому, ищи, доченька, нового. А Эдуард приподнялся на локте, заметил, как в стороне безмятежно курят блондинка и брюнетка, и подумал: «Да ну вас!». И выбрал Олю.
Она всегда была полненькая. Даже на детских фотографиях (где снята вся группа детского сада, или школьный класс), куда бы она не решила спрятаться, вычислить не составляло труда: пышные щечки, размашистые плечи, и безразмерный свитер. Да и потом, в институте, мужские взгляды пробегали по ней, не удерживались, и скользили дальше. Уже после свадьбы Эдуард, бывало, задумывался: «почему?», и добросовестно вычерченный треугольник чувств разваливался на катеты, которые тотчас же изгибались кривыми сомнений и уползали змейками, с шипением, в разные стороны. И как не старался Эдуард, нет, не нравилась ему фигура Оли. И даже был слабенький страх перед первой ночью. Но только слышалось: «Эдуардик!», - столько ласки, как хорошо!
Оля выпрямилась, поставила миску обратно на стол. Тут задумалась, оглядела плиту (а на ней одновременно варилось, жарилось и кипело) и проронила:
- Эдуардик, - и хотела было продолжить, но Эдуард снова вспомнил и этот синий халатик в обтяжку, одновременно прозвенело в памяти число «15», и стало так невмоготу захотелось бросить все, уйти в комнату и спрятаться под елкой, да так там и остаться. И действительно, ушел, спрятался (даже выключил свет, так что были видны разноцветные отсветы фонариков, бегающих по стенам комнаты). В детстве при игре в пятнашки про такие уголки спокойствия громко кричали: «Я в домике» - и трогать было нельзя. Но защита оказалась ненадежной, и даже сюда долетело: «Эдуардик!». «ААА, прибить!», - подумал Эдуард, но эту мечту не выполнил, а проскользнул между Олей и стенкой, оделся и выскочил из дома. В коридоре еще раз вслед пролетело: «Эдуардик, ты куда?», но не задержало. А часы тем временем отсчитывали последний циферблат до Нового Года.
Новогоднее настроение заполонило город. Начиналось все тихо: еще за месяц ночью над улицей растянули гирлянду, которая завивалась цифрами следующего, уже наступающего на пятки предыдущему, года. Днем она осталась незаметной, но вечером, когда Эдуард возвращался со службы, прямо на его глазах ее включили в унисон с городскими фонарями, она мигнула, на секунду потухла, вспыхнула и заискрилась. Вслед за ней в ближайшем окне зажгли маленькую гирлянду, потом – в соседнем, и так эстафету ожидания Нового Года передали на окраины. А сейчас Новый Год вовсю кипел, выстраивал длинные очереди в магазинах, а тех, кто туда не влез (или заранее купил подарок и открестился от повинности приобретения подарков) в дикой суете гнал по тротуарам. И вдруг заполоненная народом улица вывела Эдуарда на просторную площадь, над которой раскинулась широкими ветвями елка. Под ней – сцена, а на сцене заканчивалось представление. Как раз, когда подошел Эдуард, обнаружилось, что Снегурочку украл серый волк (и при этом просил детей: «Тсс, никому не рассказывайте, а я потом вам подарков надарю в сотню раз лучше чем у дедушки, кхе, кхе», но дети не послушали, и все выложили Деду Морозу). Действие заканчивалось, и Дед Мороз говорил напоследок: «А кто не успел загадать желание, напишите его и положите в мой почтовый ящичек (и указал на стоявшую около сцены урну, похожую на избирательную, но обтянутую благородным синим бархатом и расцвеченную золотистыми звездочками). Я прочитаю ваше письмо, и исполню желание». «А, была не была», - подумал Эдуард, написал (желание заканчивалось так: «и чтобы у нее была грациозная, миниатюрная фигурка»). И стал протискиваться у ящичку. А там сбилась малышня, да вдобавок чья-то рука остановила мужчину: «только дети». «Да я за дочку», - открестился Эдуард, рука исчезла, и он опустил письмо в ящичек, и тихо побрел домой.
Отпраздновали Новый Год тихо: выпили шампанского, поели салатиков, посмотрели новогодний огонек, но потом голубой экран нагнал тоску и сонливость и супруги легли спать. Оля проснулась раньше, посмотрела на Эдуарда, а муж, свернувшись калачиком, улыбался во сне, и вдруг проговорил вслух: «как заманчиво». «Что?» - спросила Оля. Но он не ответил, и спустя пару минут добавил: «ну, тогда я иду к тебе в постельку». «К кому?» - возмутилась Оля, но снова не получила ответа. Обиделась и пихнула мужа в бок («какая ты ласковая», - ответил он), встала с кровати и пошла умываться.
И если бы Оля видела, как девушка во сне снимала одежду, и подтверждались опасения Эдуарда – «грациозная, миниатюрная фигурка» с пышным бюстом.
27 сентября 2006 г.