1
Зрители уже разошлись, но на манеже ещё лежали, радуя глаз, букеты, разноцветный конфетти и змеевидный серпантин, ещё витал в воздухе аромат праздника! Свенельд подобрал один из букетов и с бледной улыбкой поднёс к лицу. Он знал, что все эти цветы предназначены не ему, но ловкому фокуснику Асмуду, укротителю льва Китану, силачу Торчину, красавице-акробатке Вышате, но только не ему, нелепому маленькому человеку с ярко рыжими волосами и веснушчатым лицом, шуту с широкой и, наверно, глупой улыбкой… Его награда – смех зрителя, но ни цветов, ни конфет не полагается ему. Шут есть шут, он смешон и только…
Из-за занавеса выпорхнула изящная и тонкая, похожая на фарфоровую статуэтку, Вышата.
- Ты похожа на бабочку, - тихо сказал Свенельд.
Вышата вгляделась в темноту зала:
- А, это ты, Свенельд… Почему не весел?
- Когда весёлость становится работой, то на жизнь её не остаётся. Продавать смех – это всё равно, что продавать талант. У продающего он отнимается… Все шуты, Вышата, в жизни люди очень грустные, а всё потому, что они гораздо острее других видят действительность, и она отзывается в них жестокой болью. Шут прячет эту боль за дурацкой улыбкой, а сердце остаётся разбитым…
Вышата опустилась и ног Свенельда и, запрокинув голову, взглянула в его лицо:
- У тебя что-то случилось? Ты устал? Ты нездоров?
- Нет-нет! Не верь печали шута! Слёзы шута противоестественны… Как ты думаешь, Вышата, когда я умру, на мою могилу тоже не принесут цветы?
- Откуда такие чёрные мысли?
- Наверно, не принесут… Разве шут может умереть? Смерть шута тоже противоестественна… Прости, Вышата, я не в себе нынче… Пойду пройдусь. Может, свежий воздух отрезвит меня хоть немного, - Свенельд поднялся и протянул Вышате цветы: - Возьми. Это – твои!
- Оставь себе, Свенельд, - улыбнулась Вышата, - и не грусти, прошу тебя! Ведь у тебя же есть я! Ты мой лучший друг, и всегда можешь рассчитывать на меня.
- Спасибо, Вышата, - Свенельд поцеловал акробатку в щёку. – А теперь ступай. Тебя наверняка ждёт Китан, а он ревнив, как его лев!
Вышата рассмеялась и, пожав Свенельду руку, упорхнула. Шут грустно поглядел ей в след и, надев широкополую шляпу, скрывавшую его лицо, покинул золотистый шатёр цирка…
2
Всё ещё дышало праздником: играла музыка, шли, смеясь, нарядно одетые люди, вращались карусели – но Свенельд нарочно уходил всё дальше, на самую окраину города, ища тишины и покоя. Наконец, он добрался до бедного квартала, дома которого были стары, а улицы даже не вымощены булыжниками. В одной из подворотен тускло мерцал синеватый огонёк. Это была аптека. Шут толкнул дверь, и воздух тотчас наполнился мелодичным звоном, от висевших над нею стеклянных трубочек, шариков, колокольчиков… Из под прилавка высунулся сухонький, седовласый старичок с остроконечной бородкой, в круглых очках и белом халате.
- Здравствуйте, аптекарь, - промолвил Свенельд, чуть поднимая шляпу.
- Вечер добрый, - скрипнул старичок. – Как здоровье господина?
- Не знаю… Худо мне что-то, старина. Чувствую, не проживу долго.
- Отчего это вам кажется?
- Когда я только родился, матушка надела мне на шею ладанку, своего рода, талисман… А теперь цепочка перетирается и вот-вот порвётся…
- Почините её, - пожал плечами аптекарь.
- Чтоб починить, я должен снять с себя талисман. Но, как только я сниму его, я погибну. Он – единственная защита моя от смерти… Так сказала мне одна цыганка, которая пыталась меня убить…
- Цыгане врут.
- Она не врала… Она уже занесла нож, но не смогла ударить.
- Чем же вы так прогневили её?
- Дорогой аптекарь, я не всегда был шутом. Когда-то я был молод, и глаз мой горел, у меня была шпага и верный конь. А главное, в душе моей был идеал! Идеал, который спасал меня, точно эта ладанка. Идеал, в который я верил свято! Ради него я готов был умереть! Я жаждал подвигов! Я был смел и удачлив… Но только с годами идеал стал тлеть, а с ним непоправимо уходили силы, задор, мечта… Ах, аптекарь, жизнь смешная штука! Романтик, потерявший свой идеал, обречён стать сатиром, шутом, язвящим всё вокруг. И, прежде всего, собственный идеал. Вот, я и стал… Шпага моя заржавела, а вместо шляпы с пером на голове моей дурацкий колпак. Не отрекайтесь от идеалов! Они спасают душу от старости и тления.
- Насчёт меня можете быть спокойны, - усмехнулся аптекарь. – У меня идеалов, к счастью, никогда не была. Этой детской болезнью, как и иными, я не болел!
- Иногда мне кажется, что вы родились стариком…
- Весьма возможно, - улыбнулся старик, наполняя стеклянную колбу шипящей жидкостью. Жидкость вспыхнула, разбрасывая фонтан искр.
- Вы ещё и алхимик, как я погляжу…
- И не стыжусь того. Однако, я всё-таки не понимаю вашей мистификации. Идеалы, талисман…
- Талисман – последнее, что осталось от идеала. Пока он на мне, я ещё человек. А сорвётся – тьма поглотит меня.
Аптекарь поправил очки и внимательно посмотрел на гостя:
- Всё это – сплошные фантазии. А научный факт состоит в том, что вы явно нездоровы. Хотите совет?
- Любопытно послушать.
- Если хотите жить, оставьте ваш цирк да поезжайте куда-нибудь к морю поправлять здоровье. А я дам вам снадобий с собой.
- Оставить цирк?! Никогда! Шут должен смешить людей. Смех продлевает жизнь им! Иначе все они побегут к вам за вашими микстурами.
- Ваша правда. И я получу достаточно средств на проведение моих опытов.
- Для чего нужны ваши опыты, если они оплачены такой ценой?
- Я изобретаю формулу эликсира, который сможет всем дать счастье!
- И для этого сомнительного изобретения вначале хотите лишить людей элементарной радости? Аптекарь, вы сумасшедший. И потом как вы можете изобрести эликсир счастья, когда не имеете о нём ни малейшего понятия? Вы были когда-нибудь счастливы?
- Не помню, - пожал плечами старик. – А вы?
- Был, аптекарь. И счастье моё было в том, что впереди у меня была целая жизнь, и я хотел жить, и верил, что мой путь будет усеян розами!
- Он оказался усеян лишь шипами… Но вы, дорогой мой, всё ещё романтик, если желаете собственным здоровьем жертвовать этой смеющейся над вами толпе!
- Аптекарь, я не могу оставить цирк. Шут и трагедия – вещи несовместимые. Шут умирает, смеясь в лицо смерти!
- Куда теперь едет ваш цирк?
- Куда-то к северу…
- Тамошний климат для вас смертелен. В конце концов, вы можете взять отпуск! Поправить здоровье и вернуться на сцену с новыми силами! – развёл руками аптекарь.
- Я подумаю об этом, - тихо сказал шут, поднимаясь, чтобы уходить.
- Постойте! – аптекарь подошёл к нему и протянул небольшой флакон. – Это, конечно, не эликсир жизни, но пейте его: вам будет легче!
- Спасибо, аптекарь, - шут надвинул шляпу на глаза и вышел на улицу, сопровождаемый мелодичным перезвоном.
3
Тускло мерцали фонари в тёмном городе, и длинная, худая фигура шута, отбрасывала на мостовую тень, кажущуюся неестественно огромной. Навстречу Свенельду попался фонарщик, несший большую банку со светлячками. Подойдя к ещё не зажженному фонарю, он тяжело взбирался по лестнице, открывал его, сажал туда одного или нескольких (в зависимости от значимости улицы) светлячков и шёл дальше, напевая унылую песню.
- Не подарите ли вы мне светлячка? – робко попросил шут.
- Налови сам, сударь, или купи.
- У меня нет денег… Но, если вы подарите мне его, я помогу вам зажечь все фонари в этом городе!
- Делать тебе нечего, сударь?
- Нечего, фонарщик, и идти некуда…
- Ладно, бери лестницу да пойдём. Мне, старику, уж тяжело лазать…
И они пошли вместе, напевая старую песню всех фонарщиков:
Ночь сойдёт, крылом укроет
Улицы, дома, людей,
Всё по-своему устроит,
Как неведомо нигде.
Но фонарщик её встретит
И рассеет тьму,
Он теперь за свет в ответе,
Служит лишь ему.
И бессонницей томимый
По привычке вновь пройдёт,
В дождь и в зной, в весну и в зиму,
День за днём, за годом год.
По бульварам, переулкам,
Знаменитым площадям,
Набережным, закоулкам
И заброшенным дворам.
Тень ночная - свет он сеет,
Городу его дарит.
Он пройдёт – и огневеют
Золотые фонари.
И весь город засветится,
Точно день пришёл опять,
И фонарщик веселится,
Продолжая зажигать.
Разливают блеск гирлянды,
Рдеют круглые шары,
А иные, как брильянты –
Вот, фонарщика дары!
Да утра фонарщик бродит,
Когда город крепко спит.
Он от суеты свободен.
Он, как будто сам светит!
Возле каждого фонаря Свенельд брал светлячка, проворно взбирался по лестнице и сажал его и белый шар, и вскоре все улицы города светились яркими огоньками, преобразившись и став вдруг сказочно прекрасными, чарующими…
- А завтра утром я снова буду бродить по городу и собирать их обратно, - вздохнул фонарщик. – Как ты думаешь, сударь, можно ли так жить изо дня в день, из года в год?
- Вам не нравится ваша работа?
- Как сказать, сударь… Видишь ли, в юности я мечтал нести людям свет! Я учился в Академии! Но мои мысли показались слишком смелыми, мне угрожал костёр… Тогда я бежал в этот город. Здесь однажды ночью я встретил женщину необычайной красоты. Я бежал за ней, но она исчезла, точно призрак… Позже я узнал легенду, что тень некой дамы обитает в этом городе! Я, во что бы то ни стало, хотел встретить её! И для этого ночи напролёт блуждал по улицам… Тогда-то я и решил стать фонарщиком, чтобы бродить не зря… А какой парадокс! Можно сказать, сбылась мечта юности: я несу людям свет! – фонарщик горько усмехнулся.
- Вы так и не видели её?
- Не встречал… Спасибо, сударь, за помощь. Бери своего светлячка, - фонарщик достал из банки светящийся шарик и, сунув его в маленький ручной фонарик, протянул его Свенельду.
Внезапно из-под арки дома выплыла женская фигура, закутанная в плащ. Она медленно двигалась вдоль стены к реке.
- Она! – выдохнул фонарщик и кинулся вслед за тенью. – Сударыня, постойте!
Свенельд проводил его взглядом и побрёл к цирку, освещая себе путь фонариком. Уже забрезжила заря, когда он увидел разноцветные шатры, окружённые блещущими кострами…
4
В цирке царил необычайный переполох. Навстречу Свенельду попался Асмуд. Фокусник и без того всегда смертельно бледный сделался почти голубоватым. Его большие, круглые глаза смотрели испуганно. Увидев шута, он кинулся к нему, путаясь в своём балахоне, и, схватив его за руку, прошептал:
- Беда у нас!
- Что стряслось?
- Лев напал на Вышату!
- Как?! – поразился Свенельд.
- Китан придумал новый номер… Амазонка верхом на льве! Они репетировали его втайне от директора и нас… По ночам! И этой ночью…
- Она жива? – оборвал шут.
- Да! Даже почти не ранена… Но смертельно напугана. Она никого не узнаёт и всё время молчит. Если бедняжка не придёт в себя, директор выгонит её. Цирк не может задерживать гастроли!
- Подлец… - прошипел Свенельд.
- Директор велел теперь собраться нам и объявил, что мы уезжаем вечером…
- И вы все не возразили ему?! Асмуд, ведь ты же маг! Как же ты мог не вступиться за бедную девочку?!
- Я не маг, а всего лишь фокусник…
- Трус ты, а не фокусник! А Турчин и Китан?
- Китан так потрясён случившимся, что теперь, точно безумный…
- Низкие вы людишки! – вскрикнул Свенельд. – Ну, ничего… Гастроли отменяются, Асмуд!
- Как?..
- Просто! – шут повернулся и быстрым шагом пошёл к директору цирка Серкалу.
Директор, грузный, краснолицый человек, сидел в кресле и задумчиво крутил длинный, чёрный, похожий на тараканий ус. Увидев Свенельда, он прищурил глаз и промычал недовольно:
- Чего тебе, шут?
- Это правда, что цирк сегодня вечером уезжает, бросив Вышату?
- Только не надо громких слов! Из уст шута они смешны. Вышата и Китан виноваты сами! Не надо было устраивать самодеятельность! Из-за них у нас не будет акробатки! А, может, ещё и льва…
- Шута у вас тоже не будет, - невозмутимо заявил Свенельд.
- Не понял?
- Во-первых, я нездоров. Во-вторых, я считаю, что бросить Вышату – подлость, а я, хоть и шут, но подлецом никогда не был. Поэтому ваш цирк разорится! Одним болваном Турчином и Асмудом вы не завоюете публику.
- Не кипятись! – директор поднялся на ноги и стал расхаживать по шатру. – Что ты хочешь? Чтобы я таскал эту девчонку с собой? Но она не может работать! И никогда не сможет! Лев повредил ей ногу!
- Акробаткой – не сможет. Но можно ведь придумать иной номер.
- Какой?!
- Мы повесим под куполом качели, украшенные цветами, и Вышата, одетая в белое платье, будет качаться на них, парить, подобно ангелу, и петь! А я буду стоять внизу и играть на гармошке. Она будет символизировать высоту, а я низость, которая не может достичь её, но может любоваться и благоговеть! Разве это не красиво будет?
- Возможно! Но ведь это драма! А какая может быть драма с твоим лицом? Едва ты выйдешь на сцену, зрители начнут хохотать!
- Я надену маску и плащ, и шляпу… Никто не узнает меня! Вы можете объявлять меня как-то иначе! Доном Альмаро из далёкой Испании, например! И это не будет смешно! Если угодно, то для дополнения образа, я буду играть не на гармошке, а на гитаре! Мы назовём этот номер «Серенада»!
- Забавно… Что ж, мысль неплохая. Но есть проблема: как Вышата будет петь, если она даже не говорит теперь?
- Она будет говорить! И петь! Это я возьму на себя. И обещаю вам, что мы подготовим номер в минимальные сроки! Соглашайтесь, Серкал! Иначе я уйду из вашего цирка!
- Что ж, ты не оставляешь мне выбора… Хорошо, я дам вам шанс. Но, если к ближайшему крупному представлению вы не справитесь, не взыщи! У меня цирк, а не богадельня!
- Мы справимся! – твёрдо заверил Свенельд.
- Поглядим, дон Альмаро, - отозвался Серкал. – Смешной ты человек, однако…
- Такая профессия, - усмехнулся шут.
5
Вышата сидела в гамаке, уставившись в одну точку расширенными от ужаса глазами. В углу шатра стоял, низко опустив голову, Китан. Увидев входящего Свенельда, он только безнадёжно кивнул в сторону девушки и закусил губу.
- Балда ты, - покачал головой шут. – Оставь-ка нас ненадолго.
- Зачем? Я никуда не пойду.
- Значит, так. Ты теперь будешь делать всё, что я тебе скажу, если у тебя есть хотя бы остатки совести, и ты не хочешь, чтобы бедная девочка была брошена здесь на голодную смерть, когда цирк уедет!
- Ты спасёшь её? – пробормотал Китан.
- Выйди вон. Пожалуйста.
Китан покорно вышел. Свенельд хмуро посмотрел ему вслед:
- Никогда не понимал, как такое ничтожество может справляться со львом…
Приблизившись к Вышате, шут опустился перед ней на колени:
- Вышата! Ты слышишь меня? Ты узнаёшь меня?
Девушка молчала. Тогда Свенельд сбросил свой плащ и шляпу, нацепил круглый красный нос, разворошил свои рыжие волосы и, достав маленькую гармошку начал играть на ней весёлый мотив, напевая старую шутовскую песню:
Жонглёры, акробаты,
Собачек суета –
Всё зрителю отрада,
Но что цирк без шута?
Шут смешит,
Не дрожит
За своё достоинство.
Пальцем тычь,
Дурнем кличь –
Вовсе не расстроится.
Львы, силачи и кони,
И трюков красота -
Манеж в букетах тонет.
Но что цирк без шута?
Шут – простак.
Свой колпак
Чтит короной Ирия.
Свой же труд
Кличет шут
Смехотерапиею.
Маг кроликов из шляпы
Достанет без труда.
Медведь на задних лапах…
Но что цирк без шута?
Не слуга,
Не король,
Лекарь душ тоскующих.
Нелегка
Эта роль
Средь сердец пустующих.
Спирали серпантина,
Под куполом звезда…
Но как без Арлекина?
Но что цирк без шута?
Нужен шут,
Чтоб пенять
Всем на отражение.
Тяжел труд
Насмеять,
Хохоту служение!
Окончив песню, шут тяжело опустился на пол рядом с Вышатой и, опустив голову, перевёл дух. Внезапно Вышата опустила руку ему на голову и несколько раз провела по волосам.
- Смотри, Вышата, что я принёс тебе, - улыбнулся шут и протянул ей фонарик со светлячком. – Возьми! Он теперь твой! И пусть он рассеет мрак, если вдруг он посмеет сгуститься вокруг тебя.
Вышата взяла фонарь, губы её дрогнули:
- Спасибо тебе, милый Свенельд…
С этого дня началась история номера «Серенада», покорившего сердца публики во многих городах земного шара. Отыграв свою партию несуразного, смешного человека, шут исчезал за кулисами и в несколько секунд обращался в испанского сеньора в плаще, маске и широкополой шляпе, с гитарой, и, став в тёмном углу, ожидал явления Вышаты. Она, облачённая в белое воздушное платье, спускалась из-под купола на белых же качелях, точно паря в воздухе. Тогда Свенельд ударял по струнам и начинал свою серенаду, вскоре к его голосу присоединялся звенящий голосок Вышаты:
- В полночный час приду под твой балкон!
Хоть тенью робкою за занавесой,
Хоть силуэтом в отблеске окон
Явись, явись, прекрасная Агнесса!
- Зачем, зачем смущаете покой,
Несбыточные сны душе дарите?
Ах, если только вправду вы друг мой,
Прошу вас, уходите, уходите!
- Мою любовь расскажет вам гитара!
Пленительных очей не отводите прочь!
Моя душа погибнет от пожара,
Коль вы не согласитесь ей помочь!
- О, боже, умоляю, пощадите!
- Моя любовь не ведает преград!
- Ах, замолчите, сударь, замолчите!
- Я не могу молчать, хоть был бы рад!
Сударыня, я так благоговею!
Прогоните – зачахну от тоски.
И всё, о чём просить я вас посмею:
Взор благосклонный, мание руки!
- Моя рука – моей любви порука.
Но сердцем я предчувствую беду.
Нас ожидает скорая разлука!
- Я вас, моя Агнесса, украду!
- Вы будете мне сладким вспоминаньем!
- Во снах я обещаю приходить!
И песни петь из дальнего изгнанья!
- А я вовеки буду вас любить!
- Так слушайте, Агнесса, серенаду!
Простите, что нарушу ваш покой!
- Я не скажу на этот раз: не надо!
И не забуду вас, мой гость ночной!
Когда песня оканчивалась, зал взрывался аплодисментами. После презентации нового номера, Серкал подошёл к Свенельду, крепко пожал ему руку и обнял:
- Ты гений!
- Нет, - усмехнулся тот, - я шут…
6
Город Фрамбуаз вопреки своему яркому названию поражал своей скудностью и серостью. Казалось, что в нём не было ни одной приличной дороги, красивого здания, нарядно одетого человека, ухоженного парка… Только фабричные трубы, серые одинаковые дома, унылые прохожие, пожухшие растения и груды неубранного мусора…
- Боже мой, как можно жить в этом каменном мешке? – поразилась Вышата.
- Наверно, жители местные - люди с отменным чувством юмора, - усмехнулся шут. – Иначе они бы давно удавились или сошли с ума…
- Так, может, уже сошли, - предположил Асмуд.
- По крайней мере, представления у нас здесь не будет. Власти города его запретили, - мрачно изрёк Серкал. – Посему переночуем и поедем дальше.
- Странные люди… - пробормотал Свенельд и, накинув плащ, отправился бродить по городу.
Посреди пыльной дороге играли человек десять мальчишек. Завидев шута, они пошушукались между собой и стали кидать в него камнями. Длинная неуклюжая фигура, долгоносое и веснушчатое лицо его показались им смешными. «Бей чучело!» - крикнул лохматый мальчуган с вымазанным лицом.
Свенельд остановился и внимательно посмотрел на неистовствующих детей. Один из камней больно ударил его в плечо, другой – в ногу. Но шут даже не вздрогнул, а терпеливо дождался, когда у его обидчиков кончились «боеприпасы», ловко уворачиваясь от них. После этого он спросил:
- За что вы рассердились на меня? Что дурного я вам сделал?
Мальчишки переглянулись и ничего не ответили.
- Моя внешность показалась вам смешной и нелепой. Но отчего вы решили, что она даёт вам право издеваться, бить меня? А что, если и вы, когда вырастите, тем паче, постареете, станете отнюдь не прекрасными принцами? И, вот, вы тоже не сможете пройти по улице из-за насмешек, из-за побоев? Что будете чувствовать вы? Вы обидитесь! Вам будет больно! Так зачем же вы причиняете теперь боль мне?
Худой, темноволосый парень вышел вперёд и, смерив Свенельда любопытным взглядом, спросил:
- Ты кто такой?
- Я? Циркач… А ты кто, дружок?
- Меня зовут Рика, а это мои друзья. А чем ты докажешь, что ты циркач? Что ты умеешь?
- Смешить…
- Великое дело! Это и дурак сможет! Ты фокусы умеешь показывать?
- Немного…
- Если покажешь и расскажешь хорошие фокусы, мы тебя не тронем больше. И даже пригласим в наше логово! Посмотришь, как мы живём! По рукам?
- Нет, дружок. Шантаж у вас не пройдёт.
- Тогда мы не отпустим тебя и возьмём в плен! – угрожающе сказал Рика, и его бойцы мгновенно окружили шута.
- Попробуйте! – усмехнулся Свенельд, сбросив плащ.
Мальчишки с криком бросились на него, но встретили неожиданный отпор. Отшвырнув от себя нескольких нападавших, шут приготовился отражать новые атаки, но в этот момент из дома напротив вышла какая-то старуха и, заложив пальцы в рот, засвистела по-разбойничьи. Мальчишки тотчас обернулись к ней, и весь их воинственный пыл улетучился.
- Ах, вы бандиты! – закричала старуха, грозя им клюкой. – Вот, я вас!!!
- Бабушка, мы ничего плохого не хотели… - промямлил Рика.
- Вижу, как вы не хотели! А, ну, марш домой! После с тобой поговорю! Ух, каким я тебя ремнём отделаю, злодей ты этакий! Быстро все по домам!
Мальчишки кинулись врассыпную, а старуха подошла к шуту.
- Ламара, - представилась она, протягивая руку, затянутую в чёрную, местами протёртую перчатку.
- Свенельд… Как это ловко у вас получилось с ними! Отчего они так вас слушаются?
- Ещё б им меня не слушаться! Этот чумазый родной мой внук. Ты уж прости, сыночек, что они так с тобою… Гляжу я, до крови они тебя покалечили! Ну-ка, пойдём в дом ко мне. Умоешься, рукав я зашью тебе, откушаешь, чем Бог послал…
- Да не стоит…
- Стоит-стоит, не артачься, соколик! – с этими словами Ламара взяла Свенельда под руку и повела его за собой.
- Ты не думай о моём внуке худо, - говорила старуха, поднимаясь по тёмной лестнице. – Просто жизнь у него не сахар… Да и воспитывать его и всех прочих некому. Я уж стара очень, не поспеваю за ними…
- А что ж родители их?
- Работают родители их… На рудниках, в шахтах, на фабриках… За жалкие крохи, сыночек! А работать приходится им днём и ночью, не разгибая спин. Ты бы видел руки их да лица! Изводят их, изводят… А эти щенята подрастут, так и их впрягут в непосильный этот воз, чтобы и их раздавил он, надорвал…
Свенельд и Ламара вошли в маленькую каморку с низким потолком. В углу, чадя, горела керосиновая лампа. Стена в этом месте сделалась совершенно чёрной. Старуха налила немного воды в таз и, сделав шуту знак, чтобы он умывался, взяла его рубашку и стала зашивать её.
- Если б не этот паршивец Избор, то жили бы мы теперь, как люди, и горя бы не ведали…
- Он ваш правитель? – спросил шут.
- Куда там, - махнула рукой Ламара. – Избор – гениальный учёный. Был он лекарем, лечил людей, а потом решил создать нового человека. Человека сильного, здорового, невосприимчивого к различным хворям. Много лет он работал над осуществлением своей безумной идеи! И однажды его опыты увенчались успехом. Избор вывел особенных людей. Ни одна хворь не могла покорить их могучего организма. Они должны были жить множество лет. Их ум поржал своей остротой. Особенно сильны они были в науках точных… И лишь три органа отсутствовали в них: совести, любви и веры. Представьте себе этих людей и ужаснитесь! Глупец, лишённый их, может нанести вред лишь малому количеству окружающих, но гений – сокрушить весь мир! Жестокие и жадные, безмерно хитрые и бесчестные, обладающие к тому же железным здоровьем – очень скоро они захватили власть в нашем городе, и все мы сделались их рабами… Все красоты, кои были у нас (а их было множество!) изборитяне уничтожили, потому что не могли осознать их великолепия. Они понимают лишь то, что приносит им деньги. Остальное недоступно им! Избор, увидев какому ужасу он сделался причиной, умер от горя… А его новые люди, оказавшиеся на деле нелюдьми, правят нами уже более ста лет, иссушая наши реки, отравляя воздух, убивая всё живое… И нет им смерти, точно отлиты они из железа.
Свенельд натянул зашитую рубашку и произнёс задумчиво:
- Есть способ справиться и с изборитянами. Можно ли где-то застать их всех одновременно?
- Ежегодно они отмечают день своего создания… Это будет как раз завтра… Они выйдут на балкон, над главной площадью и будут говорить речи…
- Замечательно! – улыбнулся Свенельд. – Значит, завтра будет последний их день рождения!
- Дай Бог, соколик, дай Бог, - удивлённо сказала Ламара, провожая гостя.
Утром следующего дня на главной площади города Фрамбуаз собралась толпа народа. Здесь были согбенные старики и измождённые женщины, чьи руки, казалось, навсегда были изуродованы тяжкой работой, а в глазах застыло чувство безнадёжности, мужчины с суровыми, почерневшими лицами и дети, в ветхих, штопанных-перештопанных одеждах. Все ждали выхода Их. И Они вышли. Их было шесть человек, и все Они, несмотря на различие внешности, казались братьями близнецами из-за выражения своих лиц, точно каменных, точно не живых, но каких-то кукольных, резиновых, и глаз – одинаково пустых, одинаково стеклянных. Они заговорили разом, и оказалось, что даже говорят они одинаково: сухо, штампованно и водянисто – Их речи, многословные были столь пусты, что не оставались в памяти, просачиваясь сквозь неё, точно вода.
Однако, собравшиеся люди аплодировали Им. По привычке, выработанной годами, за которые их разучивали думать самостоятельно и приучали к однообразию и одинаковости во всём.
В этот момент произошло нечто, совершенно немыслимое, неожиданное, не вмещающееся ни в какие рамки. В Шестёрку откуда-то полетели комья грязи и тухлые овощи. Один из брошенных помидоров метко угодил в лицо одному из Них. Над площадью повисло молчание, которое нарушил чей-то звонкий смех и свист. Приглядевшись люди увидели сидящего на крыше худого человека, закутанного в длинный плащ. Человек покатывался со смеху. Начальник стражи Шестёрки тотчас приставил лестницу к дому и самолично полез на крышу. Однако, Свенельд лёгким движением ноги опрокинул лестницу, а сам спрятался за печную трубу. Оттуда он издал пронзительный свист, и в Шестёрку вновь со всех сторон полетели «боеприпасы». Люди, вначале недоумённо переглядывающиеся, стали улыбаться, и то там, то здесь послышался смех, вначале робкий, но скоро переросший в громоподобный хохот. С Шестёркой стало твориться что-то неладное. Лица Их побагровели, глаза начали бешено вращаться, Они стали раздуваться, точно шары и вдруг в единый миг лопнули, точно и впрямь сделаны были из резины… Толпа охнула. Стража разбежалась.
На крышу к Свенельду проворно вскарабкался Рика со своей «шайкой».
- Меткие вы стрелки, - улыбнулся шут, разглядывая протянутую мальчуганом рогатку.
- Здорово мы их! – восхищённо выдохнул Рика. – Ты бы остался здесь и стал бы у нас правителем!
- Нет, Рика, я не могу. Я должен ехать с цирком дальше. Да и какой из шута правитель? Вот, ты подрасти, выучись и сам станешь им.
- Значит, ты уедешь? – грустно спросил Рика.
- Да, дружок, мне нельзя иначе…
- Ты хороший человек и смелый. Прости, что мы вначале так с тобой обошлись.
- Кто старое помянет, тому глаз вон, - ответил Свенельд. – Посмотри, как они счастливы! – добавил он, указывая на площадь. Там люди поздравляли друг друга, веселились и танцевали. И в первый раз за долгие годы город огласила музыка…
- Возьми на память, - Рика протянул шуту возвращённую им рогатку. – Наш город тебя никогда-никогда не забудет.
- Спасибо, - улыбнулся Свенельд. – Только, пожалуйста, не делайте гербом шутовской колпак. Просто будьте веселы в память обо мне и никому не позволяйте похитить у вас смех. И помните, ребята, никогда не плачьте над трудностями. От слёз они лишь разбухают. Посмейтесь над ними, и они исчезнут. А, чтобы расставание наше не было столь печальным, друзья мои, айда со мною в цирк. Большого представления не обещаю вам, но я попрошу нашего мага Асмуда, и он покажет вам много фокусов и, может, даже поделится их секретами.
- Ура! – закричала ребятня.
- Только, чур, уходим по крышам, а то меня, пожалуй, задержат ваши родственники, и цирк уедет без меня…
И вся компания, возглавляемая Свенельдом, перепрыгивая с крыши на крышу, ринулась прочь от площади.
Через четверть часа они были уже на окраине города, где разместились циркачи. Там Турчин поразил ребятню своей огромной силой, подняв одновременно двух лошадей, а Асмуд, хотя и неохотно, показал десяток своих знаменитых фокусов, наотрез, впрочем, отказавшись раскрыть их секреты.
- Этак все фокусниками станут, и я останусь без работы! – пояснил он и в качестве компенсации извлёк из-за пазухи Рики говорящего стрижа, а после, тщательно порывшись в своём цилиндре и попутно выкинув оттуда двух кроликов, несколько небольших воздушных шаров и букет цветов, вытащил десять больших конфет и вручил их зрителям, а сам проглотил две шпаги и закончил тем, что сунул в рот горящий факел.
Мальчишки были в восторге. Они оставались в цирке до его отъезда, а когда фургоны двинулись в путь, бежали за ним и махали руками. Свенельд, сидевший сзади последнего фургона, свесив длинные ноги, махал им в ответ…
7
В мансарде Овстрога, несмотря на поздний час, горел свет. Ночь была волшебно тихой, и единственный лишь раз тишина её была нарушена стуком копыт и скрипом колёс: цирк приехал. С этого момента Овстрог потерял покой окончательно. Он накинул халат и, закурив трубку, стал нервно расхаживать по комнате. Выбралась из своей норы большая серая мышь и, сев на пыльном столе, уставилась на Овстрога.
- Тебе чего?! – рыкнул тот.
- Пришла поглядеть, как ты маешься… Тридцать лет я ждала этого мгновения! Тридцать лет я ждала, когда золото твоё покроется плесенью, а ты хоть немного осознаешь, что сделал!
- Что ты знаешь обо мне? – прошептал бледными губами Овстрог.
- Всё. Ты никогда не видел меня, а я все эти годы жила подле тебя… Помнишь ли ты свою молодость? Наш дом был полон людьми. Здесь жили сапожник и пекарь, швея и художник, музыкант и философ… И ты! Жалкий человек, завидующий всем и ничегошеньки не умеющий делать сам. Однажды ночью к тебе явился человек и предложил написать донос на своего соседа, философа, за большие деньги. Философ был твоим другом. Он доверял тебе, а ты завидовал! И ты сразу согласился писать… Но, не желая замарать рук столь скверным деянием, ты выдумал недурной фокус, достойный акробата: ты написал донос левой ногой. Философа арестовали. Но этого показалось тебе мало! Ты вошёл во вкус! Ты понял, к чему имеешь способности. Очень скоро арестовали художника, пекаря, который якобы подсыпал травы в тесто, сапожника… Ты даже бедную швею не пощадил! И тобой были довольны… День за днём ты строчил левой ногой свои бумажки (ты стал каллиграфом в этом деле!), умножал свои богатства… Однако, твои благодетели были всё ж умнее тебя. Они догадались, что ты лжёшь им и перестали платить. Но это тебя же не волновало. Ты писал по привычке! Это сделалось смыслом твоего существования, ежедневной необходимостью! А вчера ты узнал о страшном заговоре: некий злодей собирается убить принца Отея на цирковом представлении. И ты первый раз решил сделать честный поступок - предупредить принца. Ты схватил в руку перо и вдруг понял, что не можешь писать. Ты разучился писать рукой, отвык! И тогда ты воспользовался проверенным способом: настрочил левой ногой. И депешу твою прочли и посмеялись: опять этот лгун придумал какую-то чушь! Ему бы романы писать! Порвали депешу и выбросили… И, вот, ты вдруг понял, что твоему слову никто и никогда не поверит больше! А принц погибнет…
Овстрог опустился на стул и зло поглядел на мышь:
- Что, если я тебя раздавлю теперь?
- Духу не хватит. Из-за тебя невинные пострадали. Наш дом опустел, и ты стал единственным хозяином в нём. Ты сделал ложь профессией! И из-за этого погибнет невинный отрок, принц Отей!
- Умная, старая мышь… Ты всё сказала верно. Только не сказала главного: что мне делать? Как остановить убийцу?
- Пойди в цирк м закрой его своею грудью. Это будет благородно.
- Но ведь меня убьют! – вскричал Овстрог.
- Трус… - презрительно прошипела мышь, соскочила со стола и скрылась в своей норе, выкрикнув оттуда напоследок: - Иди в цирк! Найди там человека по имени Свенельд и расскажи ему об опасности, угрожающей принцу. Он что-нибудь придумает…
Овстрог спешно оделся и поспешил к лагерю циркачей, где очень быстро отыскал нужного человека. Шут был удивлён неожиданным посещением дородного, дорого одетого господина и полюбопытствовал:
- Откуда вы знаете меня?
- Мне об вас рассказала одна старая мышь?
- Мышь? Уж не Шора ли? В своё время она спасла мне жизнь, перегрызя верёвки, коими был я связан моими врагами…
- Не знаю, она не представилась… Послушайте, завтра на представление приедет принц Отей.
- Я слышал…
- На него готовит покушение некий негодяй. Он хочет убить его, понимаете?
- Понимаю. А я здесь при чём? У принца ведь есть охрана…
- Так ведь они не верят мне! Вы должны рассказать им о готовящемся злодеянии!
- Если они не верят вам, то почему же вдруг поверят мне, шуту?
- Когда уходит доверие пророкам, то остаётся только верить шутам… - пожал плечами Овстрог.
- Однако, полагаю, что мы поступим иначе, - отозвался Свенельд. – Вы знаете злодея в лицо?
- Да…
- В таком случае придёте завтра к началу представления и укажите его мне в толпе. Дальше – моё дело.
На другой вечер представление началось как обычно, хотя циркачи на этот раз старались особенно, радуясь присутствию принца среди публики. Принц, очаровательный юноша с широко распахнутыми глазами и густыми светлыми волосами, от души смеялся и аплодировал всем выступавшим, но особенное впечатление произвела на него «Серенада», после которой один из спутников Отея подарил от его имени букет фиалок Вышате. Следом, последним номером программы, выступал шут Свенельд. Номер назывался «Хулиган с рогаткой». В нелепом костюме, с вымазанном белилами лицом и красным носом, он перекувырнулся несколько раз, не спуская глаз с публики. Внезапно он выхватил рогатку и выстрелил куда-то в бок. Оттуда послышался похожий на выстрел хлопок и чей-то вскрик. Шут разразился хохотом. Публика аплодировала. В следующий момент на арену выскочил коренастый детина в тёмном костюме и маске, сжимающий в руке шпагу:
- Ну, держись, собака! – рявкнул он на Свенельда и погнался за ним.
Шут схватил палку и стал обороняться от нападающего. Один раз ему удалось огреть его по лбу к неописуемому восторгу зрителей, по-прежнему полагавших, что видят перед собой заранее продуманный номер.
- Сейчас я тебя убью, шут, - глухо прорычал злодей. - Ты вмешался в наши планы, а за это никто не остаётся безнаказанным!
- Берегите лоб сударь, - усмехнулся Свенельд и ещё раз ударил противника.
Внезапно шут почувствовал острую боль в груди. В глазах его потемнело, и он ничком упал на арену, зажимая рукой нанесённую ему рану.
- Как смешно он упал! – слышалось с первых рядов. – Браво! Бис! Замечательный дурак!
Публика хохотала. Злодей бросился улепётывать через зал, но на выходе его задержала стража принца, которая всё-таки догадалась, в чём дело. На манеж вышел Турчин и, перекинув Свенельда через плечо, унёс его. Следом появился широко улыбающийся Серкал:
- На этом, дамы и господа, наше представление закончено! Благодарим за внимание!
Когда Свенельд очнулся, он увидел рядом с собой прекрасного, как херувим, юношу, принца Отея.
- Вы, Ваше Высочество? Здесь? – удивился шут.
- Ты спас мне жизнь, Свенельд! Ты рисковал за меня своей жизнью! Я пришёл, чтобы поблагодарить тебя. Проси у меня, что хочешь!
- Я рисковал не для того, чтобы получить награду… Вы пришли – этого довольно. Не всякий принц придёт к шуту. Иной почтёт это для себя унизительным…
- Я произведу тебя в рыцари!
- Не надо. Шут в рыцарском обличье так же нелеп, как рыцарь в колпаке с бубенцами… Будьте просто всегда столь же благородны и справедливы, как теперь!
- Ты честный и великодушный человек! Я горжусь своим знакомством с тобой! Знай, где бы ты ни был, ты всегда можешь рассчитывать на меня, - с чувством сказал принц и, пожав Свенельду руку, ушёл.
Кто-то заскрёбся в углу. Шут повернул голову и увидел мышь, печально сложившую лапы.
- Шора! – улыбнулся Свенельд. – Я так и знал, что это ты сказала обо мне этому господину!
- Прости, что послала его тебе… Своей шкурой он побоялся рисковать, а ты нет… Ах, какой же он негодяй! – и Шора рассказала шуту о «проделках своего домового хозяина».
- Ну, и шут с ним! – махнул рукой Свенельд. - Я же не для него старался, а для принца.
В этот момент в шатёр впорхнула Вышата. Она упала на колени и произнесла со слезами:
- Как же я перепугалась за тебя! Я думала, тебя убили!
- Как видишь, не совсем. Впрочем, я думаю, смеха было б тогда ещё больше.
- Что ты говоришь!
- Шучу.
- Глупые шутки! Принц прислал к тебе своего личного лекаря.
- Какое несчастье! Теперь точно до смерти залечат…
- Ты несносен, Свенельд! Я сейчас приглашу его… Кстати, ты обронил это на манеже, - с этими словами Вышата протянула шуту цепочку с ладанкой. – Она порвалась, но я починила её…
- Спасибо, - тихо отозвался шут.
- Я могу что-то сделать для тебя?
- Можешь. Купи несколько тетрадок-прописей и пошли их господину Овстрогу. Да надпиши от моего имени, чтобы он учился писать правой рукой.
- Ты опять шутишь?
- Нисколько. Обещай, что сделаешь.
- Обещаю. А ты обещай, что примешь доктора.
- Хорошо, но только завтра. А сейчас я хочу поспать. Скажи, чтобы меня не беспокоили до утра. Сон – лучший лекарь.
- Конечно, Свенельд! – улыбнулась Вышата. – Поправляйся!
Как только она исчезла, шут закусил губу:
- Порвалась всё-таки… Видимо, именно тогда он меня и проткнул… Странно, что не угодил прямо в сердце. Впрочем, это не имеет значения. Теперь я точно знаю, что умру. Сегодня, завтра, а, может, уже через час… Но не хватало только, чтобы это произошло здесь… Умереть на постели, в окружении сочувствующих лиц, слушая плач Вышаты… Ни за что! Нужно бежать… Немедля!
Свенельд с трудом поднялся с постели, облачился в свою походную одежду и, распоров шпагой заднюю сторону шатра, чтобы никому не попасться на глаза, выскользнул наружу и, стиснув зубы от боли, двинулся в путь. Отойдя на некоторое расстояние, он оглянулся, неловко поклонился цирку и прошептал:
- Прощайте, все! Прощай, Вышата! Не плачь обо мне и прости, что так исчезаю!
С этими словами Свенельд побрёл по дороге, куда глаза глядят, опираясь на шпагу, как на трость …
8
Он шёл долго, часто останавливаясь, чтобы перевести дух и борясь с возрастающей слабостью, пока, наконец, ни увидел на горизонте небольшой город, окутанный дымом от горящих вокруг него костров. Из ворот города выехала повозка, в которой лежали несколько деревянных ящиков, похожих на гробы. Мрачный возница, облачённый во всё чёрное, заметив приближающегося шута, замахал на него руками:
- Уходите отсюда, сударь! Не приближайтесь!
- А что здесь такое? – спросил Свенельд.
- Чума, сударь… - хрипло ответил возница, проезжая мимо.
- Чума? – шут грустно усмехнулся. – Значит, сюда мне и дорога. Какая разница, отчего погибнуть, если дни всё равно сочтены… - подумав так, Свенельд вошёл в город.
Страшное запустение, царящее кругом, поразило его. Дома сплошь были заколочены, людей нигде не было видно. Кое-где на дороге лежали брошенные вещи… Возле одного из домов сидела большая красивая кукла. Шут поднял её и, оглядевшись кругом в поисках владельцев, посадил обратно. Внезапно до его слуха докатилась музыка. Свенельд двинулся на звук и вскоре оказался на небольшой площади. По краям её полыхали костры. Несколько человек, облачённых в чёрные одежды, сидели на корточках. А посреди площади танцевала удивительной красоты девушка. Она была смугла и черноволоса. Глаза её, огромные и блестящие, были неестественно распахнуты. Влажные, коралловые губы приоткрыты. Девушка была боса и одета лишь белую рубашку и алую юбку. На руках её звенели многочисленные браслеты. Их звон сливался со стихией музыки, рвущейся из открытого ларца. И сам танец девушки, бешенный и безумный, походил на стихию, на бурю. Завороженный этим зрелищем, Свенельд остановился.
- Кто эта девушка? – спросил он.
- Амелита… - ответил хмурый старик.
- Что за танец она танцует?
- Танец смерти, сударь. У нас есть поверье, что танцующий этот танец либо умирает во время его, либо, дотанцевав его до конца, будет жить очень долго, и ни одна болезнь не одолеет его.
- А верно ли ваше поверье?
- Бог весть, сударь! Мало кто отваживался танцевать его…
- Я попробую, - решил шут и, сбросив плащ, вышел на середину площади.
И, вот, уже вместе кружились они в жёлтых отблесках пламени. Иногда они приближались друг к другу, и руки их соприкасались, а взоры встречались. Тогда её волосы касались его лица, и он слышал её дыханье… Казалось, весь мир исчез, и есть лишь этот безумный танец и они двое, шут и танцовщица… Внезапно из кармана Свенельда выпал какой-то пузырёк и, ударившись о каменную площадь, со звоном разлетелся на мелкие осколки. Содержимое его разлилось. Это было снадобье аптекаря. Оно мигом впиталось в камень, и тот… треснул. Из трещины с чудесной скоростью стал подниматься зелёный стебель какого-то невиданного растения. Когда он поднялся на два метра ввысь, на вершине его появился бутон, который, быстро разбухнув, начал раскрываться, и поражённые люди увидели огромный белый цветок, из середины которого поднялась крохотная человеческая фигурка, от которой исходило свечение. Она расправила прозрачные крылья и взвилась в воздух…
- Это добрый знак… - прошептала Амелита.
- Мы будем жить, - откликнулся шут.
- Вместе…
- Навсегда…
Музыка умолкла. Амелита и Свенельд остановились, сомкнув руки и глядя в глаза друг другу. В этот миг они были счастливы… И маленькая фея, явившаяся из цветка, пролетев в воздухе, тихо опустилась на широкополую шляпу шута…