На кухне маленького старинного кафе давно затихли дневные и вечерние хлопоты. И само пространство кухни как будто совсем успокоилось и отдыхало от суеты рабочего дня. В ночную смену вышли старый повар и Машенька, его молоденькая помощница. Машенька еще не наладила свою личную жизнь. Но её миленькое личико и еще в меру сдобные формочки, точёные ножки и изящные ручки, и всё, что иногда чуть-чуть выглядывало из под белоснежного халатика, надетого для удобства на голое тело, выглядело настолько аппетитным, что, по правде говоря, беспокоиться за счастье девушки не пришло бы в голову ни одному мужчине.
Машенька обладала еще одним редким для женщин качеством: мало того что её никто не мог бы назвать болтушкой, но она вдобавок ко всему умела очень внимательно слушать. Старого повара она считала «прикольным дедом», но никому и никогда не пересказывала тех историй его древней жизни, тех рецептов и житейских тайн, которыми охотно делился с ней этот странный человек. Он ласково называл Машеньку «моя девонька», по-старинному галантно целовал её белые чистенькие ручки, и ей это было совсем не противно, а даже немножко волнительно. Сначала она смущалась и краснела, а потом не то чтобы привыкла, нет, она не могла к этому привыкнуть, ей стало необходимым это почтительное и нежное прикосновение.
В общем, меж ними давно сложились добрые отношения, которые встречаются иногда между мужчинами и женщинами в силу столь огромной разницы в возрасте, что любые проявления нежности уже не имеют естественного продолжения и всем известных грустных последствий.
Повара держали в кафе только потому, что в своем деле он считался настоящим художником. Его возраст приближался к семидесяти годам, но только он один умел готовить блюда по собственным рецептам, вкладывая в процесс приготовления нечто иррациональное, совсем излишнее, называемое почти забытым словом «душа». Он казался очень одиноким, как, наверное, все старики, давно обогнавшие своих сверстников по возрасту жизни. Свободное от работы время растрачивал в этом же кафе, попивая водочку, в количествах сообразных летам и самочувствию, и потчевал желающих рассказами о своей далекой и бурной молодости.
Выглядело это примерно так:
«Представьте себе, молодые люди, - говорил он двум или трем молодящимся мужчинам, подсевшим за его столик, - в начале ежедневной жизни обязательно должно присутствовать что-нибудь вкусное. Я в этом совершенно убежден. Маленький праздник прямо с утра. Для этого не нужно готовить что-то сложное. Полное удовольствие можно получить от малюсенькой рюмки водки и всего от одной, но душевной закусочки. Например, от «хе».
Как? Вы не знаете что такое «хе»? Слушайте меня сюда.
Еще темно. В вашем далёком получасовом прошлом остались и слёзы дочери, которая ходит в школу, как партизанка в тыл к врагу, и лёгонькое шуршание жены, любящей ненавистную работу, и раздраженный треск дочкиного ключа в дверном замке.
Всё в прошлом. Первые минуты блаженной тишины. Утро, обиженное солнцем, неохотно заглядывает в ваше окно. Осенние облака слились в скучную бледно-серую массу, отчего снаружи всё выглядит невзрачно. Даже поддельное золотишко на деревьях уже не обманывает и не вызывает привычного детского восторга. Бабье лето давно и незаметно закончилось. Впереди слякоть и первый снег, но летний загар еще не сошел, и на ваших, извиняюсь, чреслах еще виден утешительный след от трусов.
Мытьё, бритьё, и вот уж кухня. Приятное ощущение утренней холостяцкой свободы.
Между нами, мальчиками, говоря, в ишемическом возрасте полезно начинать утро с маленькой рюмки водки, выпитой непременно натощак. Водка должна быть очень холодной, буквально ледяной. Если в горле зреет какая-нибудь ангина, то уже её первые ядовитые ростки будут надежно загублены на корню благословенным напитком. Если, конечно, он нужной густоты и температуры…
Ух, хороша…
Все внутренности испуганно сжимаются…
Но этот миг проходит и по телу разливается сердечное тепло. Даже начавшийся дождь в заоконном мире не способен испортить полученного удовольствия. О! Да там, оказывается, еще и накликанный снег! Его хлопья обреченно падают на теплую землю, а она, наверное, обмирает от наслаждения. Еще бы! Он самый первый и самый нежный. А потом количество перейдет в обременительное качество, и земля будет ждать весеннего дождя.
Пора и закусить. А закусить, поверьте пожившему человеку, лучше всего корейским блюдом «хе». Достаточно одной чайной ложки. Вот так. Зверская закуска…
Но ни один мой знакомый язвенник еще не жаловался на последствия. Даже те из них, кто давно ушел от нас в мир иной. Бог знает, как готовят «хе» наши желтолицые братья и сестры. Я этого уже и знать не хочу. В моем варианте все делается очень просто. Нет-нет, можете не записывать. Чувствуйте и запоминайте.
При отсутствии собачьего филе сгодится обыкновенная скороспелая курица любого пола, сохранившая свою девственность. Одна не до конца оттаявшая куриная грудка (лучше правая) и одна крупная луковица режутся острым ножом на мельчайшие кусочки. Смесь сырого мяса и лука тщательно перемешивается с черным молотым перцем и солью в фарфоровой плошке. Иная посуда может и сама пострадать, и испортить вкус закуски. Не пугайтесь: черного перца должно быть много. Столовая ложка «с горкой». Туда же, в адскую смесь, выливаем половину столовой ложки уксусной эссенции. И перемешиваем, и ждем появления сока.
Кто угостит сигаретой? Спасибо, огонька не нужно. Я буду её нюхать. Возраст уж не тот. А вы курите, непременно курите, сделайте мне удовольствие.
Итак, перед следующим шагом не помешает выкурить сигаретку и подумать о короткой и беспросветной жизни курицы. О курах вообще и той единственной, чья судьба пересеклась с вашей. Всех прочих кур следует искренне пожалеть. Они обречены на кипение в котлах и кастрюлях, они будут мучительно поджариваться на любительских сковородках, и подгорать в газовых духовках. Страшно даже представить себя на их месте! Иное дело тот кусочек счастливицы, который превратится в замечательное блюдо с коротким и ёмким названием, получившимся, наверное, от очень естественного звука, вылетевшего на выдохе из уст первого дегустатора: «ХЕ!!!».
Отдав дань уважения миллионам куриных душ, загубленных в огне и кипятке, и погасив сигарету, можно перейти ко второму этапу. Еще одна огромная луковица разрезается полукольцами и поджаривается на сковороде в растительном масле. Его должно быть достаточно много, чтобы ни один луковый полумесяц не чувствовал себя обделенным жаркими ласками кипящего масла. Если за вашим окном стоит октябрь, и в нем сохранились еще не раздетые березки, то их цвет подскажет вам правильное решение о полной готовности жареного лука. Если осень уже прошла, то единственным помощником остаётся грустная память о ней.
Лук готов? Тогда не медля ни секунды, следует вылить кипящее содержимое сковороды в плошку с гремучей смесью мяса, перца, лука и эссенции и очень быстро перемешать. На этой стадии смесь уже можно пробовать и в процессе дегустации незаметно и без затруднений съесть всё. Поэтому лучше не пробовать: это не каша, а особенное блюдо, требующее деликатного обращения. Завершающий аккорд: столовая ложка красного жгучего перца и чайная ложка сахарного песка. Но не пугайтесь. Эти компоненты должны равномерно насытить нежное тело «хе» и сделать это блюдо страстным и живым соучастником любого застолья. Даже если за кухонным столом вас только двое: вы и «хе».
Поверхность почти готовой закуски нужно любовно разровнять и пригладить. И подумать в это время об очевидных истинах. О том, например, что Земля уже миллионы лет висит в полной неподвижности, а не летит с бешеной скоростью неизвестно куда и зачем. И мы можем спокойно высунуть руку в форточку, не опасаясь, что её оторвет на этой скорости потоком холодного или горячего воздуха. Можно вспомнить о солнышке, вращающемся вокруг нашей планеты и отметить, что оно опять остыло до будущей весны… И только потом, передав свои правильные мысли вовсе не корейскому, а собственному «хе», позволительно проститься с плодом своего труда на несколько важных часов, необходимых для его созревания.
И…
Если сегодня вы еще не умерли, а завтра все-таки наступит очередное утро вашей жизни, но остывшее солнце не захочет выглянуть из-за густых облаков…
И вы почувствуете, что тот самый возраст колючим комом подступил к горлу…
А водка маленькой ледышкой упала куда-то внутрь, но почему-то не греет…
То для просветления души поможет только чайная ложечка божественной закуски…
Кстати, я прихватил из дома маленькую баночку. Я угощаю. Мне только полрюмочки. Вот так. Ну, будьте счастливы, друзья мои…
….
А теперь закусываем...
Вот так.
«ХЕ!!!»
Я же говорил…»
«А почему в дело идет только правая грудка курицы?» - наивно спрашивает один из слушателей. Старый повар довольно улыбается: «Правая грудка помогает мне оценивать степень вашего внимания».
***
Их работа в ночную смену заключалась в подготовке огромных кусков мяса к запеканию в печах. Парная свинина уже вполне созрела, провисев сутки в прохладном месте. Таинственные маринады составлены и в них бережно погрузились оковалки свинины, лосятины и даже дикого кабана. Через сутки мясо пропитается яблочным, лимонным или апельсиновым соком, сухим вином, гвоздикой, ароматом неведомых трав и грибов. А потом нашпигуется чесноком или тонкими ломтиками сала, или нежными палочками сладкой моркови, или масляным черносливом, или дольками антоновки, или янтарной курагой. И попадет, наконец, в сильный жар, и покроется румяной корочкой, через которую нет выхода душистым сокам. И наступит час почтительного молчания, прерываемого только звуками столовых приборов и легкими стонами удовольствия.
К четырем утра управились. Машенька заварила крепкий чай, и приготовилась терпеливо ждать, когда старик напьется его от души, до пота. И скажет: «Просекло», а потом разомнет в пальцах сигарету, понюхает её, крякнет от удовольствия, и продолжит, наконец, рассказывать такую прикольную историю своих приключений. «Жизнь человека, Машенька, когда он один, заключается в борьбе с самим собой. Ты рвался в тайгу, и вот ты здесь. Почему же ты ищешь причину, чтобы сходить к соседу «просто покурить»? А до него сотня километров. К одиночеству можно полностью привыкнуть только в одном случае: если на всей планете ты с самого рождения жил один. Но вот ты почти привык, а промысловый сезон растаял вместе с дымом всех твоих костров и светом четырех Лун, помогавшим тебе в эти долгие месяцы. Пора домой.
И вот – Река. Зимой она таит свой холодный гнев под толстой ледяной броней. Иногда Реке становится невмоготу, и она находит малейшие лазейки, чтобы выбраться на поверхность льда, незаметно пропитать снег и превратить его в предательскую кашу. Река с удовольствием слушает ругань охотника, по колено провалившегося в мокрое месиво, а потом подглядывает за тем, как ты разводишь костер и сушишь суконные штаны, портянки и лыжи. Ты еще не знаешь: там, за поворотом, где начинается длинный плёс, весь твой путь уже залит черной водой, дымящейся на адском морозе. И обходить наледь придется по тем местам, куда нога человека лучше бы вообще никогда и не ступала…
Ты идешь по Реке, промерзшей кое-где до самого дна, и тянешь за собой весь свой груз. Он аккуратно уложен на волокушу, сделанную из двух широких лыжин. Без неё ты бы не смог унести на себе все, что нужно для последнего, но самого длинного маршрута. Ты возвращаешься домой по незнакомой тайге, которую видел только осенью из круглого окна вертолета. Не так уж тяжело тянуть за собой палатку и печку с трубами, тяжелый карабин и малокалиберную винтовку, запас продуктов и посуду, мотопилу, которую жаль бросать, и заветный мешочек прессованного времени – соболей. Еще у тебя с собой двадцать килограммов лосиного мяса и целый глухарь. Это удалось сэкономить для семьи.
Тянуть волокушу легко, но ты очень хочешь пить. Ты высматриваешь мокрые пятна наледи у берегов, хотя прекрасно знаешь, что пить воду или, что еще хуже, сосать снег – нельзя. Если начнешь, то уже не сможешь остановиться. А потому не подходишь к берегу, завидев открытую воду. Но вот на твоем пути попадается маленькое мокрое пятнышко, величиной с чайное блюдце. Ты достаешь из-за пояса топор и бьешь в это пятнышко. Не найдя ожидаемого сопротивления, топор вырывается из рук и исчезает подо льдом. Нет, тут что-то не так! Кажется, где-то в стороне ты слышишь женский крик, и не делаешь очередного шага. Ты прислушиваешься, хотя точно знаешь, что никакой женщины рядом быть не может…
Нет, тебе просто показалось. Но на всякий случай ты переносишь весь свой вес на правую ногу и осторожно хлопаешь левой лыжей рядом с проклятым пятном…
После этого тебе остается присесть на край своей волокуши.
Так удобнее сворачивать самокрутку…
Ты, Машенька, ложись-ка спать. Всех разговоров за один раз не переговоришь. А я еще посижу, подумаю. Может, и сигаретку одну выкурю…».
Старик тяжело замолчал. Он ушел из этой кухни в свою молодость, в своё никому не нужное и непонятное прошлое. Ему не следовало мешать, и умница Машенька, сладко потянувшись всем своим гладеньким тельцем, послушно пошла за ширму, где стоял топчан.
***
«…да-да, точно, в тот раз я вернулся в середине марта. Жена ждала меня в нашем первом доме, в маленьком хуторочке за Нижней Тунгуской, который громко назывался Заречным поселком. Поселок из четырех домов, но только в двух из них зимой, в период промысла, тускло горел электрический свет. Четыре месяца одиночества. За это время я почти отвык разговаривать, но все-таки спросил: «Как ты?». Она улыбнулась непривычной и чужой улыбкой, и ответила: «Жива. А ты?». Вместо ответа я стал разуваться, потому что всё это время представлял улыбку своей жены по-другому. Прежняя улыбка осталась в нашей предыдущей жизни.
Не решаясь прикоснуться друг к другу, мы долго молчали.
Потом она сняла с меня суконную куртку, зачем-то понюхала ее и засмеялась. Куртка впитала дикие запахи жизни. Она грубо пахла последним костром, вымерзшим потом и свежей приманкой на соболя. К концу сезона приманка состоит из проквашенных тушек соболей. В запахе появляется аромат голубики. Человеку, неискушенному в пушном промысле, он покажется отвратительным, но охотнику этот тонкий запах приятнее французских духов: так пахнут его деньги. Другие деньги, возможно, пахнут совсем по-другому.
Её улыбка изменилась, но она ждала меня уже много дней подряд.
На печке – оцинкованная выварка для белья, наполненная мягкой снеговой водой.
Это для меня.
За время моего отсутствия прошлогодняя улыбка жены могла состариться и умереть. Наше общее время спрессовалось в тугой мешочек собольих шкурок. Небольшой, но увесистый брезентовый мешок, определяющий цену одной из форм одиночества. Два куска жизни пришлось оставить равнодушной тайге, холодной и скупой на щедрые подарки.
Тайга признаёт только натуральный обмен.
За это время моя жена стала почти незнакомой женщиной.
Полсотни шкурок и часть ее молодости. Разве это сравнимо?
«Моя жена» – это приблизительно верно.
Может быть, она поджидала меня, чтобы проститься?
Я не решался снять с себя липкую одежду, которую не снимал уже две недели, все то время пока выходил к Ней, ночуя у костров и в случайных зимовьях.
Я выходил из тайги в три раза дольше...
О чем я думал?
О набережной в Ялте, о Ней, её улыбке и о бокале холодного шампанского.
Еще о нашей встрече.
Сидя у печки, я курил и вспоминал всё то, о чем не следовало рассказывать.
… на том месте, где я мог оказаться, сделав один только шаг, раскрылась черная пасть Реки – полынья. Река хотела оставить меня там, но почему-то не сделала этого. Мне повезло.
Незнакомая женщина накрывала на стол, давая время привыкнуть к запаху дома…
Ведь это всё случилось совсем недавно …».
***
Ровно в половине девятого старик вернулся домой. На столе стояла запотевшая рюмка водки, фотография друга и блюдце с любимой закуской. «Тебе, дружище, по-прежнему сорок восемь. А я всё живу, привык уже», - он с улыбкой посмотрел в окно.
Осенние облака слились в скучную бледно-серую массу, отчего снаружи всё выглядело невзрачно. Даже поддельное золотишко на деревьях уже не обманывало: впереди слякоть и первый снег.
Сезон Жизни незаметно пролетел. Скоро возвращаться…