Орден

 О Р Д Е Н
Что такое не везет, и как с ним бороться? –скептически сказал капитан, заходя в штурманскую рубку и держа в руке бланк радиограммы. Это относилось, видимо, к его планам. А планы у него были такие: сходить рейсик на Японию, истратить сэкономленные деньги на подарки и уйти в длительный отпуск. Все-таки две полярки было за его плечами, да не какие-нибудь, а сложные, каждая почти по шесть месяцев.
- Идем в Корею. – Закончил он свою краткую речь.
- В Южную? – Хором спросили все находящиеся на мостике.
- Нет, в Северную, - ответил капитан, - вы-то там никогда и не были, мне же пришлось ходить из Северной Кореи во Вьетнам во время войны.
- Отечественной? – С ухмылкой спросил молодой третий помощник. Для него, прошлогоднего выпускника мореходки, все кто был старше тридцати лет, однозначно участвовали в Великой Отечественной войне.
- Нет, Вьетнамской, - серьезно ответил капитан. – И нечего лыбиться, тебе то на короткой стоянке во Владивостоке уж точно домой сходить не придется. Пока секретные карты Арктики сдашь, пока новые секретные карты Северной Кореи получишь, вахту отстоишь, а там и выход в рейс. Так что вызывай свою любимую на борт, да и ты, старпом, тоже. Меня по инструктажам затаскают, уж я то знаю.
- Ну, что ж, не без того ж. Кто на кого учился, тот то и получил, - горестно подумал я, ничем не выдавая своих чувств. После шестимесячного рейса до боли хотелось отдохнуть хотя бы денек на берегу, побыть дома, повидаться с дочкой, которая уже вымахала ростом с маму и пошла в девятый класс.
Как-то некстати вспомнилось, как она росла. Наверное, у всех моряков такая же ситуация. Росла она у меня не как у остальных родителей - постепенно, а скачками. Уходил - была одного роста, после рейса в моем представлении она оставалась такой же, и каково было удивление при встрече. Она буквально подскакивала в глазах на несколько сантиметров.
В середине восьмидесятых годов о Северной Корее знали мало. Знали, что это социалистическая страна, знали, что отделена от Южной Кореи какой-то там параллелью, а что там творилось, не знал никто. Наши суда заходили в Корею редко, корейцы никуда не выезжали и что-то там строили всем народом, никому не показывая, что строят. Из всего экипажа в Северной Корее был только капитан, и то в шестидесятых годах, когда он возил цемент во Вьетнам на ремонт поврежденных американской авиацией причалов порта Хайфон.
Как он полушутя объяснил:
- Чтобы наши суда не стояли у причалов Хайфона, американцы их бомбили, а мы все равно швартовались и выгружали цемент для ремонта этих причалов. Иногда этот цемент размешивали и заливали в воронки прямо с поддонов, выгруженных с судна.
Стоянка во Владике действительно выдалась сумбурной. Двое суток на рейде без подмены, без вачманов (отдельных членов экипажа для подмены) дались экипажу тяжело. Третий помощник возвратился из секретного отдела с новым мешком секретных карт, которые запер в специальном ящике стола. Мне, старшему помощнику, пришлось заниматься и снабжением, и сдачей отчетов по продуктам, и рейсовыми отчетами, потому что второго помощника в рейсе не было, а новый пришел только к отходу.
Правильно говорят, что моряки сутки после отхода из порта отдыхают от стоянки. Так всегда и получается. Суматоха стоянки так выматывает, что хочется снова в рейс, к размеренной жизни. Хорошо, если первый переход больше суток, успеваешь немного отдохнуть, но до Кореи идти то всего десять часов, так что отдохнуть от стоянки не удалось.
По приходу в порт Вонсан на борт сразу поднялись пограничники, опечатали радиостанцию, расположились рядом с мостиком, чтобы контролировать лоцмана, не дай бог что-нибудь положит в карман. Так мы и ждали швартовки в течение еще десяти часов. Социалистические принципы работы оставались одинаковыми для всех стран нашего лагеря.
Капитан, походив по мостику, пробурчал:
- Дай им сигарет и кофе, сколько не жалко.
- В счет представительских? - хитро спросил я.
- Да! – рявкнул он. – Все равно не отстанут. Кстати, на оформление приготовь стол в кают-компании и всем присутствующим по пачке сигарет, но не больше. У них на причале контроль и если находят в кармане нераспечатанную пачку – достается и взявшему сигареты, и капитану судна.
Наконец нас поставили к причалу порта, и на борт судна поднялся агент в сопровождении иммиграционников, таможенников, вачманов, представителей грузовой компании. В кают-компании все разместились с трудом и первым делом распечатали пачки с сигаретами и закурили. Курили все. Через несколько минут пришлось открывать иллюминаторы, иначе можно было задохнуться в дыму. Накурившись вдоволь, что означало выкуривание нескольких сигарет подряд, гости приступили к трапезе. Видя, как исчезают деликатесы со стола, я пожалел капитанские представительские. Сложилось впечатление, что комиссия по оформлению судна не ела несколько дней подряд. Буфетчица не успевала менять опустевшие тарелки, а повариха заполнять их новыми салатами и холодными закусками. Также хорошо исчезали и напитки, которые были выставлены на столе.
Наконец, трапеза закончилась, и мы приступили к делу, то есть оформлению судна. Так как никто из экипажа в Корее не был, то и документы заполнялись по инструкциям, изданным несколько лет назад. Иммиграционники и таможенники сразу забраковали все документы, и пришлось заполнять новые бланки. Все это время в кают-компании стоял дым коромыслом. После заполнения и неоднократного возврата документов из-за, якобы найденных ошибок, началось сличение физиономий всех членов экипажа с фотографиями в паспортах. Дотошность, с которой изучались все закорючки в паспортах, все штампы, удивляли даже бывалых моряков. Такое впечатление, что все эти чиновники специально тянули время оформления, чтобы больше времени побыть в теплом, хорошем помещении, с сигаретами, кофе, едой.
Таможенники начали досмотр только после того, как получили письменное разрешение у главного иммиграционника. Разойдясь по каютам экипажа, они в каждой перерывали все ящики, полки с личной одеждой, перелистывали книги и прочие документы. Все это действо длилось и длилось, время оформления перевалило за три часа.
Я подошел к агенту, который со скучающим видом сидел в углу кают-компании, и спросил его по-английски:
- Сколько это будет тянуться?
- Да пока вы еще раз стол не накроете, - на чистейшем русском ответил он, - да еще по паре пачек сигарет не выложите. Кстати, без фильтра не выкладывайте, не возьмут.
- Да-а-а! – только и смог вымолвить я, в уме прикидывая в какую сумму это выльется. У капитана бюджет не резиновый, тем более что Северная Корея – страна социалистического лагеря, и представительские составляют всего 40 процентов от обычных, в смысле – капиталистических, портов захода. Но делать нечего, пошел я докладывать капитану, который спокойно читал книжку в своей каюте. Он обычно выходил только на подпись окончательных документов.
- Владимир Владимирович, - воскликнул я, войдя в его каюту, - они тянут, не заканчивают оформления, а мы уже должны грузиться полным ходом. У нас по плану на оформление всего два часа положено.
- Ну, и чего им надо? – философски вопросил капитан.
- Хотят еще стол накрытый и пару блоков сигарет болгарских, а у нас сигарет мало, да и рейс только начался, нам еще во Вьетнаме «отбиваться».
- Да, разбаловался народишко у товарища Ким Ир Сена. Раньше по пачке сигарет без фильтра дашь, так они радешеньки и все бумаги подписаны. Ну ладно, сейчас я их потороплю.
Интересно, как это он их поторопить хочет, подумал я, выуживая из своего опыта оформления за границей такие примеры. Таких примеров не было. Если власти артачились, то они могли делать с судном все, что хотели, и сколько хотели.
- Иди, я сейчас подойду, - многозначительно сказал капитан.
Я пошел в кают-компанию и, через несколько минут, туда вошел капитан. Таким его я еще не видел ни разу. В парадной форме, в фуражке, в начищенных ботинках, белоснежная рубашка красиво оттеняла загорелое на северном солнце лицо, черный галстук, умело повязанный буфетчицей, выделялся золотым зажимом. На кителе с капитанскими шевронами на полрукава, на груди, пониже небольшой орденской планки (оказывается, наш капитан был неоднократно награжден?!) блестел разноцветной эмалью с портретом в центре какой-то незнакомый мне знак или орден.
Как раз к этому времени таможенники вернулись со своего досмотра и начали усаживаться за стол, о чем-то переговариваясь между собой на своем языке. Наверное, обсуждали меню ужина.
Но все разговоры стихали, как только они переводили глаза на капитана. Взгляды всех присутствующих скрестились на груди капитана, на его ордене. Лица понемногу стали вытягиваться в длину, а руки - вытягиваться по швам. Все разом встали. Тишина.
Капитан спокойно подошел к агенту и тихонько спросил:
- В чем проблема, товарищ агент? Может мне позвонить товарищу Ким Ир Сену? Или вы сами справитесь?
Агент, не отрывая взгляда от ордена на груди капитана, побледнел, как простыня, что стало заметно даже на его смуглой физиономии, и залепетал:
- Нет, нет, товарищ капитан. Мы сейчас все вопросы решим сами. Не надо звонить. Никаких проблем нет, товарищ капитан.
Остальные, даже не поняв, что говорил их товарищ, быстро расселись по своим местам и начали заполнять бланки. Через пару минут агент уже подавал капитану документы на подпись, а еще несколько минут спустя в кают-компании остался только представитель стивидорной компании, с которым второй помощник начал обговаривать процесс погрузки цемента.
Бригадир грузчиков, старый кореец, наверное, всю жизнь проработавший в этом порту и на этом месте, усмехнулся в реденькие усы и сказал тихонько:
- Я помню вашего капитана. Очень знаменитый человек, был у нас, давно. Он молодой был, не лысый.
Стоянка была длинной, больше трех суток, так что отдохнули хорошо. Многие члены экипажа съездили в Пхеньян, на экскурсию, погуляли группами и в сопровождении офицеров пограничной службы по городу, посмотрели достопримечательности. Очень удивились квартирам с окнами без занавесок. По секрету нам сказали, что на этажах коридорная система и в каждой двери в квартиру – окошечко, а на каждом этаже старший по этажу, который может зайти в любое помещение и в любое время. Все это, якобы, препятствует нежелательным заговорам против существующего порядка.
 Приехавшие из Пхеньяна члены экипажа (всем съездить не удалось по причине большого количества работ по ремонту после полярного рейса) делились впечатлениями о поездке.
Буфетчица восторгалась статуей и музеем Ким Ир Сена, третий помощник, недавно севший за руль своей машины, говорил, что дороги до Пхеньяна такие, такие, что во Владивостоке таких и нет, только на аэродроме, взлетно-посадочные полосы немного походят на них. Капитан на это справедливо заметил, что эти дороги и есть взлетно-посадочные полосы и строились на случай войны с Южной Кореей, а все тоннели имеют герметичные створки и в них можно размещать самолеты, а также население может в них прятаться от атомных бомбардировок. Качество же полос дорог сохраняется еще и потому, что по ним ездит очень мало тяжелых грузовиков. Население-то ездит в основном на велосипедах, добавил он.
На погрузку он тоже обижался:
- Раньше грузили быстрее, - говорил он, - правда, их чем-то подкармливали, по всей видимости, стимулирующим, они по трюму с пятидесятикилограммовыми мешками бегали, как ошпаренные и по ступенькам из этих мешков забегали на самый верх штабеля, а сейчас ползают, как осенние мухи.
- Но, ведь стимуляторы вредны для здоровья? – сказал я.
- Да, вредны, но их здоровье и жизнь в руках вождя, а ему главное страна, а не жизнь отдельного человека. А наш теплоход они загружали за 28 часов работы, вместо трех с половиной суток, как сейчас. – Иронично ответил он.
Про награждение орденом он не сказал больше ни слова, да мы и не приставали к нему, зная, что ВВ (так мы за глаза называли нашего капитан) все равно не вытерпит и на досуге расскажет все об этом. Третий помощник готовился к отходу, запасался всевозможными бланками на будущее, таких бумаг, которые требовали таможенники и иммиграционники в порту, достать было негде, кроме как в самой Корее. Все операции по снабжению бумагами сопровождались обменом. В основном предметом обмена были сигареты.
Агент и его сопровождающий (по одному они на судно не ходили) каждый день приходили на судно, приносили пару бутылок водки, местной, под названием «Пхеньянсулка». Визиты они подгадывали к обеду, и капитану приходилось накрывать стол в своей каюте. Кстати водка их была отвратительнейшая, агент с товарищем отказывались ее пить, говорили, что это подарок, а сами просили поставить на стол нашу и обязательно с закручивающейся пробкой. Они пробку сами откручивали. Очень им нравилось, когда со скрипом отламывалось нижнее кольцо пробки.
В те времена активной борьбы с алкоголем во всех его проявлениях, на судно выдавали ограниченное количество спиртного, из расчета две бутылки на порт захода, а качественная водка «Экстра» покупалась за капитанскую валюту в «Альбатросе» - валютном магазине во Владивостоке.
После их второго визита, я пришел к капитану с печальной вестью, сказав, что «Экстры» осталось три бутылки, и завтра они закончатся, если мы будем поить агента и СБешника такими темпами. В каюте капитана сидел дед (старший механик), который, вникнув в проблему, быстро нашел чисто инженерный выход из нее. Вот что значит Одесское училище (которое он заканчивал пятнадцать лет назад).
- Чиф (это он меня так называл), у тебя остались пустые бутылки из-под экстры? – спросил он.
- Да вон они в спальне капитана стоят, буфетчица еще не успела вынести, - ничего не понимая, ответил я.
- А «Пхеньянсулку» вы, надеюсь, не выпили и не вылили? – продолжил дед.
- Нет, конечно.
- Ну, тогда собирай все на столе, я сейчас вернусь. – И он вышел из каюты капитана.
Через несколько минут вернулся, держа в руках маленький тюбик АЭРОН –АЛЬФА. Это клей такой. Сейчас у нас такого клея навалом и называется он «Момент – Секунда», а тогда мы его покупали за границей и хранили, как зеницу ока.
Для начала дед, как истинный инженер-экспериментатор, попробовал клеить на пустой бутылке. Поднял оторванное колечко к пробке, крепко его прижал и покапал по окружности клеем. Немного подождав, он начал откручивать пробку. Послышался характерный хруст ломаемых перемычек пробки, как у целой бутылки.
- Ну, а теперь наливайте «Пхеньянсулку» в бутылки из-под «Экстры», заклеивайте клеем и выставляйте на стол. Они так редко пьют, что вряд ли заподозрят подлог. – И он торжественно протянул мне тюбик с клеем.
- Класс! – Только и смогли сказать мы с капитаном.
На следующий день мы так и сделали, все прошло хорошо. Корейцы открыли бутылку, поцокали языком вслед за хрустом пробки и налили в стопки своей же водки. Выпили, закусили и беседа продолжилась, как ни в чем ни бывало.
Наконец, к концу четвертых суток теплоход загрузили под завязку, и мы вышли, после непродолжительного (еще бы) оформления, в рейс на Вьетнам. Пройдя Корейским проливом, вышли в Восточно-Китайское море, дошли до теплых вод и на мостик, на солнышко начали собираться члены экипажа, чтобы отогреться от негостеприимной и холодной Арктики и потравить байки и анекдоты, заодно попивая кофе из старпомовского термоса. В один из таких вечеров капитан и раскололся по поводу своего ордена.
Дело было давно, - издалека начал он, посмотрев на молодого третьего помощника, - война во Вьетнаме то разгоралась, то утихала. Разгоралась, когда американцы начинали испытывать какое-нибудь новое оружие, и утихала, когда наши придумывали этому оружию противодействие. Как вы сами понимаете, война – это только предлог для испытания современного оружия. Так было и там до самого семьдесят пятого года. Я на этом теплоходе ходил на линии Вонсан – Хайфон, возил цемент для братского вьетнамского народа. Американские самолеты устраивали такие бомбежки объектов военного и гражданского назначения, что после этих бомбежек оставалась равнина, засыпанная мелким щебнем.
- А как же вы выгружались? – не удержался третий помощник, - они же причалы тоже бомбили.
- Не перебывай старших, - быстро отреагировал капитан, - да, бомбили и обстреливали, но так аккуратно, что ни одного снаряда или бомбы не попадало в теплоходы других стран, стоящие у причала, хотя причальную линию размолачивали в пух и прах. Вон, выгляни за борт, под окном моей каюты след от осколка краской замазан. Так это с тех пор отметина, а больше ни разу не попало.
Он закурил сигарету и продолжил: «Отходили мы на этой линии больше полугода, изредка заходили во Владивосток, пополняли запасы провизии и топлива, и снова, на линию. На восьмом месяце таких рейсов экипаж поменялся почти полностью, многие уходили из-за боязни бомбежек, другие в очередной отпуск, остался только я и старший механик. И вот, как-то пришли мы в, уже ставший родным, порт Вонсан, и к нам заруливает на борт сам начальник порта. Убей бог, не помню, как его звали, но тоже что-то из семи букв, поделенных на три слога, и говорит, что меня и старшего механика приглашают в Пхеньян. Попросил, чтобы мы были в парадной форме и при всех регалиях.
Наутро к борту судна подошла серая «Волга», до этого мы ни разу не видели легковых машин в порту, да и в городе их почти не было. В машине сидел агент и еще один человек. Нас с дедом усадили на заднее сиденье и повезли в Пхеньян. Вот тогда-то я и узнал предназначение хороших автострад Кореи и назначение тоннелей в горах. Агент переводил, а сопровождающий бубнил на переднем сиденье о том, как нужно себя вести на приеме. Как будто я на приемах никогда не был. Причину нам так и не сказали, а когда приехали в Пхеньян, повезли нас к какому-то помпезному зданию, завели вовнутрь и, после получасового ожидания среди немногочисленной толпы, к нам вышел чиновник, наверное, высокого ранга, на груди огромный золотой знак Ким Ир Сена. Откуда-то появился оркестр, и под звуки государственного гимна мне вручили Орден Ким Ир Сена 3-й степени, а деда наградили почетной грамотой за хорошую работу по перевозке грузов.»
- И все? – не удержался опять третий помощник.
- Нет, не все. Был еще банкет, посещение музея революции, фотография на память у памятника вождю и обратный путь. В порту нас встречали, как героев. Собрали митинг, выступали ораторы, мне тоже пришлось выступить, агент переводил. Представитель рабочего комитета от имени трудового коллектива подарил мне портрет товарища Ким Ир Сена, размером метр на метр, местного художника, который они торжественно установили в моей каюте на самом видном месте.
 В этот рейс рабочие перекрыли все свои предыдущие достижения по погрузке судна. Загрузили его за 28 часов и утром мы вышли в рейс. Вот теперь все.
- А где портрет? – спросил я. - Это не он стоит завернутый в бумагу в кладовке рядом с вашей каютой?
- Он, да не он. – Непонятно ответил капитан. – Первый портрет я тоже поставил в эту кладовку после выхода в рейс, да уборщица, после уборки забыла закрыть иллюминатор, и портрет при первом же шторме залило волной. Пришлось выкинуть, а раму кто-то забрал домой. И что вы думаете? Через четыре месяца мы снова попадаем в Вонсан, и приходит на оформления та же комиссия и тот же агент.
Агент, зайдя в каюту, первым делом посмотрел в тот угол, куда они поставили портрет вождя и ехидненько спрашивает:
- Капитан, а где портрет нашего дорогого Ким Ир Сена?
Пришлось мне придумывать на ходу.
- Понимаешь, - говорю, - пришли мы во Владивосток, на борт пришли начальник нашего пароходства со своими заместителями поздравлять меня с получением ордена, увидели портрет вашего вождя Ким Ир Сена, очень обрадовались такому случаю. Оказывается, в музее Дальневосточного пароходства есть целый стенд, посвященный достижениям Республики Северная Корея, а портрета товарища Ким Ир Сена нет. Поэтому они упросили меня отдать этот портрет для музея, что мне и пришлось сделать.
Агент понимающе покивал головой, я облегченно вздохнул, наивно подумав, что на этом дело и закончилось. Но не тут то было! На следующий день мне принесли еще один портрет товарища Ким Ир Сена, раза в полтора больше предыдущего и водрузили его на то же место.
Сейчас я его держу под рукой, мало ли что, вдруг понадобится. Орден-то мой вон как пригодился. – Со смехом сказал капитан. – Если еще раз придем сюда – повесим портрет в кают-компании. Пусть попробуют покочевряжиться под пристальным взглядом своего вождя.
- Они так и курить бросят, - засмеялся дед, - да и слюной захлебнутся.
 Собрание на мостике закончилось объявлением первого помощника капитана о том, что надо собираться на политзанятия.
«Как хорошо, что я старпом и стою вахту с 16 до 20. Не надо хоть ходить на эти дурацкие занятия» - подумал я. Но тут подходит капитан и говорит:
- Чиф, обстановка спокойная, я тут постою на вахте, а ты сходи на занятия.
- И тут облом, - удрученно подумал я. – Такую вахту испортили.
И пошел слушать про торжество и преимущество социалистического строя.


 Октябрь 2006 года


 О Р Д Е Н
Что такое не везет, и как с ним бороться? –скептически сказал капитан, заходя в штурманскую рубку и держа в руке бланк радиограммы. Это относилось, видимо, к его планам. А планы у него были такие: сходить рейсик на Японию, истратить сэкономленные деньги на подарки и уйти в длительный отпуск. Все-таки две полярки было за его плечами, да не какие-нибудь, а сложные, каждая почти по шесть месяцев.
- Идем в Корею. – Закончил он свою краткую речь.
- В Южную? – Хором спросили все находящиеся на мостике.
- Нет, в Северную, - ответил капитан, - вы-то там никогда и не были, мне же пришлось ходить из Северной Кореи во Вьетнам во время войны.
- Отечественной? – С ухмылкой спросил молодой третий помощник. Для него, прошлогоднего выпускника мореходки, все кто был старше тридцати лет, однозначно участвовали в Великой Отечественной войне.
- Нет, Вьетнамской, - серьезно ответил капитан. – И нечего лыбиться, тебе то на короткой стоянке во Владивостоке уж точно домой сходить не придется. Пока секретные карты Арктики сдашь, пока новые секретные карты Северной Кореи получишь, вахту отстоишь, а там и выход в рейс. Так что вызывай свою любимую на борт, да и ты, старпом, тоже. Меня по инструктажам затаскают, уж я то знаю.
- Ну, что ж, не без того ж. Кто на кого учился, тот то и получил, - горестно подумал я, ничем не выдавая своих чувств. После шестимесячного рейса до боли хотелось отдохнуть хотя бы денек на берегу, побыть дома, повидаться с дочкой, которая уже вымахала ростом с маму и пошла в девятый класс.
Как-то некстати вспомнилось, как она росла. Наверное, у всех моряков такая же ситуация. Росла она у меня не как у остальных родителей - постепенно, а скачками. Уходил - была одного роста, после рейса в моем представлении она оставалась такой же, и каково было удивление при встрече. Она буквально подскакивала в глазах на несколько сантиметров.
В середине восьмидесятых годов о Северной Корее знали мало. Знали, что это социалистическая страна, знали, что отделена от Южной Кореи какой-то там параллелью, а что там творилось, не знал никто. Наши суда заходили в Корею редко, корейцы никуда не выезжали и что-то там строили всем народом, никому не показывая, что строят. Из всего экипажа в Северной Корее был только капитан, и то в шестидесятых годах, когда он возил цемент во Вьетнам на ремонт поврежденных американской авиацией причалов порта Хайфон.
Как он полушутя объяснил:
- Чтобы наши суда не стояли у причалов Хайфона, американцы их бомбили, а мы все равно швартовались и выгружали цемент для ремонта этих причалов. Иногда этот цемент размешивали и заливали в воронки прямо с поддонов, выгруженных с судна.
Стоянка во Владике действительно выдалась сумбурной. Двое суток на рейде без подмены, без вачманов (отдельных членов экипажа для подмены) дались экипажу тяжело. Третий помощник возвратился из секретного отдела с новым мешком секретных карт, которые запер в специальном ящике стола. Мне, старшему помощнику, пришлось заниматься и снабжением, и сдачей отчетов по продуктам, и рейсовыми отчетами, потому что второго помощника в рейсе не было, а новый пришел только к отходу.
Правильно говорят, что моряки сутки после отхода из порта отдыхают от стоянки. Так всегда и получается. Суматоха стоянки так выматывает, что хочется снова в рейс, к размеренной жизни. Хорошо, если первый переход больше суток, успеваешь немного отдохнуть, но до Кореи идти то всего десять часов, так что отдохнуть от стоянки не удалось.
По приходу в порт Вонсан на борт сразу поднялись пограничники, опечатали радиостанцию, расположились рядом с мостиком, чтобы контролировать лоцмана, не дай бог что-нибудь положит в карман. Так мы и ждали швартовки в течение еще десяти часов. Социалистические принципы работы оставались одинаковыми для всех стран нашего лагеря.
Капитан, походив по мостику, пробурчал:
- Дай им сигарет и кофе, сколько не жалко.
- В счет представительских? - хитро спросил я.
- Да! – рявкнул он. – Все равно не отстанут. Кстати, на оформление приготовь стол в кают-компании и всем присутствующим по пачке сигарет, но не больше. У них на причале контроль и если находят в кармане нераспечатанную пачку – достается и взявшему сигареты, и капитану судна.
Наконец нас поставили к причалу порта, и на борт судна поднялся агент в сопровождении иммиграционников, таможенников, вачманов, представителей грузовой компании. В кают-компании все разместились с трудом и первым делом распечатали пачки с сигаретами и закурили. Курили все. Через несколько минут пришлось открывать иллюминаторы, иначе можно было задохнуться в дыму. Накурившись вдоволь, что означало выкуривание нескольких сигарет подряд, гости приступили к трапезе. Видя, как исчезают деликатесы со стола, я пожалел капитанские представительские. Сложилось впечатление, что комиссия по оформлению судна не ела несколько дней подряд. Буфетчица не успевала менять опустевшие тарелки, а повариха заполнять их новыми салатами и холодными закусками. Также хорошо исчезали и напитки, которые были выставлены на столе.
Наконец, трапеза закончилась, и мы приступили к делу, то есть оформлению судна. Так как никто из экипажа в Корее не был, то и документы заполнялись по инструкциям, изданным несколько лет назад. Иммиграционники и таможенники сразу забраковали все документы, и пришлось заполнять новые бланки. Все это время в кают-компании стоял дым коромыслом. После заполнения и неоднократного возврата документов из-за, якобы найденных ошибок, началось сличение физиономий всех членов экипажа с фотографиями в паспортах. Дотошность, с которой изучались все закорючки в паспортах, все штампы, удивляли даже бывалых моряков. Такое впечатление, что все эти чиновники специально тянули время оформления, чтобы больше времени побыть в теплом, хорошем помещении, с сигаретами, кофе, едой.
Таможенники начали досмотр только после того, как получили письменное разрешение у главного иммиграционника. Разойдясь по каютам экипажа, они в каждой перерывали все ящики, полки с личной одеждой, перелистывали книги и прочие документы. Все это действо длилось и длилось, время оформления перевалило за три часа.
Я подошел к агенту, который со скучающим видом сидел в углу кают-компании, и спросил его по-английски:
- Сколько это будет тянуться?
- Да пока вы еще раз стол не накроете, - на чистейшем русском ответил он, - да еще по паре пачек сигарет не выложите. Кстати, без фильтра не выкладывайте, не возьмут.
- Да-а-а! – только и смог вымолвить я, в уме прикидывая в какую сумму это выльется. У капитана бюджет не резиновый, тем более что Северная Корея – страна социалистического лагеря, и представительские составляют всего 40 процентов от обычных, в смысле – капиталистических, портов захода. Но делать нечего, пошел я докладывать капитану, который спокойно читал книжку в своей каюте. Он обычно выходил только на подпись окончательных документов.
- Владимир Владимирович, - воскликнул я, войдя в его каюту, - они тянут, не заканчивают оформления, а мы уже должны грузиться полным ходом. У нас по плану на оформление всего два часа положено.
- Ну, и чего им надо? – философски вопросил капитан.
- Хотят еще стол накрытый и пару блоков сигарет болгарских, а у нас сигарет мало, да и рейс только начался, нам еще во Вьетнаме «отбиваться».
- Да, разбаловался народишко у товарища Ким Ир Сена. Раньше по пачке сигарет без фильтра дашь, так они радешеньки и все бумаги подписаны. Ну ладно, сейчас я их потороплю.
Интересно, как это он их поторопить хочет, подумал я, выуживая из своего опыта оформления за границей такие примеры. Таких примеров не было. Если власти артачились, то они могли делать с судном все, что хотели, и сколько хотели.
- Иди, я сейчас подойду, - многозначительно сказал капитан.
Я пошел в кают-компанию и, через несколько минут, туда вошел капитан. Таким его я еще не видел ни разу. В парадной форме, в фуражке, в начищенных ботинках, белоснежная рубашка красиво оттеняла загорелое на северном солнце лицо, черный галстук, умело повязанный буфетчицей, выделялся золотым зажимом. На кителе с капитанскими шевронами на полрукава, на груди, пониже небольшой орденской планки (оказывается, наш капитан был неоднократно награжден?!) блестел разноцветной эмалью с портретом в центре какой-то незнакомый мне знак или орден.
Как раз к этому времени таможенники вернулись со своего досмотра и начали усаживаться за стол, о чем-то переговариваясь между собой на своем языке. Наверное, обсуждали меню ужина.
Но все разговоры стихали, как только они переводили глаза на капитана. Взгляды всех присутствующих скрестились на груди капитана, на его ордене. Лица понемногу стали вытягиваться в длину, а руки - вытягиваться по швам. Все разом встали. Тишина.
Капитан спокойно подошел к агенту и тихонько спросил:
- В чем проблема, товарищ агент? Может мне позвонить товарищу Ким Ир Сену? Или вы сами справитесь?
Агент, не отрывая взгляда от ордена на груди капитана, побледнел, как простыня, что стало заметно даже на его смуглой физиономии, и залепетал:
- Нет, нет, товарищ капитан. Мы сейчас все вопросы решим сами. Не надо звонить. Никаких проблем нет, товарищ капитан.
Остальные, даже не поняв, что говорил их товарищ, быстро расселись по своим местам и начали заполнять бланки. Через пару минут агент уже подавал капитану документы на подпись, а еще несколько минут спустя в кают-компании остался только представитель стивидорной компании, с которым второй помощник начал обговаривать процесс погрузки цемента.
Бригадир грузчиков, старый кореец, наверное, всю жизнь проработавший в этом порту и на этом месте, усмехнулся в реденькие усы и сказал тихонько:
- Я помню вашего капитана. Очень знаменитый человек, был у нас, давно. Он молодой был, не лысый.
Стоянка была длинной, больше трех суток, так что отдохнули хорошо. Многие члены экипажа съездили в Пхеньян, на экскурсию, погуляли группами и в сопровождении офицеров пограничной службы по городу, посмотрели достопримечательности. Очень удивились квартирам с окнами без занавесок. По секрету нам сказали, что на этажах коридорная система и в каждой двери в квартиру – окошечко, а на каждом этаже старший по этажу, который может зайти в любое помещение и в любое время. Все это, якобы, препятствует нежелательным заговорам против существующего порядка.
 Приехавшие из Пхеньяна члены экипажа (всем съездить не удалось по причине большого количества работ по ремонту после полярного рейса) делились впечатлениями о поездке.
Буфетчица восторгалась статуей и музеем Ким Ир Сена, третий помощник, недавно севший за руль своей машины, говорил, что дороги до Пхеньяна такие, такие, что во Владивостоке таких и нет, только на аэродроме, взлетно-посадочные полосы немного походят на них. Капитан на это справедливо заметил, что эти дороги и есть взлетно-посадочные полосы и строились на случай войны с Южной Кореей, а все тоннели имеют герметичные створки и в них можно размещать самолеты, а также население может в них прятаться от атомных бомбардировок. Качество же полос дорог сохраняется еще и потому, что по ним ездит очень мало тяжелых грузовиков. Население-то ездит в основном на велосипедах, добавил он.
На погрузку он тоже обижался:
- Раньше грузили быстрее, - говорил он, - правда, их чем-то подкармливали, по всей видимости, стимулирующим, они по трюму с пятидесятикилограммовыми мешками бегали, как ошпаренные и по ступенькам из этих мешков забегали на самый верх штабеля, а сейчас ползают, как осенние мухи.
- Но, ведь стимуляторы вредны для здоровья? – сказал я.
- Да, вредны, но их здоровье и жизнь в руках вождя, а ему главное страна, а не жизнь отдельного человека. А наш теплоход они загружали за 28 часов работы, вместо трех с половиной суток, как сейчас. – Иронично ответил он.
Про награждение орденом он не сказал больше ни слова, да мы и не приставали к нему, зная, что ВВ (так мы за глаза называли нашего капитан) все равно не вытерпит и на досуге расскажет все об этом. Третий помощник готовился к отходу, запасался всевозможными бланками на будущее, таких бумаг, которые требовали таможенники и иммиграционники в порту, достать было негде, кроме как в самой Корее. Все операции по снабжению бумагами сопровождались обменом. В основном предметом обмена были сигареты.
Агент и его сопровождающий (по одному они на судно не ходили) каждый день приходили на судно, приносили пару бутылок водки, местной, под названием «Пхеньянсулка». Визиты они подгадывали к обеду, и капитану приходилось накрывать стол в своей каюте. Кстати водка их была отвратительнейшая, агент с товарищем отказывались ее пить, говорили, что это подарок, а сами просили поставить на стол нашу и обязательно с закручивающейся пробкой. Они пробку сами откручивали. Очень им нравилось, когда со скрипом отламывалось нижнее кольцо пробки.
В те времена активной борьбы с алкоголем во всех его проявлениях, на судно выдавали ограниченное количество спиртного, из расчета две бутылки на порт захода, а качественная водка «Экстра» покупалась за капитанскую валюту в «Альбатросе» - валютном магазине во Владивостоке.
После их второго визита, я пришел к капитану с печальной вестью, сказав, что «Экстры» осталось три бутылки, и завтра они закончатся, если мы будем поить агента и СБешника такими темпами. В каюте капитана сидел дед (старший механик), который, вникнув в проблему, быстро нашел чисто инженерный выход из нее. Вот что значит Одесское училище (которое он заканчивал пятнадцать лет назад).
- Чиф (это он меня так называл), у тебя остались пустые бутылки из-под экстры? – спросил он.
- Да вон они в спальне капитана стоят, буфетчица еще не успела вынести, - ничего не понимая, ответил я.
- А «Пхеньянсулку» вы, надеюсь, не выпили и не вылили? – продолжил дед.
- Нет, конечно.
- Ну, тогда собирай все на столе, я сейчас вернусь. – И он вышел из каюты капитана.
Через несколько минут вернулся, держа в руках маленький тюбик АЭРОН –АЛЬФА. Это клей такой. Сейчас у нас такого клея навалом и называется он «Момент – Секунда», а тогда мы его покупали за границей и хранили, как зеницу ока.
Для начала дед, как истинный инженер-экспериментатор, попробовал клеить на пустой бутылке. Поднял оторванное колечко к пробке, крепко его прижал и покапал по окружности клеем. Немного подождав, он начал откручивать пробку. Послышался характерный хруст ломаемых перемычек пробки, как у целой бутылки.
- Ну, а теперь наливайте «Пхеньянсулку» в бутылки из-под «Экстры», заклеивайте клеем и выставляйте на стол. Они так редко пьют, что вряд ли заподозрят подлог. – И он торжественно протянул мне тюбик с клеем.
- Класс! – Только и смогли сказать мы с капитаном.
На следующий день мы так и сделали, все прошло хорошо. Корейцы открыли бутылку, поцокали языком вслед за хрустом пробки и налили в стопки своей же водки. Выпили, закусили и беседа продолжилась, как ни в чем ни бывало.
Наконец, к концу четвертых суток теплоход загрузили под завязку, и мы вышли, после непродолжительного (еще бы) оформления, в рейс на Вьетнам. Пройдя Корейским проливом, вышли в Восточно-Китайское море, дошли до теплых вод и на мостик, на солнышко начали собираться члены экипажа, чтобы отогреться от негостеприимной и холодной Арктики и потравить байки и анекдоты, заодно попивая кофе из старпомовского термоса. В один из таких вечеров капитан и раскололся по поводу своего ордена.
Дело было давно, - издалека начал он, посмотрев на молодого третьего помощника, - война во Вьетнаме то разгоралась, то утихала. Разгоралась, когда американцы начинали испытывать какое-нибудь новое оружие, и утихала, когда наши придумывали этому оружию противодействие. Как вы сами понимаете, война – это только предлог для испытания современного оружия. Так было и там до самого семьдесят пятого года. Я на этом теплоходе ходил на линии Вонсан – Хайфон, возил цемент для братского вьетнамского народа. Американские самолеты устраивали такие бомбежки объектов военного и гражданского назначения, что после этих бомбежек оставалась равнина, засыпанная мелким щебнем.
- А как же вы выгружались? – не удержался третий помощник, - они же причалы тоже бомбили.
- Не перебывай старших, - быстро отреагировал капитан, - да, бомбили и обстреливали, но так аккуратно, что ни одного снаряда или бомбы не попадало в теплоходы других стран, стоящие у причала, хотя причальную линию размолачивали в пух и прах. Вон, выгляни за борт, под окном моей каюты след от осколка краской замазан. Так это с тех пор отметина, а больше ни разу не попало.
Он закурил сигарету и продолжил: «Отходили мы на этой линии больше полугода, изредка заходили во Владивосток, пополняли запасы провизии и топлива, и снова, на линию. На восьмом месяце таких рейсов экипаж поменялся почти полностью, многие уходили из-за боязни бомбежек, другие в очередной отпуск, остался только я и старший механик. И вот, как-то пришли мы в, уже ставший родным, порт Вонсан, и к нам заруливает на борт сам начальник порта. Убей бог, не помню, как его звали, но тоже что-то из семи букв, поделенных на три слога, и говорит, что меня и старшего механика приглашают в Пхеньян. Попросил, чтобы мы были в парадной форме и при всех регалиях.
Наутро к борту судна подошла серая «Волга», до этого мы ни разу не видели легковых машин в порту, да и в городе их почти не было. В машине сидел агент и еще один человек. Нас с дедом усадили на заднее сиденье и повезли в Пхеньян. Вот тогда-то я и узнал предназначение хороших автострад Кореи и назначение тоннелей в горах. Агент переводил, а сопровождающий бубнил на переднем сиденье о том, как нужно себя вести на приеме. Как будто я на приемах никогда не был. Причину нам так и не сказали, а когда приехали в Пхеньян, повезли нас к какому-то помпезному зданию, завели вовнутрь и, после получасового ожидания среди немногочисленной толпы, к нам вышел чиновник, наверное, высокого ранга, на груди огромный золотой знак Ким Ир Сена. Откуда-то появился оркестр, и под звуки государственного гимна мне вручили Орден Ким Ир Сена 3-й степени, а деда наградили почетной грамотой за хорошую работу по перевозке грузов.»
- И все? – не удержался опять третий помощник.
- Нет, не все. Был еще банкет, посещение музея революции, фотография на память у памятника вождю и обратный путь. В порту нас встречали, как героев. Собрали митинг, выступали ораторы, мне тоже пришлось выступить, агент переводил. Представитель рабочего комитета от имени трудового коллектива подарил мне портрет товарища Ким Ир Сена, размером метр на метр, местного художника, который они торжественно установили в моей каюте на самом видном месте.
 В этот рейс рабочие перекрыли все свои предыдущие достижения по погрузке судна. Загрузили его за 28 часов и утром мы вышли в рейс. Вот теперь все.
- А где портрет? – спросил я. - Это не он стоит завернутый в бумагу в кладовке рядом с вашей каютой?
- Он, да не он. – Непонятно ответил капитан. – Первый портрет я тоже поставил в эту кладовку после выхода в рейс, да уборщица, после уборки забыла закрыть иллюминатор, и портрет при первом же шторме залило волной. Пришлось выкинуть, а раму кто-то забрал домой. И что вы думаете? Через четыре месяца мы снова попадаем в Вонсан, и приходит на оформления та же комиссия и тот же агент.
Агент, зайдя в каюту, первым делом посмотрел в тот угол, куда они поставили портрет вождя и ехидненько спрашивает:
- Капитан, а где портрет нашего дорогого Ким Ир Сена?
Пришлось мне придумывать на ходу.
- Понимаешь, - говорю, - пришли мы во Владивосток, на борт пришли начальник нашего пароходства со своими заместителями поздравлять меня с получением ордена, увидели портрет вашего вождя Ким Ир Сена, очень обрадовались такому случаю. Оказывается, в музее Дальневосточного пароходства есть целый стенд, посвященный достижениям Республики Северная Корея, а портрета товарища Ким Ир Сена нет. Поэтому они упросили меня отдать этот портрет для музея, что мне и пришлось сделать.
Агент понимающе покивал головой, я облегченно вздохнул, наивно подумав, что на этом дело и закончилось. Но не тут то было! На следующий день мне принесли еще один портрет товарища Ким Ир Сена, раза в полтора больше предыдущего и водрузили его на то же место.
Сейчас я его держу под рукой, мало ли что, вдруг понадобится. Орден-то мой вон как пригодился. – Со смехом сказал капитан. – Если еще раз придем сюда – повесим портрет в кают-компании. Пусть попробуют покочевряжиться под пристальным взглядом своего вождя.
- Они так и курить бросят, - засмеялся дед, - да и слюной захлебнутся.
 Собрание на мостике закончилось объявлением первого помощника капитана о том, что надо собираться на политзанятия.
«Как хорошо, что я старпом и стою вахту с 16 до 20. Не надо хоть ходить на эти дурацкие занятия» - подумал я. Но тут подходит капитан и говорит:
- Чиф, обстановка спокойная, я тут постою на вахте, а ты сходи на занятия.
- И тут облом, - удрученно подумал я. – Такую вахту испортили.
И пошел слушать про торжество и преимущество социалистического строя.


 Октябрь 2006 года