В данном вступлении хотелось бы кратко просуммировать написанное мною по поводу творчества В. Пелевина, чтобы была более понятна суть дальнейшей дискуссии.
«Затворник и Шестипалый» - одно из моих любимых произведений у Пелевина. Оно написано в его «золотой период», когда главным побудительным мотивом творчества было желание донести свои мысли до других. После прочтения оставалось явное ощущение, что автор показал в лучшем случае десятую часть мира продуманного и отстроенного в собственном воображении. Прибавив к этому иной взгляд на «вечные темы», волнующие, наверное, каждого человека, получались необходимые и достаточные условия помещения его книг на полку достойную прочтения.
В «Затворнике...» достигнут такой уровень притчивости, что сама повесть вполне может претендовать на включение в свод канонических религиозных текстов.
Если бы Виктор Олегович родился этак веков ...адцать назад, то он неизбежно был бы причислен к разряду «просветленных» и одной этой повестью обосновал бы, если не новую религию, то хотя бы новое течение в традиционной религии.
На мой взгляд, В.Пелевин уже прошел свой «золотой творческий период», который закончился на «Generation «П». Все последующее – «ДПП», «Священная книга оборотня», «Шлем ужаса» - новая упаковка уже сказанного до этого, но, увы, без прежних эмоций и «заразительности».
В дискуссии с Валь Бастет я уже делал разбор текста «Священной книги оборотня».
Диагноз - исчезает художественная ткань произведения. Идет последовательное изложение мыслей и не более того.
Написанное – это сконструированный мир, и если он не подчиняется определенным принципам визуализации, то неизбежно разваливается.
Иллюзия созданная Пелевиным в «Книге оборотня» стоит на весьма слабых подпорках. (А при внимательном рассмотрении можно увидеть, что большая часть этих подпорок отсутствует).
Еще раз приведу разбор диалога А Хули с сикхом из начала романа. Напомню, что по сюжету человеческое воплощение лисы-оборотня занимается в Москве проституцией.
В начале идет описание действий клиента А Хули, которые вполне вписываются в обстановку:
«Он начал с крайне старомодных комплиментов — дескать, не верит в свою удачу, и я похожа на девушку его мечты из голубого детского сна, так он и сказал. И еще чтото в этом роде. Затем он захотел увидеть мой паспорт — убедиться в моем совершеннолетии.»
Затем следует обыкновенный «треп», способствующий установлению минимального контакта:
— Хотите выпить? — спросил он.
— Я уже заказала, — ответила я. — Сейчас принесут. Скажите, а вы всем девушкам так говорите — про голубой детский сон?
— Нет, только вам. Я такого раньше не говорил ни одной девушке.
— Понятно. Я тогда вам тоже скажу одну вещь, которую до этого не говорила ни одному мужчине. Вы похожи на капитана Немо.
— Из «Восемьдесят тысяч лье под водой»? Ого, подумала я, какой начитанный портфельный инвестор.
— Нет, из американского фильма «Общество выдающихся джентльменов». Там был похожий на вас выдающийся джентльмен. Бородатый подводный каратист в синем тюрбане.
— Что, фильм по Жюль Верну?
Мне принесли коктейль. Он оказался маленьким — всего шестьдесят грамм.
— Нет, в нем собрали вместе всех суперменов девятнадцатого века — Капитана Немо, человеканевидимку, Дориана Грея и так далее.
— Да? Оригинально.
— Ничего оригинального. Экономика, основанная на посредничестве, порождает культуру, предпочитающую перепродавать созданные другими образы вместо того, чтобы создавать новые.
Я слышала эту фразу от одного левого французского кинокритика, который кинул меня на триста пятьдесят евро. Не то чтобы я была с ним полностью согласна, просто каждый раз, когда я повторяла эти слова в разговоре с клиентом, мне казалось, что кинокритик отрабатывает несколько условных единиц. Но для сикха это было слишком.
— Простите? — наморщился он.
— Короче, удивительно похожий на вас персонаж был этот Немо. Усы, борода… Он еще на своей подводной лодке молился богине Кали.»
Стоп. А Хули знает, что клиент – сикх и наносит ему прямое оскорбление. Зачем?
Далее идет попытка загладить неловкость:
— Я очень уважаю сикхизм, — сказала я. — Мне кажется, это одна из самых совершенных религий в мире.
— Вам известно, что это такое?
— Да, конечно.
— Слышали, наверно, что сикхи — это такие бородачи в тюрбанах? — засмеялся он.
Дальнейшее должно по логике событий свестись к обмену шутками, заглаживающими бестактность А Хули, и они спокойно направляются в номер.
Но что произносит А Хули:
«— Меня в сикхизме привлекают не его внешние атрибуты. Меня восхищает его духовная сторона, особенно бесстрашие перехода от опоры на живых учителей к опоре на книгу.
— Но ведь так же обстоит и во многих других религиях, — сказал он. — Просто у нас вместо Корана или Библии — Гуру Грант Сахиб.
— Но нигде больше к книге не обращаются как к живому наставнику. Кроме того, нигде нет такой революционной концепции Бога. Меня больше всего поражают две черты, которые радикально отличают сикхизм от всех остальных религий.
— Какие же?
— Вопервых, признание того факта, что Бог создал этот мир вовсе не с какойто возвышенной целью, а исключительно для своего развлечения. На такое никто до сикхов не отваживался. И, вовторых, богонаходительство. В отличие от других систем, где есть только богоискательство.
— А что это такое — богоискательство и богонаходительство?»
Я не говорю о неуместности данного диалога и то, что сикх, скорее всего, вместо реплики «Какие же?» должен был закруглить разговор. Посмотрите на фразы А Хули. «Кроме того», «признание того факта» - это обороты из речи письменной, а не устной.
Далее по нарастающей. При этом в абсолютном отрыве от обстановки и контекста повествования идет демонстрация Пелевиным знания сикхских апорий.
У меня, как у читателя, возникает естественный вопрос – зачем все это сделано?
Это разговор перед сексом с проституткой?
После такого обмена мнениями (точнее монолога, ибо сикх выступает в качестве статиста) уместнее вместо:
- А не пора ли в номер?
была бы фраза из другого пелевинского произведения, произнесенная Чапаевым об одухотворенном лице девушки и далее по тексту.
Данные выдержки, думаю, с достаточной полнотой показывают мое отношение к творчеству Пелевина.