С вином мы родились, с вином и помрем,
С вином похоронят и с пьяным попом. …
- Врешь, что не пьешь. Маленькую выпьешь …
(Из застольной песни).
По улице небольшого городка, что на седой Новгородчине, слегка пошатываясь, шёл мужик. Он изредка останавливался у чьего-либо забора, отдыхал, прислонившись к доскам вместо опоры. Затем шёл и шёл всё дальше. У одного хилого палисадника какая-то баба закричала со двора: «Не облокачивайся, милой, огород повалишь; ишь едва держится, столбцы подгнили».
Наконец, встретилась женщина с полным ведром воды. Мужик оступился с мостков, чуть не приземлился, но удержался. Женщина с ведром оказалась знакомой. Юрка Шилов, так звали мужика, поздоровался, уставился на неё. Икая, спросил: «Тётя Паня, не дашь взаймы рубель, хотя бы на бормотуху, душа горит. Ты вроде корову продала. На книжку, небось, отнесла? Говорят, будто уже пять тысяч накопила… Проценты снимаашь… »
Обычно скрытная тётя Паня спокойно поставила ведро на доски передохнуть, ответила уклончиво: «Да пять-то не пять, да брали, да клали». Взяла ведро и пошла домой, ничего не сказав про «рубель». Подумала – «свой мужик не просыхает». А Юрка удручён и обижен. «Эх, мать – перемать!» - выдохнул он с горечью.
Никто не скажет, сколько матюгов произвёл на свет юркин щербатый рот.
Юрка пошёл к бабушкиной сестре. Он слышал, что у той дочь приехала в отпуск издалека, из Грузии. Промелькнула мысль: «Авось, не откажет, родная всё-таки».
Дверь долго не открывалась, затем крюк со скрежетом освободился, тётя Капа стояла, вся сгорбившись. Похожи они с Юркиной бабушкой Нюшей, как две капли воды, – сёстры. Юрке стало на миг жалко её, мелькнуло в хмельной голове: «Наверно, тоже скоро помрёт».
Отец Юрия погиб в первые дни войны. Мальчик отца не помнил, его воспитывала бабушка Анна, вместо погибшего сына. Родная мать Настя, как кукушка, подбросив сыночка свекрови, вела разгульную жизнь где-то в Казахстане. Тёте Капитолине Юра приходился внучатным племянником и был с одного года с её дочкой Светланой.
- Чево надо? Долг принёс, – грубо спросила она племянника.
- Баушка, так ты что, и впустить меня не хочешь? Своего племянничка? Щец хоть налей родственничку.
- Дак ты у меня летось пять рублей занял и носа не показываешь теперича. Cтыдно, небось.
- Не помню, запамятовал. Ежели должон, отдам с получки, - сказал Юрка, проходя в дом.
В прихожей у тёти Капы домотканые половички, чистота, порядок. Посуда на горке помыта. Русская печь натоплена. Юрка плюхнулся на широкую лавку, не снимая ватника, и сразу же ногами в сапогах сбил полосатые половики. Чёрная пушистая кошка, мирно дремавшая на лавке, испугалась чужого человека и, спрыгнув на пол, ушла в дырку под печкой.
Бабушка забрякала заслонкой и стала доставать чугунок со щами из загнета. Когда она сняла с чугунка старую, обгорелую в печке крышку, вкусный запах капусты защекотал в носу Юрия - давно уж он не готовил у себя дома - всю неделю пил. Кошка сразу же вернулась из-под печки, почуяв запах мяса, стала вертеться под ногами хозяйки. Тётя Капа налила Юрке блюдо щей, отрезала чёрного хлеба и подала столовую ложку.
Юрка никак не хотел начинать есть, казалось, ждал чего-то.
- Так чево, и не плеснёшь маненько, говорят, у тебя Светка приехала. Уж привезла, наверно, так и мне налей за встречу.
- Света, выйди, может, у тебя есть что-нибудь для этого прохвоста. Ешь сначала, у тебя ещё старая закваска действует.
Вошла дочь с тёмно-зелёной бутылкой в руках, поздоровалась, достала рюмочку, поставила на стол и уже хотела было наливать, но Юрка воспротивился:
- Да ты что, сдурела? Я из рюмок, отродясь, сызмаленства не пил. Наливай вон в чашку!
- Сколько? Говори! Ведь это грузинская чача, а я не знаю, сколько там градусов, может, все сто.
- Только полкружечки. Ну, ежели не жалко, то лей до краёв!
- Тебя, дурак, жалко, а не чачи. Она, может отрава, а ты пьёшь…
Тут зашумела тётя Капа: «Ты давай сначала поешь, а то с голодухи сразу упадёшь, и до дому не дойти будет».
Юрка съел для виду несколько ложек щей и, похвалив для прилику «баушкино» варево, потянулся к кружке. Залпом выпил всю чачу и, крякнув, вытер рукавом губы. Ел он плохо, водка заменяла еду. Вдруг стал каким-то жалким, размяк весь. Стянул с себя ватник и начал снимать сапог.
- Баушка, нет ли у тебя чем помазать ногу? Позавчерась заснул под трактором пьяный и застудил чуток, хоть и октябрь. Теперь болит.
- Экой лешой, и когда ты прекратишь пить её окаянную, сколько сестрица Анна с тобой натерпелась, сколько слёз пролила.
- Да уж, не говори. Не раз я стаскивал её с печки за ноги из-за трёшника-то. Не даёт – и всё тут. А последний раз тяну, а она ничего не отвечает. Тут я струхнул: только что стонала, живот болит. Да она возьми, да и помри. Лучше бы я околел первой. Ну да ведь и пожила, почти восемьдесят годов было.
- Дак она же тебе, дураку, денег не давала - жалела, чтоб не спился.
С трудом сняли кирзовые сапоги. Ноги были красные, с нарывами по бокам.
А тётя Капа прочитала на каждой стопе ног сверху по одному слову: ОНИ УСТАЛИ. Она засмеялась:
- Во, дурак набитый! И кто это тебе написал?
- Затюремщики на зоне накололи. Давно, когда ещё в кутузку загремел за то, что солярку cвистнул, – пробулькал Юрка, довольный своей татуировкой.
- А отчего твои ноги устали-то? Пьяницу носить тяжело?
Юра не нашел, что ответить, и промолчал. «Баушка» принесла таз с водой.
Юрка поболтал в воде ногами. Та смазала ему ноги каким-то отваром и замотала старыми полотенцами, проворчав:
- Кто же носит сапоги без портянок? Вот и натёр… Бить тя некому… В память о сестрице Нюше сделала это, хотя и брезгую. Женился бы ты, дурень.
- Да кто ж за меня пойдёт? Не родилась ещё такая дурочка.
Тут снова вышла из большой комнаты Светлана и спросила:
- А прочитал ли ты хоть одну книжку за свою жизнь, Юра? Ведь мы с тобой с одного года, а где я и где ты…? Что ж ты так опустился?
Тут Юрка вдруг застыдился, зашмыгал носом:
- Правду говоришь, девка, не читывал ничего. Дак ничто в моей жизни. Никому я не нужон такой, – почти заплакал Юрка.
- Так ведь был "нужон" когда-то всем: бабушке, жене, нам. И жена была хорошая, да не дорожил. - Передразнила его Светлана.
Юра с трудом доел остывшие щи, попил крепкого чаю и попрощался с родными. Когда тётя Капа открыла парадное, он вывалился в старую крапиву у самого огорода, но, матернувшись, встал и неровным шагом побрел восвояси….
Юрка удался в материну породу. Настя, юркина мать, и пила, и курила, и второго ребёнка пригуляла, а, может, и ещё несколько. Она только один раз после войны приезжала из Казахстана с пригулышем-девочкой к свекрови, воспитывающей её сына. От бабушки Юрка унаследовал умение истово трудиться. Был мастеровитым трактористом. Вкалывал до седьмого пота, во всем помогал родным, все могилки родных были им обихожены. Когда строил дом, поднимал тяжести, тянул жилы. Но обычно тут же пропивал заработанное.
Через год он по пьяни заснул под трактором и поморозил одно легкое. Ему сделали операцию. Лёгкое было удалено. Потом Юрка долго болел, но всё равно выпивал и вскоре умер, а ему бы ещё жить да жить.
Детей – дочек у него не было, а два парня. Оба пьют и не вылезают из тюрьмы ….
А могила Юры заросла бурьяном, позабыта – позаброшена, некому позаботиться о ней. И только вороньё на вековых деревьях старого погоста своим карканьем беспокоит вечный сон Юрки, уставшего от непутевой жизни и беспробудной пьянки ….
Бабушка Капа пережила раба Божия Юрия на девять лет.