Весеннее утро наступало на Тортуге не спеша, крадучись, словно молодой дерзкий любовник, стремящийся овладеть незнакомой девой. Легкий бриз подул с моря, неся живительную свежесть и прохладу. Деревья и цветы потянулись вверх, расправляя свои отекшие стволы и стебли. А беспокойные насекомые, жужжащие во влажной траве, напоминали бойких торговцев, нахваливавших свой товар. Черепаший утес двигал своим панцирем, стараясь проводить в дальний путь уходившие корабли, и уплывавшие моряки долго видели на горизонте пурпурно-изумрудную пелену острова.
... Робкие солнечные лучи тщетно пробивались в толщу мрачного подземелья. Но день уже властвовал вокруг, всласть торжествуя. И даже здесь, в этом грубо воздвигнутом сооружении, чувствовалась весна.
Громко скрипнул дверной засов, и сидевший Франсуа, уронив голову на закованные руки, в надежде приподнялся. В камеру вошел дежурный офицер, сопровождаемый двумя вооруженными охранниками, сзади тащился священник, собиравшийся исповедовать юношу.
- Значит, мне уже пора? - неуверенно произнес Франсуа, ожидавший всеми своими помыслами услышать отрицательный ответ. Но священник, придав своему лицу наискорбнейший вид, подтвердил его худшие опасения. Беднягу ожидала нехитрая виселица, установленная на берегу, в стороне от порта.
По приказу офицера, охранники наскоро расковали пленника, который попросил священника не суесловить о спасении его души и оставить с миром.
Франсуа был бледен, но удивительно спокоен. Казалось, мысль о неминуемом злосчастном конце еще не проникла в глубины его сознания, блуждая в воздухе, как в потустороннем мире.
Наконец юношу вывели из зловонного подземелья, и морской пьянящий воздух, словно пуля, врезался в его молодые ноздри, лихо развеял кудри на голове и дерзко проник сквозь порванный сюртук в самые интимные уголки тела.
Приближался полдень. Возле эшафота выстроились солдаты гарнизона и судейские чины во главе с губернатором. Кроме них собралось еще десятка два зевак, бездельников и прочего люду, желающего поглазеть на экзекуцию. Все было обыденно и просто, будто заутренняя молитва.
Франсуа подвели к виселице, и офицер, раскрыв длинный свиток, прочел заунывным голосом приговор за совершенное умышленное злодеяние, который тут же собирались привести в исполнение.
Ударили нестройно барабаны, спугнувшие чаек, спавших на берегу, и те взмыли вверх, гогоча свои гортанные жалобы в свободном полете. Священник перекрестил юношу, наскоро твердя молитву. Палач не торопясь набросил веревку на тонкую шею.
И в это время, когда взоры собравшихся были прикованы к виселице и к тому, что должно было вот-вот свершиться на берегу Черепашьего острова, раздался чей-то громкий возглас:
- Смотрите! Смотрите! Там!..
В море на расстояние мили показался корабль. Он был подобен призраку, ибо возник столь неожиданно и быстро. Через мгновение раздался холостой пушечный выстрел - на корабле явно хотели сообщить какую-то важную новость.
Палач вопросительно посмотрел на губернатора. Тот покосился на ближайшего офицера.
- Похоже, это Большой Цыган на своей "Мести", - быстро произнес офицер, вглядевшись в подзорную трубу. - Сигналит их вахтенный. Спускают шлюпку на воду...
- Остановитесь! - распорядился д'Ожерон, и барабанная дробь, по команде, прекратилась. - Я должен выяснить, в чем дело...
Шлюпка быстро подходила к берегу, гребцы старались вовсю. Беко стоял во весь рост и размахивал своей шляпой. Рядом с ним находилась Анна Божья Воля, всем своим существом стремившаяся к цели.
Вскоре Беко уже шел по берегу, ступая властно и уверенно, словно он сам был в должности губернатора и один правил всеми кораблями и разбросанными шайками пиратов.
Приблизившись к д'Ожерону, он отвесил изысканный глубокий поклон и предъявил ему бумагу, после прочтения которой губернатор основательно смутился и растерянно посмотрел на капитана. Тот в самых учтивых тонах заговорил с ним, отводя его в сторону от любопытных ушей.
Спустя несколько томительных минут д'Ожерон поднял руку и приказал палачу немедленно освободить юношу.
В толпе раздались громкие вопли, свист и подбадривающие хлопки. Все были несказанно рады такому неожиданному повороту. Франсуа ни жив ни мертв сошел с помоста и остолбенело застыл, как вкопанный. Беко подошел к нему и, похлопывая по плечу, проговорил ободряюще:
- Ты свободен, дружище, как вольный ветер! Твоя невиновность доказана... - Он засмеялся, обнажая сиющие белизной зубы, и проговорил: - Иди, иди скорее, тебя ждут...
Анна неслась к нему, как ветер. Ее волосы пышно развевались, закрывая плачущее лицо. Франсуа поспешил ей навстречу, и они столкнулись, словно две маленькие звездочки на небосводе.
- Сестра! Сестра моя! - задыхаясь от волнения, прокричал юноша, целуя Анну.
- Живой, живой, братец мой! - исступленно повторяла она и ласкала его волосы и щеки.
Они уже не могли ни видеть, ни слышать, как сзади расходилась разношерстная публика, оживленно обсуждая случившееся. Под барабанный бой отошли солдаты, ведомые офицером форта. Священник взывал к далекому Господу свои отрадные молитвы, а губернатор мило беседовал с окружавшими его помощниками. Все по-прежнему было обыденно и просто, за исключением того, что одной маленькой жизнью на земле не стало меньше.
Беко, раскланявшись с офицерами, вновь отправлялся на шлюпку, чтобы попасть на свой корабль. Через пару дней он собирался уйти в плавание, и один бог ведал, будет ли ему на этот раз сулить удача. Но Большой Цыган был весел и счастлив. Потрепав юношу за кудри, он произнес:
- Жду тебя на корабле, если пожелаешь!
Глаза Франсуа радостно заблестели и щеки зарделись бордовым румянцем, словно у девицы.
- Благодарю, благодарю вас, капитан!
Беко удовлетворенно кивнул и, уже уходя, уткнувшись глазами в песок, робко и тихо уронил:
- И вас я жду, мадам...
Анна живо вспыхнула и, стараясь унять нахлынувшее волнение, больно, до крови, закусила губу. Потом попыталась улыбнуться и проговорила, качая головой и крестя капитана:
- На все божья воля, Беко! На все божья воля!..
И набежавшие на берег волны услышали ее слова...
Конец 1-й части
Кливленд, Огайо
1999