Продолжение...
Начало см. ботокс и немного любви
Мила в новой жизни
***
Однажды Мила пришла на работу и вместо привычной фигуры Анны Васильевны увидела симпатичную блондинку, совсем молоденькую. Она сидела в приемной за столом и листала глянцевый журнал.
- Ой, а где Анна Васильевна?
- Где, где, на пенсии! Теперь я здесь работаю. Меня Света зовут.
- Мила, - сказала Мила и пошла искать Виталия.
- Ну, что ты, не понимаешь? Старая она стала! Не подходит она нам. Не тот имидж! - Когда Виталий сердился, лицо у него становилось очень неприятное и даже как будто некрасивое вовсе. Мила в такие моменты робела и называла его по имени-отчеству.
- Виталий Семенович! Но вчера же еще она была... не старой совсем. И потом... почему вы мне не сказали?
- Отчитываться не обязан! - И ушел к себе в кабинет. - Света, - заорал он оттуда, - иди сюда и мой ежедневник прихвати. Натаскивать тебя буду!
Мила пошла в свой закуток, надела халат и стала ждать, когда Виталька позовет и ее.
Виталий любил порассуждать:
- В человеке все должно быть красиво, и лицо, и одежда. Это не я, это классик говорил. Вы вот в школе классиков проходили?
Когда ее в упор спрашивали о чем-то, Миле всегда казалось, что она ничего не знает и не помнит. Это было, конечно, не так. Потом она все вспоминала, училась ведь хорошо, и память хорошая была. Но, как говорила бабушка, была она задним умом крепка. Когда Мила была маленькой и все звали ее Люськой, она так же вот стояла и молчала, если к ней неожиданно и резко обращались... И про задний ум думала, что вот есть передний, он наверное находится во лбу, как будто звезда во лбу горит. Как в сказках. И эти люди, у который ум передний, всегда во всем первые, всегда на виду, все их хвалят, восхищаются и стараются подражать. А у тех, у кого ум задний, находится он в затылке и не поспевает проявиться... Вот и задерживалась Люська с ответом. Но учителя уже знали эту ее особенность и спрашивали тихо и как бы не торопясь.. Тогда Люська отвечала все без запинки, без сучка и задоринки. И думала потом про себя: вот мой ум задний, но все ж таки не хуже переднего... Но это было просто утешение, она знала, что не тягаться ей с теми у кого ум во лбу горит... Только много позже, когда в медучилище стали ее хвалить за золотые ее руки, стала она думать, что ум у нее в руках. И успокоилась, и обрадовалась.
А вот сейчас опять стала тревожиться. Виталий все чаще и чаще резко, в упор спрашивал ее и, не дожидаясь ответа, сам же и отвечал. А она молчала, как дурочка...
- Ясный пень, не проходили там у себя в Мухосранске! Надо бы тебе немного поднабраться лоску-то! Вон, читай глянцевые журналы, там все написано, как нужно отвечать, если тебя мужчина о чем-то спрашивает. - Он засмеялся и опять стал прежним, красивым, чудесным Виталькой. Мила как антенна всегда улавливала его настроение. И всегда знала, будет у них что-то в этот день или нет. По каким-то волнам чувствовала. Ей даже иногда казалось, что она их видит, эти волны, которые исходили от Витальки, когда он ее хотел. Что-то такое тянулось от его тела к ее, оранжевое, желтое, красное. Как марево какое-то заслоняло реальные предметы. Если в этот момент между ними был стол, то его очертания сглаживались, линии слегка вибрировали, а жаркие волны, идущие от Витальки, перетекали, как тесто, через столешницу и обволакивали Милу. Она начинала тяжело дышать и переступать с ноги на ногу... Как лошадь, говорил Виталька. Ну пусть лошадь, ладно, переживу, думала Мила. Лошадь красивое и сильное животное. И преданное. Миле было все равно. В такие моменты она была вся устремлена к нему. И готова была принять его где угодно, на столе в кабинете, на «их» кровати (так она называла кровать в комнате, где все это первый раз случилось), в своем закутке, стоя, упираясь руками в спинку кресла...
Да где угодно. Но Витальке было угодно только в клинике. Ни разу он не позвал ее к себе домой. А ведь прошло уже полгода. Ритка все зудела: вот увидишь, там семеро по лавкам сидят! С Риткой приходилось все обсуждать, выкладывать все подробности. Она умела выматывать душу, пока все не выспросит - не успокоится! Миле было все равно, в клинике так в клинике. Когда Виталька удовлетворенно отваливался, она, так же, как в первый раз, украдкой целовала его в плечико. Поцелуй этот должен был с ним остаться на все то время, которое он проводил без нее. Пусть сидит там, на плечике, как бабочка. Мила так и говорила про себя - плечико. А еще - глазки.
Таких глазок, как у него, не было во всем свете. Виталька, любимый...
В конце рабочего дня Мила залезла в компьютер и нашла адрес Анны Васильевны. После работы она купила торт и поехала по адресу. Дверь ей Анна Васильевна открыла сразу и как будто даже не удивилась.
-Заходи, детка, раздевайся. Ой, торт. Прелесть какая.
Сели пить чай на кухне, тепло, уютно... Почему-то вспомнился дом, хоть и все здесь было другое, столичное и, по Милиным понятиям, шикарное. Мила все не решалась начать разговор. Анна Васильевна тоже не торопилась. Она рассказывала о внучках, какие они милые, умные и веселые. Про Милу так никто не рассказывал. Да и кому было рассказывать, некому. Она готова была сидеть вечно, вот так, тихо, спокойно, как-то умиротворенно. Но Анна Васильевна сама вдруг сказала:
- А насчет меня не беспокойся! У меня пенсия, сын помогает. Проживу. Вот тем, у кого детей нет, тем плохо. А я что, я с внучками больше времени буду проводить, пользы-то и им, и мне. Летом можно все три месяца на даче, а не только в отпуск.
- Но как же так сразу?
- А вот так... Ведь он хозяин. Это только так кажется, что раньше хозяев не было, и вот они появились. Нет, и раньше были, только по другому назывались. Я-то знаю. И мама твоя знает. Да и все мы, старшее поколение. Я подруга его мамы была, Виталия знаю с вот таких лет... (Анна Васильевна показала, с каких лет она его знает). Он всегда таким был. Как говорят, если я чего решил, так выпью обязательно!
Мила воззрилась на Анну Васильевну. Такой она ее еще не знала, всегда она была сдержанной на язык, всегда ровный тон. А тут будто нашло что-то, видно обидно не на шутку.
- Люди ведь не меняются, я-то это точно знаю. Каким ты родился, таким по жизни и пойдешь. Да что мы о нем, Бог с ним. Вот я хочу тебе что-то сказать, но не знаю, поймешь ли ты... Нет, не так, поймешь, конечно, но примешь ли? Я о Виталии... Попробуй не любить так. Опасно это. Ты девочка совсем еще. Душа у тебя еще нежная, незакаленная. Прости, что я так говорю.
Мила напряглась вся, лицо даже как будто закаменело. Она рукой потрогала щеку - нет, мягкая.
- Вижу, вижу не ко времени мой разговор. Все, больше не буду.
Мила решила еще посидеть. Не убегать же, в самом деле. И тут же, сама себе противореча, поднялась.
- А мне уже пора. Мне далеко ехать! Извините.
- Ну, пора так пора! Ничего не сделаешь. Я очень рада, что ты ко мне заехала. И всегда буду рада, если еще выберешься. Да, и вот еще что...
Анна Васильевна пошла в комнату и вернулась через пару минут с бумажкой в руке.
- Вот смотри - это адрес и телефон моего старого друга. Он хирург, работает в очень хорошей больнице, там и зарплаты неплохие. Если что, поможет и на работу устроиться, и поднатаскает. Ведь ты после училища так толком и не работала. Ну Виталькины ботоксы не в счет... А в больнице бы тебя ценили.
- Но я не могу уйти, я ведь лицо фирмы! Да и зачем мне уходить! - рассердилась Мила.
- А вот теперь серьезно. Ты уйти можешь в любой момент. Пусть он тебе мозги не пудрит. (Боже, как она заговорила! - ужаснулась еще раз Мила. - Совсем на нее не похоже! ) Что смотришь, ладно. Извини, сорвалось. Но вот что я хочу сказать. Я твой контракт видела. Там нет ничего такого, ну, что ты должна отработать или еще что-то в этом роде. Ты никому ничем не обязана. Послушай совета, полезь в компьютер и сделай себе копию. Мало ли что!.. А на меня так не смотри. Я все та же, только у человека не одно лицо, а много... Мне самой неловко за то, что во мне поднялось... Иди уже, а то поздно становится.
Мила шла по вечерней Москве и в который раз удивлялась, как же тут красиво. Все светится, витрины нарядные, народ толкется, как будто праздник какой. Каждый день праздник... Вон какие лица, девчонки смеются, все модно и дорого одеты. Мила остановилась рядом с витриной, в которой нарядные манекены со смазанными лицами демонстрировали последний писк осеннего сезона. В стекле отразился ее силуэт, еще один, в ряд к тем, которые застыли за стеклом. Миле было очень тревожно. Какие-то обрывки мыслей носились в голове, и ни одну было не ухватить, чтобы понять, что же она означает. Контракт... Светка... мозги пудрит... Ритке не говорить... лошадь... детка... прелесть что такое... кого люблю, того дарю... мама... мамочка родная...
Мила ухватилась за это, как утопающий хватается за соломинку... Мамочка родная, как я давно с тобой не говорила... твой голос не слышала...
Мила заторопилась, побежала, вот и метро. Здесь народ другой, уже не праздничный, угрюмый читатель, уткнувшийся в книжечки в бумажной обложке. Чукча - писатель, чукча не читатель, мелькнуло в голове и Милу чуть-чуть отпустило.. Она улыбнулась какому-то жирному дядьке, и он улыбнулся в ответ, польщенный вниманием такой красивой девушки.
Дома, даже не раздеваясь, Мила бросилась к телефону, набрала длиннющий номер и, затаив дыхание, стала пережидать гудки в предвкушении...