Гетеры, девы, короли , подонки, старики и дети...
Поэт напишет обо всех – но кто напишет - о поэте...
Юля.
И тут я сказал “Ахтунг !”
ПАДОНОК_НАХ
*
...пелена
свисала черная луна
с крестов оптических прицелов
Там, конечно, не было оптических прицелов. La fuente de las lagrimas - источник слез. Луны, скорее всего , тоже не было – в тот вторник зашла рано. Их привезли перед рассветом , которого они уже не увидели – поэта и учителя сельской школы , инвалида с деревянной ногой. Связанных – рука к руке. Расстреляли, скорее всего, при свете фар. Палили скверно. Поэта пришлось добивать – он кричал “я еще жив”. Ему пару раз выстрелили в ягодицы - “за гомика” - как по пьяни хвастался тем же вечером участвовавший активист Фаланги. “У нас в Гренаде не будет мужеложцев и коммунистов! ” Говорил презрительно – “мариконес” - прихлебывал “Риоху” , хорошее вино, стучал ручищей по кобуре . Остальные - молчали...
- Слышь – сказал он. Нафига ты так остриглась? Вроде красивая баба – а стрижка... Ты что – нацбол.
- Лесбиянка.
-Жалко... А то бы я тебя трахнул...
-За чем дело стало? Пошли в тамбур .
- Cерьезно?
- Или здесь хочешь? Можно и здесь.
Еще совсем почти пацан. Покраснел как южане – смуглая кожа темнеет.
Перешел в торец вагона – ко мне за спину. Оттуда подсматривал – отражение его безусого лица мелькало в дверном стекле вместе с бегущими из зазеркалья в обратную сторону березами и столбами - как всегда казалось, что это электричка едет в обратном напаравлении.
" вечер пятницы
я робинзон
спешу в саванну
глотать озон
перебирая руками
четки
твоей глотки
поезда режут на части время
как толстовскую анну
я - калиф твоего гарема ..."
**
Сидела напротив, царапала что-то в блокноте дешевой шариковой ручкой. Короткими строчками, перечеркивала, опять писала. Когда страница от перечеркиваний уже напоминала веревочный половик, начинала снова - на чистой. Иногда смотрела за мою спину. Там, впрочем, ничего не было кроме двери вагона. Полупустая вечерняя электричка.
Поначалу подумал – парень – и что-то екнуло под ложечкой, спускаясь к низу живота, напрягая крайню плоть - опять. Но это была девка. Я мужик – Падонок - у меня не может, не должно стоять на парней. С пидорами не пьем.
Меня даже пот прошиб от облегчения, что это была баба, хоть и ненормальная. И сразу же отпустило.
В нашем дворе было двое... Мы подловили их вечером – целовались взасос под аркой. Двое против пятерых - и у нас были прутья от арматуры. Отметелили под самый негорюй - в кровь – один все прикрывал другого. Орал : “подонки, что вы делаете ”. Лупили сочно, хотя недолго – когда те упали на землю, пнули по разу ногами и разбежались – установка была просветить, но не до переломов.
Потом Кот подозрительно посмотрел мне на брюки - сказал: “Слушай - а ты сам – не того... А? “ Хлопнул покровительственно по плечу “Один раз – не пидорас. Со многими настоящими мужиками бывает. Но ты смотри. Ахтунг . “
Потом пили. Меня вырвало. Дерьмо пили.
- Слышь – сказал я. Нафига ты так остриглась?
*
Я вышла в теплый полумрак июльского вечера, остро пахнувший травой и гарью у полотна. Электричка укатила, похожая сзади на старый фонарик -жужжалку с динамкой и рычагом. Закинув за плечо рюкзак, потопала вдоль шпал. Потом скинула босоножки. Щебеночная крошка колола ступни – и это было чертовски приятно после недели в городе.
Дачный поселок уходил в сон. Прочищал на ночь гланды петух. Какой-то дебильный трудоголик долбал и долбал в потемках не то циркульную пилу, не то электрический рубанок . В перерывах, когда мотор стихал, слышались позвякивание посуды и негромкий треск кузнечиков .
Веранда - китайский фонарик. Меня ждали.
**
Я шел позади – фигурка ясно выделялась на фоне. Ни разу не оглянулась. Вошла в щитовой домик . На освещенной веранде был накрыт стол. Сидела другая девка. С длинными волосами, похожая на цыганку. Хотел постоять и поглазеть будут ли они обжиматься - а может и покруче, но услышал шаркающие шаги - с поезда плелась зажившаяся бабка, и мне стало неприятно что я так стою и таращусь как последний пацан на веранду с телками , которые к тому же лесбиянки . Так что пошел дальше.
Когда я подошел, Кот рассказывал как он вешал сусликов. Кадык у него дергался. Одной рукой лез под прыщавую кошелку пэтэушного вида .
Ксюша – сказала та.
Ксюша – юбочка из плюша. Кошелка хихикала - была уже хорошая . Бледные коленки неприятно выделялись на искусанных комарами худых, красных ногах. Кот наяривал длинным узловатым пальцем по трусам с отвисшей резинкой - с темными пятнами - похоже, Ксению гораздо больше интересовал стакан с разбавленной пивом водкой, чем его клешня.
-Угощайся - Кот жестом показал на стол. Я вынул бутылки.
- Нормально - сказал Кот.
- Коляныч – пропищала девка. А что-то твой чувак застенчивый. Он у тебя что, мальчик? Я к мальчикам горячая.
-Ничего – сказал Кот. - Мужиком будет. Я в него верю. Правда, Нах?
-Правда - сказал я.
-А почему тебя Нах зовут?
-Фамилия у него – Накатаев. Сокращение такое – пояснил Кот.- А еще чатится в интернете – под кличкой падонок_ нах. Там у них все падонки. Падонок _нах, падонок _пух...
-Не все – сказал я.- Есть еще Обдолбабич, Крыслодав...
Я налил полстакана - задержав дыхание, опопркинул в рот теплую, пахнувшую химлабораторией жидкость. Хватанул воздух, разжевал корку. В горле слегка засаднило, горячая волна шарахнула вглубь, расширилась поднимаясь к ушам. Я налил еще немного и повторил – Кот и девка с интересом смотрели в мою сторону.
- Не поплохеет – без закуси-то? Это ведь не водяра – спирт разбавленный. Он, знаешь, на все семьдесят тянет.
Предупредил поздно, мерзавец. Уже плохело.
Я присел на диван и откинулся к спинке.
Окружающее, мельтеша пятнами, не спеша вытягивалось из фокуса.
*
-Hola – сказала я
-Привет. Как работа?
-А что работа? Ударим сисадмином по майкрософту.
-Из поэмы много написала?
-Не очень. В простое. Читаю его и читаю - по вечерам под лампой - до мокрого песка в глазах. По-испански он - очень - не такой.
-Конечно. Поэтов нельзя переводить - это как селить кошку в аквариум.
- Зато вышло немного о другом. Послушай
"Мой голос сух и холоден. Как жало
Змеи. Как побежалости цвета
На сломе сероватого металла
Печальна голой мысли нагота
Как нагота монашеского тела
И нагота осеннего куста
Когда листва с деревьев облетела... "
Неплохо. Делаешь успехи. Но ты ведь не монашка...
Тогда я обхватила ее руками и время стало замедляться, замедляться, остановилось. Потом покатилось вспять...
**
Я проснулся на веранде – лежа на диване где вчера присел. В ботинках. Минут пять лежал не шевелясь. Голова почти не болела – и вообще чувствовал себя лучше, чем можно было ожидать.
Из комнаты, зевая и потягиваясь вылезла кошелка Ксюша, присела рядом.
-Ну что, Нах – сморило. Мальчик ты еще.
Из одежки на ней была лишь незастегнутая мужская рубаха. Сиськи трепыхались как козье вымя. Два вымени на костлявой грудной клетке. Кожа – покрасневшая от солнца и шелушившаяся на запястьях - кошелка переторчала на солнце. Напомнила самку шимпанзе из зоопарка - когда та повернулась задом и из нее полилась темно - желтая жидкость - а мама сморщила нос , взяла меня - первоклашку - за плечи и отвернула - чтобы не видел – но меня все равно тянуло посмотреть. И одновремнно отталкивало.
В этот момент Ксюша больно вцепилась пальцами.
Я поморщилсяя.
-Екалэмэнэ. Это ж надо так надраться - на голую не стоит. Хочешь пососу?
- Оставь его – сказал Кот, вышедший следом. Пусть очухается.
*
Я проснулась радом с ее чудесным телом - упругим и прохладным как апельсин. Вспомнила, как увидела ее в первый раз. На лекции. Нет, это было не в первый раз . Во второй. “La primera vez no te conoci. La segunda – si. ”
Она поинтересовалась у препода чем-то - по-русски - и потом выдала чистейшую испанскую фразу – с неповторимым шипением пены Бискайского залива. Я дождалась перерыва и спросила ее по поводу смысла давно занимавших меня слов Лорки...
И даже прежде чем она ответила – когда вскинула – с поворотом - тряхнув черной гривой волос, я поняла, что она все поняла...
**
День прошел тускло. До полудня я отлеживался, а кошелка пялила Кота, делая это с визгом , от которого раскалывалась голова. Потом приготовили пожрать картошки с тушенкой. После того как поели, Ксюша вымыла посуду, в первый раз за день натянув юбку - раковина для мойки была снаружи.
К четырем подтянулись Пузырь и Глист - и с ними еще две телки. Хоттабыч приехать не смог – его захомутали предки.
- Привет, Нах – сказал Глист. Будем тебе дефлорацию делать. Ухмыльнулся дырявыми зубами . Это Таня и Маня – медсестрички.
Сестрички, посмотрев на меня со значением, моментально скучковались с Ксюшей по общим бабским делам.
Кот достал засаленную колоду карт - мы, мужики, сели играть.
К вечеру опять надрался. Минут на пять проснулся когда голые сестрички Таня и Маня, стянув с меня штаны, безуспешно пытались меня завести. Потом опять уснул.
*
Было так хорошо – просто быть с ней вдвоем. Говорить и говорить, иногда соприкасаясь ладонями, и от этих прикосновений по телу шла мягкая волна желания. В шесть вечера мы уже залезли в постель и не вылезали оттуда пока нас - усталых и довольных - не сморило окончательно.
**
К утру дачу заделали уже изрядно. Маня проблевалась прямо на пол. К полудню замыли, но воняло все равно. Компанией выползли на речку. Телки лениво переругивались и временами хихикали. Жирные мослы сестричек, вытянутые под солнечный свет колыхались как залитые водой воздушные шары. Контрастировало с торчащими из отсутствия зада ксюшиными ходулями.
Я не заметил, когда подошла эта пара. Когда оглянулся, были уже там. Стриженая, смеясь, обнимала цыганку. Со спины выглядела совсем мальчишкой - цепочка позвонков выступала под перекладиной казавшегося совершенно лишним купальника.
Кот проследил за напрвлением моего взгляда.
- Ахтунг – сказал я. С лысой в поезде ехал. Зайчики и белочки. Лес Бианки.
- Я ее видел – сказал Кот. Вместе возвращались первой электричкой в понедельник. Еще подумал, что за цаца. Теперь ясно...
*
Пацан из поезда казался не на своем месте в обществе этой человекообразной фанеры. Справа располагался обрюзгший хлопец, стриженый под швабру, с заплывшими сонными глазенками – смахивал на недоделанного братка. Рядом – малохольный – ковырял чем-то небольшим в гнилых зубах. Третий – старше и неприятнее всех с хитрым и одновременно злобным выражением маленькой круглой физиономии . И три девахи.
Заметив нас, молодняк начал гоготать и тыкать пальцами. Пацану, казалось, это было неприятно, он ерзал – но не решался вести себя поперек. Мы собрались и ушли.
Начинающие пидоры – сказала я. Пидор видит не человека, а только задницу – которую надо подмять под себя чтобы поиметь удовольствие. И неважно, какого пола будет этот человек и какое будет удовольствие – отнять деньги, унизить, высмеять, заставить на себя работать. Мир полон пидоров. Мой шеф – со всеми своими бабами - грязный пидор . И его бабы- тоже. Ненавижу.
**
Вечер закончился скандалом.
Я услышал пару глухих ударов и дикий рев медсестрички Тани; она выскочила растрепанная и бросилась по дороге.
Сука – сказал Кот. Не хочет. Тварь. Я хочу – значит будет. Ну ничего, мы с ней еще погутарим на крылечке.
Я пойду – мальчики ... сказала Маня. Губы у нее дрожали. Вали – процедил Кот. Еще встретимся...Потом ...
После побега медсестричек мне стало как-то не по себе. Отправился бродить по поселку. Вернулся поздно, когда остальные спали. Сгреб в углу тряпки и лег. Часа через два забылся.
Растолкали, когда еще не рассвело.
Вставай.
Нафига?
Узнаешь.
Вышли. Я ежился от прохлады. Пошли по тропинке к станции. Пузырь прихватил деревянную дубинку – видать заготовил с вечера .
Сошли с тропики, устроились в кустах неподолеку. Меня била крупная дрожь – от холода. Должно быть.
*
Будильник как всегда зазвонил слишком рано. Она не проснулась – спала крепко. Тихо оделась, поцеловала Луизу в щеку и вышла. В дачном поселке было тихо.
**
А сейчас, Нах – ты покажешь, что ты настоящий мужик. И молись богу, чтобы ты на сей раз смог – потому что иначе будет такой ахтунг, который запомнишь надолго, если вообще будешь что-то помнить. Обещаю как на духу - сказал Кот.
Пузырь , вяло ухмыляясь, постукивал дубинкой по жирной ладошке . Глист лениво ковырял в зубах палочкой.
В этот момент из-за поворота появилась ее легкая, стремительная фигура.
И мне вдруг показалось, что это я выхожу из плутьмы. Навстречу самому себе.
Меня зовут Саша – пидоры - сказал я. Громко сказал.