-1-
Целых три фантастических солнца, воспарив, неподвижно зависли над его запрокинутой головой.
Желтое, красное, синее…
Оторвавшись взором от странных небес, он растерянно повернулся в сторону.
От огня триединых красок и обстрела ярких лучей все вокруг занималось диковинным светом и бросало под ноги неправдоподобную тень, - колоритно вычурную и очень замысловатую…
«Что же это со мной? Где я, братцы?.. И кто – «Я»?
Вот он здесь - на какой-то бугристой возвышенности… А внизу перед ним - далеко и вокруг! - развернулась немыслимая по сути картина.
Натурально сказочный лес.
Из высоких, как деревья, … ЦВЕТОВ. Разной краски и вида; каких-то волшебных; и совсем как мифы - загадочных…
В остальном, тут было комфортно. В общем - тихо и сухо. И приятно тепло и безоблачно…
Чистый воздух - прозрачности, сотканной из хрусталя - с каждым полным глотком наполнял его новой силой. А густой аромат, исходивший от леса «цветов», приносил с собой странные грезы. И от них ему точно почудилось: за спиною растут и вот-вот размахнутся вширь быстролетные, - словно мысли создателя, - крылья…
«Здравствуй… - ты!» - раздалось за спиной, позади… Будто вынырнув из тумана недолгого «сна», он порывисто обернулся.
И на фоне фантастического пейзажа, чуть подальше вытянутой руки, он увидел совсем незнакомую, но вполне реальную… ДЕВУШКУ.
Темноволосую и смуглокожую; с большими карими, в миндалинку, глазами.
И крохотными ямками на нежных, будто лепестки, щеках…
-2-
Она приветливо глядела на него и безмятежно улыбалась. И с любопытством изучала незнакомца, раскачиваясь с пятки на носок на утонувших в пышноте травы ногах. (Как будто бы хотела показаться выше ростом. Или, сорвавшись с места, - убежать…)
Фигуру девушки, от горла и до щиколоток ног, надежно укрывал сермяжно-плотный, белый балахон. Но и наличие столь целомудренной завесы не убивало напрочь ощущенье, что складки девичьей одежды соприкасаются со стройным, гибким, сильным телом.
«А «телка»-то и правда – ничего! - стрельнуло у него шальной и чуждой мыслью. – Вот бы ее… того!»
Но что такое «телка» и «того»… - как ни пытался он понять смысл этих слов, так ничего на ум не приходило. Сосуд словесной памяти как будто прохудился. И сразу в нескольких местах…
- Ну, здравствуй! – повторила девушка. – Совсем ты растерялся, бедненький? Я вижу – новенький. Смотрела, как ты тут… возник…
- Привет… – в растерянности согласился он. – Я – «новенький»?! Наверно, да… Хотя, не знаю. Точно… Наверно, ничего не знаю. И ничего наверно не пойму…
Она расхохоталась. Но не обидно, а больше так: чтобы ободрить. И смех ее искрился лаской.
- Да не тушуйся ты! Я тоже новенькая. И появилась здесь… ну чуточку, - (она свела два пальца вместе, отмерить эту «чуточку») - ну чуточку - ну чуточку пораньше! И мне уже все просто объяснили.
- Уже все объяснили?.. Кто?..
- Не знаю. Кто?! Какая разница: ну просто объ-яс-ни-ли… Ты, в общем, собирайся! Сейчас наc ждет дорога к дому! – войдя как видно в роль наставницы, серьезно изрекла она.
- Эй, погоди! Ну, обожди ты хоть минуту! – он попытался было ухватить ее за руку, но с удивлением обнаружил, что пальцы и ладонь прошли свободно - через пустоту… Обдало только их легонечко теплом…
Вот это да!
Наверное, в тот момент лицо его на редкость стало глупым. Во всяком случае, «наставница», лукаво глядя на него, опять расхохоталась.
- Давай-давай, глупыш! Подтягивайся! Другие - заждались!
- А как… - куда? Куда мы здесь пройдем? Кругом одни цветы… Сплошной стеной! И ни дорожки здесь, и ни тропинки! Ты видишь? Ровным счетом: ни-че-го…
- А кто тебе сказал, что мы туда «пройдем»! – опять же наслаждаясь превосходством, подначила она. – Мы - полетим!
- Мы полетим?! А это же… - на чем?!
- На чем? А на своих двоих. Точней, «на четверых»! – воскликнула она и рассмеялась собственной остроте. Наверно, шутка показалась ей удачной.
– Мы полетим с тобой домой на самых настоящих крыльях!
- На крыльях?! – все еще питая слабую надежду, на то, что это точно снится, промямлил разнесчастный он.
- Ну да, ну да! На крыльях – да! На крылышках таких! Ведь ты и я теперь, мы эти…- как их?... – ЭЛЬФЫ!
-3-
На новом месте, куда он и девушка в итоге добрались, работая прозрачными, тихонечко жужжащими, но, как ни странно, резвыми – прилично! - крыльями, их встретило по виду необычное и даже экзотичное жилище. Точнее, перед ними очутилась башня, похожая на стебель (или ствол) громадного древоцветка. Вершина «стебля» убегала ввысь, чтобы расплыться очертаниями там. (Как будто взять, да превратиться в какой-нибудь небесный лучик!) Сама же башня – так им показалось - пытливо изучала новичков, разглядывая их в ответ глазами множества окошек. А тут и там, словно подмигивая им, распахивались и запахивались двери…
И подле этого великолепья, и вкруг и вверх и вдоль крылечек, дверок, окон, сплетался-расплетался тесный рой. Шумящий рой крылатых, юрких, беленьких фигур… И это тоже были «эльфы».
Он снова растерялся, увидав столпотворение: «Как можно сразу разобраться, что делать дальше? Вот если б кто-то нас встречал…» Но спутница вела себя уверенно и действовала четко. И ничего не оставалось делать, как молча следовать за ней.
Но не успели они влиться в рой, как на него внезапно снизошло то, что на местном языке звалось «Начальным Знанием». И под приливом озарения, он отыскал сначала нужный вход, а вслед за тем, внутри, и отведенную для проживанья «келью». (План здания со всеми закоулками вдруг сам собой явился в голове. А заодно - там прописались распорядок и уклад, и свод законов-правил местной жизни). Но главным для него, конечно, стало то, что рядышком, в соседней келье, такой же тесноватой и предельно скромной, нашла приют она. Его крылатая подружка…
Вот так, с того момента, втянуло их и повлекло с собой течение времени в фантастически-новом мире. На первый взгляд - размерено-нехитрое, но далеко неясное пока: по главным целям этой жизни. Ну а какой она была в «забытом» прошлом, - никто, как ни старался, так вспомнить и не смог. И даже «Знание» не одарило никого малейшим шансом…
А первый новый день для них закончился на редкость зрелищно.
Три неразлучных «солнца» вдруг и как-то разом - без всякого заката! - к восторгу новеньких перескочили в три огромные «луны». Как будто некто главный, наверху, включил специально заготовленные светофильтры.
И насмотревшись вдоволь на сияние, объятые небесной дремотой и трепетом волшебных чувств, они, в числе других, отправились по кельям отдыхать…
-4-
Утром нового дня глас «зашитых» инструкций объявил о всеобщем собрании. Он извлек сообщество эльфов из стесненных периметров келий и привел в огромнейший зал, сплошь увитый рядами ячеек. Они брали начало из центра, а затем бесконечной лентой убегали куда-то ввысь, постепенно исчезая из вида и сливаясь там, наверху, в однотипно-странное нечто.
И опять повинуясь Начальному Знанию, гипертуча крылатых созданий разворачивалась над спиралью ячеек, распадаясь на отдельные ручейки. А затем, превращаясь как будто бы в ливень, «орошала» собой ячейки. И при этом каждая «капелька»-эльф очутилась на месте - в своей; и ни разу никто не ошибся. Ощущалось присутствие здесь то ли замысла, то ли - закона... Но никто из собравшихся в зале ни расчета, ни смысла его не постиг…
А приятелю девушки вновь повезло. Ведь ячейка ее, как и келья, оказалась с ним совсем по соседству; разместилась здесь же по правую руку.
Вот теперь у него появилась возможность осмотреться в своих соплеменниках.
Тоже рядом, но по левую руку, развалился в ячейке с виду очень приметный эльф. Голова у того была совершенно голой, зато нижнюю часть лица украшал обильный покров.
«Да-да! Кажется, точно! Эта штука называется «бородой»! - внезапно припомнил он.
И пока разглядывал остальных, в непослушной памяти освежались словесные образы.
Вот те некрасивые эльфы, с сухой и морщинистой кожей, - ну конечно, конечно же! – «старики». А вот эта вертлявая «мелкота», что подпрыгивает без устали на сиденьях ячеек, расположенных по соседству с девушкой, - та вертлявая мелкота именуется, без сомнения, «дети».
Так, в конце-то концов, после беглого своего осмотра, он способен был заключить, что в загадочном зале, судя по лицам – (а тела у всех закрывала белоцветно-однообразная ткань), - что в загадочном зале присутствуют молодые и старики, а также «белые», «черные» и с «шафрановой» кожей эльфы.
И хотя настрой у собравшихся был заметно приподнят, обретался в пределах собрания и незримый дух настороженности. Оттого что эльфы, как они ни бодрились, но внемую и все как один задавали себе вопрос: «КТО займет место в центре зале? ЧТО он скажет и КАК поглядит на них?»
Но никто в центре зала не появился. А дальнейшее здесь развернулось само по себе. И конечно для всех неожиданно.
Ну, во-первых, сладкозвучно пропел как бы внутренний звон колокольчика. А затем, во-вторых, все нестройно, но тоже запели. Строки песни рождались у них в голове. А мелодия, щедрым дождем, проливалась откуда-то сверху. Смысл подаренной песни, - (но, скорее, это был торжественный гимн), - отличался большой простотой. В то же время он щедро дарил глубочайшие, сильные чувства. Окрылял новоприбывших эльфов умилением и покоем, озарял их высокими думами о надежном и праведном будущем.
А потом, оставшись невидимым, кто-то в зале отеческим голосом зачитал для них Первую Заповедь…
Так открылись занятия в ШКОЛЕ.
-5-
Поначалу жизнь эльфов под сказочным небом трех лун и трех солнц, в таинственной башне средь ароматного леса, протекала не слишком обременительно, а во многом - и с явной беспечностью.
Ведь у каждого был пусть и тесный, но вполне комфортабельный кров. И о хлебе насущном не слишком болели головы. Потому что, стоило им пожелать, как из прорези столика в келье вылетал прямо в руки аппетитно-ароматнейшний колобок. И вкусив его, все забывали про голод и жажду. (А по вкусу это был точно нектар!) Но если даже со временем ежедневные колобки «приедались», и кому-то хотелось разнообразить «меню», то всегда «под крылом» имелась возможность упорхнуть из башни на волю и отбыть на прогулку по лесу из «древоцветов». А там уже, примостившись удобней на нежно-душистой «кроне» цветка устроить себе небольшое, но при этом обильное пиршество. Ведь углубленье чаши любого растения копило в себе вязкий сок - подобие сладкого меда…
Свободным же от учебы временем каждый распоряжался, как мог.
Хотя арсенал развлечения эльфа широким разнообразием не отличался. Полеты и прогулки по цветочным угодьям, доверительные разговоры-беседы. А также веселые хороводы и совсем безобидные игры. Безобидные и невинные потому, что в них никогда не присутствовал дерзкий дух состязательности или борьбы (или прочие производные вызова). Не могло быть в веселых играх у эльфов ни обиженных, ни проигравших. Только радость - доступная всем.
Так гласили Школьные Заповеди…
И в беседах и в играх он всегда сопутствовал девушке. И летал и бродил точно нитью привязанный. Но она нисколько не возражала. Или потому, что вообще была на редкость общительной. Или потому, что ей просто с ним было в радость. А еще она также любила возиться с детьми, - с «мелкотой», что сидела на уроках с ней по соседству. И детишки, ответной привязанностью, как один, дружно вторили ей.
А еще к их компании присоединился и тот бородатый – ужасно занудливый! – эльф.
Бородач был необыкновенно серьезен. Обожал философствовать, выдвигая невообразимо скучные теории. И постоянно строил разные планы… Весьма туманные планы. Обыкновенно - в отношении их возможного будущего.
Но даже этого зануду могла она втянуть в водоворот какой-нибудь нечаянной забавы, расшевелить и все-таки развеселить. Поэтому философ-бородач, при прочих равных выборах, предпочитал общаться только с ними.
Невзирая на «коммунальность» сообщества, каждый эльф, по себе, был отдельным мирком. Находился как бы в замкнутом поле. Это поле надежно «скреплялось» с местной средой, позволяло эльфам нормально существовать и обходиться предметами быта.
Но в отношении «контактов» между ними… Вот здесь-то их поля и подчинялись странному закону. Закону бестелесной проницаемости. То есть каждый эльф мог свободно пройти сквозь другого. Пробежать, пролететь, проскочить - без нежелательных для обоих последствий! И в общем и в целом, данное (и при других условиях, возможно досадное обстоятельство) не слишком-то усложняло эфемерным созданиям жизнь. Наоборот, даже вносило в их быт своеобразно-приятные обстоятельства. Ведь каждый мог запросто разогнаться в воздухе и затем, чтобы сделать свой путь короче, пробуравить насквозь большую толпу, как ни в чем не бывало. И всегда под шум одобрительных возгласов и веселых аплодисментов!
Но даже в столь незыблемых правилах, не обошлось и без пронырливых исключений.
Когда эльфы становились или слетались в большой хоровод, проницаемость слегка отступала. И потому они могли взяться за руки. По-дружески и крепко - не более того… Но все равно, приятель девушки был страшно счастлив в данные минуты. Тепло ее упругой маленькой руки несло в себе такие трепетные чувства! О содержании которых, впрочем, он не слишком-то и рассуждал.
А еще… Еще он полюбил летать. Он как-то быстро, вдруг, освоил слюдяные крылья и научился делать в воздухе замысловатые перевороты-развороты. То камнем падал вниз, то круто мчался «в горку»; а то и вовсе – неподвижно зависал... Он забавлял ее и детвору: придумывал все новые и новые фигуры, - чем вызывал у них восторг и бурный до изнеможенья смех.
И даже бородач, поглядывая на его чудачества, пусть снисходительно, но тоже улыбался. А после, улучив минуту, когда повеселив их вволю, приятель девушки спускался на траву передохнуть, философ-эльф настырно принимался за свое: морочил головы пустыми разговорами. Особо бородач любил порассуждать на тему их учебы. Он заявлял, что курс, который изучают в Школе, хотя и выше и сложней, чем то Начальное, подаренное сразу эльфам, Знание, по сути - Серединчатый и Половинчатый. А это может означать одно: что впереди их ждет, куда как более глубокий курс по овладению Высшим Знанием. Не может просто быть иначе! Ведь для чего-то и к чему-то их готовят?! Пока, конечно, непонятно… Но что готовят – это факт!
Приятель девушки внимал ему скорее из сострадания. Вот надо же явиться в этот мир таким досадливым занудой! Сам он не слишком донимал себя прогнозами о непонятном, отстраненном (и от этого – весьма далеком) будущем. Да и учеба-то его не очень занимала. Конечно, он усердно и со всеми пел в зале умилительные песни. И повторял, вослед невидимому голосу, все эти праведные заповеди. Но не всегда улавливал их главный смысл. А некоторые находил забавными…
«Ты не убей, не навреди…» «Ударят по одной щеке, подставь в ответ другую…»
Как здесь кому-то можно навредить вообще - или, еще чего, убить?! Хоть левую подставь, а хочешь – правую, рука-то насквозь все равно пройдет! И ничегошеньки в народе не заденет.
Или, к примеру, «не прелюбодействуй», «не пожелай жены ближнего своего»…
Значит, «любить ближнего своего» – это, пожалуйста, можно. И не только можно, но и нужно - и очень правильно! Вот он же любит свою чудесную подругу! Да и у нее ближе и надежней друга, чем он, пока еще нет. А ведь «ЛЮБОвь» и это самое «пре-ЛЮБО-действие» - очень похожие слова… Выходит, есть любовь хорошая, и есть любовь плохая?! А это еще что за штука такая? «Жена»?.. Похоже, что будто бы - «девушка»?..
О данных сомнениях он попытался было сказать, когда они опять отдыхали компанией.
Детвора ничего из сказанного не поняла и только дружно смеялась над чем-то своим, веселым и детским. Бородач пропустил все мимо ушей, поскольку опять развивал «теории». Лишь она внимательно выслушала его. Провела руками над головой, словно хотела (если бы получилось) пригладить ему непокорные волосы, задумчиво улыбнулась и произнесла:
- Вот ты глупыш… Не сомневаться надо, а верить! Верить! Учить наизусть – и все!
А затем, глядя прямо в глаза, добавила:
- Ну, знаешь… Ты у нас точно какой-то… - НЕЭЛЬФ!
И частенько потом его так называла.
-6-
То, что без спросу вошло в их наивную жизнь и прослыло для них как самое первое НЕЧТО, застало сообщество эльфов врасплох. Переполошило, напугало, смутило…
В тот день все вращалось своим чередом, и компания девушки как всегда веселилась.
Дождавшись короткого перерыва в игре, бородач, по обычаю своему, взял очередное и скучное слово.
Но не успел «философ» и толком связать пары фраз, как его будто чем-то пронзило. Он внезапно вскочил с травы, лихорадочно озираясь вокруг. А потом - застыл в неподвижности, уперев свой взор в одному ему известную точку. И принялся громко и сбивчиво говорить:
- Я знаю, знаю кто мы! Мы здесь – никто… Мы - пошлая виртуальность… сплошной нематериальный осколок! Нет, скорей не осколок, а жалкий… неосязаемый слепок! С нашей бывшей человеческой жизни!!! Все, все здесь кругом – виртуальный обман! И нет здесь никакого «нового мира»… Нас просто засунули в буфер памяти. Или, в лучшем случае, в виртуальный буфер обмена…Взяли - и за-пих-ну-ли… Я знаю, знаю, о чем говорю! Слышите вы меня?! Вы, недалекие «эльфы»! «Эльфы», «эльфы»! - ха-ха-ха! В прежней жизни я был гениальным политтехнологом. Я выполнял пиар-заказы для самых тупых и богатых уродов. Я тоже делал с них видео- и аудио-«слепки». А затем, помещая в домашний компьютер, обрабатывал их. И выпускал в масс-медийную жизнь уже в виде облагороженных симулякров! Доверчивые простаки клевали на этих виртуальных «червячков» и, отдавая свои идиотские голоса, наделяли моих клиентов самыми важными полномочиями. Да-да! Это был очень прибыльный бизнес. И я в нем здорово преуспевал…
Но – боже мой, боже мой! - каких безнравственных монстров довелось мне приобщить к кормилу государственной власти… И какая ужасная смерть… Нет, она не ужасная, а… справедливая! Заслуженная… Потому что это не смерть, а истинно небесная кара!.. -
Поведение бородатого эльфа, его речь, из которой никто ничего не понял, тем не менее, переполошили внимавших ему. Детвора и девушка отпрянули в сторону и сбились там вместе, превратившись (из-за вездесущей проницаемости) во что-то многоликое, многорукое и многокрылое… И сам приятель девушки был сильно озадачен. Его немало удивили две тоненькие струйки влаги, что выбегали из-под глаз бородача и, протекая вниз, висели каплями на щедрых завитках кудряво-волосистого покрова.
«Ну да! Ведь эта влага называлась РАНЬШЕ «слезы!» - сообразил он наконец, настигнутый стрелой воспоминанья.
А бородатый эльф внезапно замолчал. Обвел печальным взглядом растревоженные лица, взмахнул рукой и, сгорбившись, как будто бы от гнета тяжкой ноши, побрел в цветочный лес…
Когда оставшиеся обрели способность к действию, приятель девушки отправился его искать.
Забыв свое умение летать, он тоже брел по гуще леса, пытаясь натолкнуться на следы. Но все попытки оказались тщетны. Философ-эльф исчез!
И только по дороге к дому, под пышным дерево-цветком, случайно он нашел как будто бы потерянные крылья. Точнее, их печальные осколки… Осклизшие и почерневшие…
Потом они все также посещали школу, где под диктовку ласкового голоса все также повторяли Заповеди. По-прежнему из столиков для них выскакивали ароматные колобки, по-прежнему никто в жилище не нуждался… Но только чаще доходили до эльфов тревожные вести об исчезновении сотоварищей. И все чаще прямо натыкались они на волнующие умы находки: осколки опавших крыльев… Паники не было, но в сообществе эльфов ощущалось растущее напряжение. И под гнетом данного чувства игры их получались, напротив, все отчаянней и веселей. И сплетение рук под час хороводов становилось все крепче и крепче…
А потом наступил момент, которого и он и девушка, каждый таясь от другого, опасались больше всего…
В тот вечер они долго кружили в многокрылом и шумном танце над лесом. И он, стараясь перекричать других, твердил ей счастливые вещи. Как вдруг! - она вырвала из его ладони руку и, словно подбитая невидимой стрелой, камнем ринулась вниз. Встревоженный, он сразу же последовал за ней…
Она стояла в пышноте травы, покачиваясь с пятки на носок, как будто бы хотела показаться выше ростом или, сорвавшись с места, - убежать. Точь-в-точь, как это было в первые мгновенья первой встречи… Но взгляд ее блуждал: в нем не читалось ни беспечности, ни ласки. А губы были твердо сжаты; и даже ни намека на улыбку…
- О боже! Боже…. Что я натворила?! Как страшно плакали-стонали дети!.. - всего-то и произнесла она.
Он не пошел за ней. Как будто кто-то прошептал ему: не надо, происходит «таинство»… Он и не знал, конечно, толком: а что такое это - «таинство»? Так, слышал слово в Заповедях. Но все же понял: лучше не мешать.
Потом, когда уже бродил по лесу, нашел осколки от крыла подруги. И чудо – проницаемость вдруг отступила! – смог подобрать один из них рукой и осторожно спрятать под одеждой.
Вернувшись в башню, он уединился в келье. Улегся на постель и долго так лежал впотьмах. Его томило странное, давным-давно утраченное чувство. И от него болело и щемило все внутри. И не хотелось вовсе жить… Как вдруг он вспомнил, как называли прежде это чувство… Оно звалось «тоской»… И исходило по щекам – «слезами».
Он начал вслух и сам с собою говорить:
- О боже, боже мой! Или ты КТО– и КАК тебя все называют?! Ну сделай так, чтобы со мною наступило НЕЧТО… И чтобы я исчез… Отправь меня, пожалуйста, туда!.. Туда, где бы ОНА была со мной все время рядом!
Потом он неожиданно заснул. И что-то странное пригрезилось во сне…
«Взрывной волной его швырнуло на колени. Пыль, едким облаком прорвавшись через прорезь в маске, запорошила целиком глаза. А дым и гарь - сжирали легкие…
Весь санаторий рухнул, а из-под хаоса развалин сочился, пробиваясь наверх, многоголосый и протяжный стон…
Одной рукой он тер саднящие глаза; в другой по-прежнему сжимал оружие. Вот, наконец, он вновь обрел возможность как-то видеть. Из-под завесы серо-черно-красной пелены, будто вобравшей и впитавшей этот ужас, явилась некая фигура. Завернутая в мешковатый балахон из ткани грязно-белого и неприятного для глаза цвета…
Фигура шла вперед. Одна рука ее висела плетью. Другая - спряталась под балахон и затаилась где-то там, на поясе.
Сквозь полуобморок, но до него дошло, что перед ним одна из террористок. Другие смертницы уже «взлетели в воздух»… А эта почему-то уцелела. И «белый» цвет ее наряда - всего лишь от известки… пыль.
А смертница его не замечала. Она все шла вперед, как будто по наитию, глядела в никуда - и видела там пустоту. Своими карими, красивыми и чуточку в миндалинку глазами.
Ни рассуждать, ни сомневаться было нечего. В нем заработал сам собой спецназовский рефлекс.
Чтобы поставить в схватке точку, хватило ровно выстрела. И пуля угодила смертнице в ее сокрытый тканью лоб. И умерла она мгновенно. Осела будто кукла вбок, а дальше – завалилась на спину.
И тут он….
И тут он с холодной досадой признал: ведь надо же - смертельно ошибся! Хоть и не сапер, но ошибся в свой первый - и в самый последний раз… Подвела его некстати контузия…
Потому что рука террористки отцепилась безвольно от пояса и отпустила на волю до этого прижатую кнопку.
Потому что лишь мгновение спустя, на трупе ее распустился огромный и яркий цветок. Жестокой и огненной силы…
Чьи проклятые лепестки, распустившись, достали, дотянулись – и дико ворвались в него. Разорвали на никчемные осколки его молодую и непрожитую жизнь… и весь неприветливый свет…
И даже бессмертную душу…»
Он, вздрогнув, проснулся. И понял, что внутри зарождается мощный ЗОВ. Не задумываясь, выпорхнул он из окна и спикировал в спящий, прекрасный под светом фантастических лун и волшебный, как детская сказка, лес. И только успел прикоснуться травы, как все его эфемерно-эльфово тельце заломило, скорежило, а спину пронзила такая жуткая боль, словно бы кто-то большой и неловкий обрывал ему, как последнему насекомому, крылья. Закатывая от немыслимой боли глаза, он в последний раз, на прощанье, узрел, что все три огромных луны задрожали, некрасиво смазались – и исчезли потом… к загадочной «матери»! А он вновь за такое недолгое (по масштабам вечности) время погрузился куда-то, - нырнул в непонятно-черную мглу…
-7-
Из забытья Его извлек ритмичный звук.
«Ту-дух, ту-дух, ту-дух…!» Стучало громко - тут же, рядом…
Прислушавшись, Он понял: это в нём!
«Ту-дух, ту-дух…» - гремело будто молотом в груди. Жило и билось: словно «бычье» сердце…
Тьма перед взором расплывалась, - сокрытое являло очертания.
Вот наконец Он хоть немного осмотрелся. Штрихи диковинной растительности, расплывчатые силуэты с пышной кроной… Рисованный, как будто бы художником впотьмах, эскиз загадочного света.
Он осторожно двинулся вперед, - и тут же, в изумлении, остановился.
От первых двух шагов, довольно робких и неловких, казалось, рухнул этот мир!
Такими гулкими и «мегатонными» послышались они внутри… А следом что-то извернулось и сильно зацепило по ноге…
Он посмотрел туда, и если б мог, то непременно бы зажмурил «очи».
Ведь то, что Он увидел там, внизу, - трехпалое, когтистое и перепончато-чешуйчатое, и с пикой острой шпоры позади! - не вписывалось в человеческое тело. Оно могло назваться только «лапой»… А возле отвратительной конечности, еще одним анатомическим сюрпризом, метался судорожно… хвост.
Из темноты в прыжке метнулось нечто. Он толком не успел сообразить, как тут же, в цепком прикусе, раздался лязг смертельных челюстей.
Его. Клыкастых. Челюстей.
Раздался хруст костей, а следом визг… предсмертный хрип…
Он проглотил добычу целиком, не разобрав ни запаха, ни вкуса. Смешавшись со слюной, на черную ложбинку росою выпала чужая кровь…
До чертиков ошеломленный происшедшим, Он все же больше примерялся к этому - «иному» - телу. Все больше познавал его, срастался с ним: «Каких еще сюрпризов ждать!»? Но ждал, прислушивался, приживался…
И вот настал момент, когда Он твердой поступью отправился вперед. Навстречу полной неизвестности, крадущейся молчком по хищным сумеркам рассвета.
Его «шаги» скорее были как скачки. Но несмотря на исполинский вес, Он резво «зашагал» по «джунглям». А если попадалась на пути, ломал или растаптывал преграду.
Лес, будто зверь учуяв мощного соперника, внезапно уступил дорогу – расступился.
Он очутился у поверхности воды. Лесное озерцо, в тумане, с прозрачной и манящей глубиной….
Лучи светила одолели высь макушек. Лес просыпался, заполняя все вокруг диковинными и пронзительными звуками. Истошный вопль перекликался с томным кваканьем. Им вторили шипение и скрежет...
«Иное» тело пробудило жажду.
Присев на лапы, балансируя наклон хвостом, Он потянулся к озерцу напиться – и вдруг столкнулся взглядом с тем, что отражением покрыло воду.
Вот так он увидал… Cебя!
Могучего тираннозавра… Грозу когорты первобытных бестий из утонувшей в глубине веков эпохи… «Музейный» экземпляр по королевской кличке «Rex»…
Он отстранился от воды и, распрямившись во весь рост, втянул что было сил сквозь ноздри воздух.
Мир развернул свои границы, снабдив Его сверхчутким обоняньем. Вокруг плескалось море запахов, а из него - бежали реки-ручейки разнообразных их оттенков.
Но и в таком безбрежном море Он отличил и выбрал лишь один.
Тот самый, что сочился где-то близь - и наполнял Его большое сердце страстным чувством… Что нес в себе отменный аромат соблазна и пробуждал в самце неистовую похоть…
А источать тот аромат могло лишь возбужденное, готовое к немедленной усладе лоно.
Сомнений не было: Она, конечно же, Она!
Такая же неистовая и красивая. Отныне и навек – Его желанная Подруга-Самка.
И в дикой радости Он испустил призывный рык.
Ужасный, громовой, но в тоже время сладкий и щемящий!
И затаив дыханье, ждал ответа…
А над безлюдно-девственной Землей, над огнедышащим ее ландшафтом уже расправил перепонки долгих крыльев багряно-мезозойский адский день.
День новых, пусть как смерть жестоких, но самых честных для НЕЭЛЬФА правил.
***
Павло Бурлак
октябрь-2005