Мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего.
(1 Ин. 4:21)
– Так что вы хотите? – волшебник с нескрываемым интересом глянул из-под густых бровей на бродягу.
– Узнать, – хриплым голосом ответил скиталец. – Я столько пережил из-за этого, что теперь… – он устало посмотрел себе под ноги. – Теперь больше ничего не хочу. Только знать бы, ради чего все это было. – Вид бродяги оказался измучен; длинные сальные волосы сплелись между собой, на изношенной, местами порванной одежде виднелись давно запекшиеся пятна крови.
– Хорошо, я… ммм… – между седых бровей волшебника появилась складка, – постараюсь помочь вам узнать все, что вы хотите. – Он, погладив длинную сивую бороду, с интересом разглядывал скитальца, забредшего в его хижину. Волшебника несколько пугал чуть заметный шрам, окружающий шею бродяги.
«Найти мой дом в лесу не так-то и легко, – рассуждал маг. – Похоже, бродяге действительно важны тайны, о которых расспрашивает. Пожалуй, стоит ему помочь».
– Только давайте вы сначала выпьете чего-нибудь, расслабитесь, – проявил он дружелюбие. – Расскажите, что с вами такое произошло. Объясните, почему вы так сильно хотите узнать о тайне. Вот после всего этого я и постараюсь вам помочь, – маг протянул скитальцу стакан браги.
– Благодарю, – хрипло ответил бродяга и, устало глотнув настойку, начал свой рассказ. – Началось все достаточно…
Началось все достаточно необычно. Ничего подобного со мной никогда не случалось. Эх, знал бы, во что все в итоге выльется!.. Впрочем, ладно.
Направлялся тогда в какой-то город. Целей особенных не было, да и быть не могло. Какие могут быть цели у обычного бродяги? Просто ходил по свету, уподобившись вольной птице, с восхищением ощущал дующий в лицо ветер. Свобода!
Кротчайший путь в город пролегал через лес, но там не было тропы. Пришлось самому выбирать дорогу, пробираясь через чащобу. Лес был достаточно дремуч – куча сосен и утыканных то тут, то там елей. Вдобавок заросли молоденьких дубов и рябин, горсть раскиданных в лесу поваленных ветром деревьев, исчезающие в глубоком мху ноги – словом, не лучший путь. Поэтому и люди сюда захаживают изредка.
Целый день пробирался через чащобу. Смеркалось. Начал искать место для ночлега, как взгляд привлек вековой дуб. Не знаю, что уж в нем было особенно – может, только огромные размеры и гордая величественность. Но чувство непонятной исключительности дуба влекло; я подошел к нему. Взглянул наверх, начал зачем-то ходить кругом, внимательно рассматривая. Ощущение таинственной тяги усиливалось, не давало уйти. И тут заметил что-то странное…
Я нагнулся и… узрел среди корней какой-то свиток. Непохоже было, что он просто у кого-то выпал – пергамент явно специально положили возле древа, слегка прикрыв прошлогодней листвой. Я взял его и начал рассматривать; пожелтевший лист был перевязан серой бечевкой. Аккуратно развязав веревку, медленно развернул свиток. Чувствовал, как любопытство охватило душу. Желание узнать неизведанное трепетало в груди.
Пергамент был испещрен непонятными символами. Я – человек в совершенстве владеющий пятью языками, а тут на тебе… Даже и приблизительно не мог сказать, на каком наречии надписи. Явно только одно – древнем, потому как язык напоминал рунический, а руны сейчас используют лишь гномы, закопавшиеся в шахтах и не интересующиеся прогрессом. Но все равно, даже зная гномье наречие, не мог прочесть свиток. Только… только, ощутив екнувшее сердце, увидел знакомый знак: «666».
Желая возвратиться к пергаменту после и попытаться хоть как-то расшифровать текст, сунул свиток в заплечный мешок. Думал, еще не скоро возвращусь к нему, как вдруг…
Ступая дальше и продолжая разыскивать место для ночлежки, увидел далеко впереди чью-то тень. Нечто внутри подсказало, что имеется опасность. Положил ладонь на эфес меча. Стальной холодок, пробежав от рукояти по руке, направился к сердцу. Но я тот час прогнал его оттуда, направив по жилам – в подобных ситуациях нужно хладнокровие.
Подойдя ближе, понял, что это человек. Укутанный в темный плащ, он шел ко мне навстречу. Лицо терялось в тени капюшона.
– Приветствую, – начал я с дружелюбной ноты. – Что вас занесло сюда так поздно?
Незнакомец, ничего не ответив, остановился. Я почувствовал его пристальный взор.
– Могу вам чем-то помочь? – с осторожностью спросил я, остановившись. Руку, лежащую на эфесе, спрятал под облаченьем.
Странный человек молча стоял и не двигался. Легкий ветер трепал подол его плаща, но вовсе не ощущался мною, что показалось достаточно странным.
Почувствовал, что стычки не избежать. И тут по спине пробежали мурашки – увидел, как глаза незнакомца сверкнули в тени алым цветом.
– У тебя есть одна моя вещь, – послышался из-под капюшона ледяной голос.
Сердце екнуло, вспомнив о пергаменте.
– Я чувствую, – продолжил незнакомец, – ты сильнее меня. Поэтому я готов купить свиток.
Вопросы – что это за таинственный человек, как он здесь оказался и откуда узнал про пергамент – не волновали в тот момент, ибо отчаянно охватило размышление, как же поступить.
– Я предлагаю тебе пятьсот золотых, – прозвучал неестественный (так не может говорить человек!) голос незнакомца.
Меня пронзил шок. Такая огромная сумма мне, обычному бродяге, совершенно ни к чему. Я люблю жизнь вольного беркута, которой существую, и ничего не собираюсь менять в повседневности. Золото – лишняя в бытие скитальца вещь.
– Мне не нужны деньги, – хрипло ответил я.
В голове же отчаянно метался вопрос: как поступить? Монеты действительно не нужны, но и свиток для меня совершенно бессмыслен. А он незнакомцу, похоже, дорог. Кто же тот человек? Как-то он не нравится мне – чувствую, ничего хорошего от него не жди…
Нет! – пергамент все же лучше оставить себе. Мало ли какие тайны и какая мощь скрывается в нем – руны же явно древние. Попади сильная магия в плохие руки, хорошего не жди!
– Я предлагаю втридорога, – с напором изрек незнакомец.
– Нет, – твердо ответил, сокрушая давление неизвестного. – Свиток останется у меня.
Услышав шипение человека, ощутил дуновение ветра. Потом еще одно, более сильное. И, наконец, начался грозный вихорь. Засохшие листья, иголки, легкие ветки, непонятно откуда взявшаяся пыль взметнулись в воздух и начали кружить вокруг таинственного человека.
Я с яростью обнажил меч, желая показать свою мощь. Стальной звон пронзил чащобу.
– Если хочешь, – прорычал сквозь зубы, – попробуй забрать свиток с силой.
Глаза неизвестного сверкнули под капюшоном красным блеском, ветер тут же медленно утих.
– Нет, я не могу… – недовольно промолвил человек. – У меня не хватает сил побороть тебя. Твоя мощь слишком велика.
Тяжело дыша от злобы, я опустил клинок. Взгляд яростно сверлил незнакомца.
– Очень интересно, – проговорил волшебник, поглаживая длинную бороду. – Очень интересно… Зачем же ему нужен был этот свиток?
– Вы знаете, – с придыханием и надеждой спросил бродяга, – кто был тот человек?
– Ммм… – задумчиво протянул маг, сощурившись. – Догадываюсь.
– Кто же он?
– Один из… старых знакомцев. Но это не имеет значения. Главное же – свиток, – волшебник посмотрел в глаза бродяге и строго спросил: – Он у вас?
– Да, конечно, – вздохнув, ответил скиталец. – Вот он.
– Очень интересно… – внимательно рассматривая пергамент, волшебник погладил бороду.
– После всего, что случилось, я хочу только одно, – хрипло промолвил бродяга. – Узнать, что же это за свиток.
– Руны знакомы… Сейчас скажу, что они гласят, – маг, о чем-то задумавшись, почесал лоб.
Некоторое время он молча глядел на пергамент. От волшебника исходило напряжение.
– А вы, – маг будто опомнился, – пока я перевожу, рассказывайте. Что же случилось потом?
– Ну да, конечно, – скиталец снова глотнул брагу.
Остальную дорогу постоянно казалось, будто за мной кто-то следит. Но я никого не замечал. На следующий день выбрался из леса и нашел довольно хорошо утоптанную дорогу. Решив, что она доведет меня до нужного города, начал двигаться на восток. Но прошел не так уж много, как услышал доносящийся спереди топот копыт. Шага не сбавил – уверенно ступал вперед, зная, что кавалерия не создаст проблем.
Когда послушался звон кольчуг и хохочущие голоса, смог определить, что лошадей больше десятка. На повороте появились конные, сопровождаемые столбом пыли.
– Стой! – услышал крик кого-то из всадников. – Что ты здесь делаешь? – обратившийся ко мне наездник был среди кавалерии главным.
– Брожу по свету, – тихо ответил я.
– Куда направляешься? – строго осведомился всадник.
– У меня нет направления, – умиротворенно произнес. – Я всего лишь бродяга.
– Где твой дом, бродяга?
– Мой дом – земля Божья.
– Ха! – раздалась чья-то усмешка. – Философ чертов! – Конные дружно захохотали. Я слегка улыбнулся.
– Ладно, оставим его. Пускай бредет себе по земле Божьей. Но! Пошла!
Конные начали двигаться дальше, проскакали мимо, обдав столбом пыли. Недовольно сплюнул сухую горечь во рту. И тут главный кавалерист остановился, развернул лошадь. Наездник уставился на меня:
– Неаким, это ты? – прозвучал его ошарашенный голос.
Я почувствовал, как сердце подпрыгнуло. Восторг начал закрадываться в душу.
– Винлен? – вырвался из моих уст шепот.
– Неаким! – воскликнул всадник. Он тут же спрыгнул с коня, подбежал ко мне, но остановился в паре шагов. – Брат мой! – Винлен раскинул руки в стороны, желая обнять.
Чувствовал, как дверь, имя которой Счастье, начала широко отворяться, а я медленно ступал в нее. Внутри груди все сжалось, по коже пробежали мурашки, глаза защипало от появившихся вдруг слез. Эмоции отдаленно напоминали слушание давно забытой трепещущей душу мелодии, но исступление было в тысячу раз сильнее.
– Винлен! – услышал свой голос, так и не заметив, как обнял брата. Слезы сами собой потекли, будто из раненного сердца.
– Сколько лет, брат! – звучал до боли знакомый голос родного человека.
– Да целое тысячелетие! – я всхлипнул.
– Брат мой! – только и смог вымолвить рыдающий Винлен, заключенный в мои тески.
Отпрянув от брата, всмотрелся в его лицо, но все перед глазами плавало от слез.
– А ты оброс, – с улыбкой сказал он; по его лицу текли слезы.
– Ты тоже сильно изменился! – расхохотался я, снова обняв Винлена.
Трепет встречи после долгой разлуки и обилие слез продолжались невероятно долго. Но вот первый убивающий остальные чувства восторг от новой встречи медленно растворился и брат поинтересовался:
– Куда вообще направляешься?
– Да как-то нет особого направления, – молвил. – Как всегда – брожу.
– Да уж, узнаю брата, – улыбнулся Винлен.
– А ты куда?
– Я сейчас в Храм Гавран.
– А что там?
– Ты не знаешь? – нахмурил брат с улыбкой брови. – Ну да, конечно, не знаешь! – ухмыльнулся Винлен, увидев мой непонимающий взгляд. – Тысяча лет же, – усмехнулся он.
– Это точно, – засмеялся я. – А что там? – повторил вопрос.
– У меня появилась жена, Уласи, – счастье вылетело из души брата.
– Поздравляю, – улыбнулся.
– Благодарю. Так вот, она очень верующая. И я по ее просьбе начал строить храм. Уже около десяти лет с начала строительства прошло. Ну, Уласи пару месяцев назад отправилась в Храм Гавран. Узнать, как там все заканчивается. А сейчас, сказал мне недавно гонец, строительство завершено. Вот я и еду.
– Ясно, – с улыбкой ответил я. – А сколько лет уже женат?
– Да больше десятка будет. А ты сейчас как? Все так же живешь?
– Да-а, – протянул я, – все так же.
– Слушай, брат. А давай со мной поедем в храм-то. Не виделись же кучу лет!
– Ну… – посмотрел на небо: облака плыли задумчивыми перьями. – Почему бы и нет? В конце концов, не во дворец же! А Храм Гавран мне что-то и самому захотелось увидеть, – тут же заглянул Винлену в глаза. – Да, брат, я с тобой!
Родной кавалерист в ответ радостно рассмеялся.
– Доберемся вместе до храма, – продолжил я рассуждать, – а там уж каждый пойдет своей дорогой.
– Как вижу, – сказал брат, глядя на мой клинок, – ты все-таки не продал этот меч.
– Конечно! Чистый мифрил же! – широко улыбнулся, скача на коне, выделенном братом. Ветер с шумом хлестал в лицо, дыхание время от времени захватывало от порывов.
Наездники безмолвно двигались сзади.
– А мифрильную кольчужку-то продал, – хитро ухмыльнулся Винлен. Его доспехи блестели.
Некогда плывущие над головой облака исчезли, отдав власть насыщенно-голубому небосводу. Ярко светящее солнце сочно освещало дорогу, по которой мчалась высокопоставленная конница, но лучи падали и на лицо, слепя. Впрочем, это вызывало лишь восторг. Светило не палило, но грело, лучезарно улыбаясь всему живому. Слева уходил на юг лес, а справа, недалеко от дороги, текла река, пытаясь догнать водами кавалерию.
– Кольчуга – лишняя штука. Я дерусь не так уж и часто – зачем же мне доспехи? – сказал я. – Тем более, это лишняя тяжесть, да и ненужные взгляды приковывает…
– Мифрил не такой уж и тяжелый, – подмигнул брат. – Но я знаю главную причину, по которой ты не носишь доспехи.
– Какую? – я с улыбкой стал разглядывать скачущего рядом Винлена.
– Ты – лучший фехтовальщик на тысячу миль вокруг. Тебе они просто не нужны.
– Не льсти мне, брат, – засмеялся я.
– Да при чем здесь лесть? Ты же при мне дюжину воинов уложил! Ррраз – и все, почесывая затылок, на лопатках валяются. Главное, целы и невредимы. На это, брат, никто больше не способен.
– Да они ж пьяные все были!
– Не пьяные, – парировал Винлен. – Просто чуть-чуть выпили.
– Но как они могли чуть-чуть выпить, когда и меч-то держали криво и боевой клич орали невнятно? – я фыркнул.
– Да ладно тебе! Только такой фехтовальщик как ты смог достать этот меч, – указал Винлен на мой клинок.
– Мне просто повезло.
– Да ну тебя! Обычные вещи признать не можешь…
Разговаривая о прошлой жизни, былых геройствах и постоянно перешучиваясь, ехали мы несколько часов. Но тут Винлен взял нехорошую ноту, начав неприятный мне разговор:
– Брат, а почему бы тебе не бросить с этим?
– С чем? – напряженно спросил.
– Да не придуривайся! Я, конечно, о той жизни, которой сейчас живешь, – сурово молвил Винлен. – Завязывай с этой чушью, бродяжничеством!
– Я не хочу завязывать, – подняв брови, сказал я спокойным голосом.
Радостное настроение брата вдруг бесследно исчезло, сменившись строгостью и нотками крика:
– Почему же? Чем тебе нравится эта жизнь?
– Это мое… призвание, что ли.
– Твое призвание – быть нищим?! Какая чушь! Давай, брат, поехали со мной во дворец! Ты же, в конце концов, герцог!! – Винлен почти кричал.
– Я больше не герцог, – тихо ответил, опустошенно смотря на проносящуюся под ногами дорогу. – Дворцовая жизнь не для меня. Я продал свое имение и раздал все деньги беднякам. Я не могу и не хочу быть знатным и богатым. У меня не получается жить в роскоши.
– А быть нищим разве лучше?
– В этом нет ничего плохого. Просто мне от жизни ничего не надо. Я счастлив не иметь богатства. Не желая ничего, от каждой мелочи получаю кучу радости. Зачем мне дворцовые интриги? К чему проблемы? Я же один из самых счастливых людей! И не хочу ничего менять в жизни.
– Я знаю, кто ты… Ты, брат, чертов философ! – сменил вдруг Винлен крик на хохот. – И из-за каких-то непонятных мыслей портишь всю жизнь… Брат, она не вечна! – печаль опустила его голову.
– Я прожил уже больше половины жизни. И года, когда без всего начал бродить по свету – самые лучшие.
Винлен, подняв голову, грустно посмотрел вперед.
Мы мчали навстречу закатному солнцу, пытаясь догнать непостижимое алое светило. Тьма охватывала небосвод, а кровавая рана расползлась по горизонту, пророча наше будущее.
– Брат, – молвил я после паузы печального молчания, – мы с тобой совсем разные люди. И это несмотря на то, что кровь в нас течет одна. Если тебе вдруг нужна помощь – говори. Я на все пойду ради тебя. Если у тебя проблемы во дворце, я обязательно помогу. Я сделаю невозможное, только бы дать тебе опору.
– Не-е-ет, – отчужденно ответил всадник. – У меня все хорошо. Я только хотел, чтобы ты хорошенько подумал и сделал свою жизнь лучше.
– Моя жизнь как никогда хороша, – я печально улыбнулся.
– Но… Если что, брат, говори. Если попадешь в неприятности, сообщи как-нибудь. Я жизнь за тебя отдам!
– Ты же меня знаешь, – я ухмыльнулся. – Я всегда свои проблемы решаю сам. И никогда никого не прошу о помощи.
– Знаю, да. Но, если что!..
– Конечно брат, – я с грустью посмотрел на Винлена – он был печален. – Слушай… а ты сам чем сейчас промышляешь?
– Ну… как бы это сказать… – неуверенно проговорил он.
– Опять воюешь? – спросил я с долей грусти.
– Да, – неохотно ответил Винлен. – Пытаюсь как-то расширить свои владения. Знаешь, положение герцога обязывает.
– И что, – пессимистически глянул вдаль, – расширил?
– В какой-то степени. Сейчас воюю не так часто, как раньше, но… – всадник о чем-то задумался.
– Брат, завязывал бы ты с этим.
– Да, хорошо было бы. Только не получится. Слишком… слишком сильно погряз во всем этом.
– Из-за таких вот междоусобных войн, – мрачно сказал я, – держава скоро развалится.
– Да уж, – отчужденно проговорил герцог, – это точно. Но обратного пути нет, понимаешь?
– Ну да. Только почему бы тебе не плюнуть на все, а? Брат, взявшийся за меч, от меча и умрет. Ты убивал и, к сожалению, тебя самого убьют. С этим ничего не поделаешь – таков уж закон жизни.
– А ты? – Винлен с интересом заглянул мне в глаза. – Ты – лучший фехтовальщик, но убивал?
– Нет, брат, – я посмотрел в пустоту. – Никогда даже и не думал кого-нибудь убить. Фехтование для меня – способ самосовершенствования, но никак не убийства.
После этих слов, разговор прекратился. Какое-то время скакали в молчании, но тут:
– Но! – крикнул брат, пришпорив коня и жестом указав кавалерии ждать на дороге. Я, ускорившись, последовал за ним.
Дорога текла параллельно реке. Винлен свернул с тропы к берегу, промчался мимо кустов и, остановившись у воды, слез с коня и начал молча смотреть на несильное течение.
– Здесь что-то особенное? – я спустился с лошади и огляделся.
Высокая трава резко указывала границу между прозрачной – можно разглядеть даже каменистое дно и снующих то тут, то там рыбешек – водой и твердью. Поваленное ураганом дерево, мостом лежало над рекой. Сухие, почти полностью обломанные, ветви торчали из его коры, обросшей мхом. Другое древо, еще живое, но уже старое нависло над рекой, будто сгорбившийся дед над внучкой, создавая тень на алой от закатного солнца воде. Голые корни устало ползли с берега в воду.
– Нет. Просто… просто хотел дать тебе это, – Винлен снял с рукояти меча яблочко, достал оттуда маленький камешек и протянул мне.
– Что это?
– Это мой тебе подарок. Возьми его.
С неуверенностью смотря на брата, взял камень. Черный, с горстью беленьких точек, словно в миску подсолнечных семечек замешали чуток риса и кучку блестящих, переливающихся всеми цветами радуги, крапинок-бусинок. Камень казался совершенно обычным, значит…
– Он магический, – в моем голосе смешались нотки вопроса и утверждения.
– Да, но это не имеет значе…
– Что он делает? – хмуро перебил я брата.
Он робко посмотрел под ноги:
– Он… он дает тебе жизнь, – тяжело выдохнув, ответил Винлен.
– Что это значит? – спросил я повелительным тоном.
– Это значит… это значит, что ты теперь бессмертен. Если тебя вдруг убьют, камень воскресит тебя. Но помни, только один раз.
– Брат, а как же ты? – я почувствовал, что у меня между бровей появилась складка.
– Мне… у меня уже есть такой… – как-то неуверенно проговорил Винлен, стараясь не смотреть в глаза.
– Я не могу взять этот подарок.
– Ты должен, – брат сурово посмотрел на меня из-под бровей. – Нет – ты обязан, – проговорил он сквозь зубы. – Я чувствую… – Винлен тут же стал печален и опустил взор.
– Что ты чувствуешь? – я напрягся.
– Э-э… Ничего. Это не имеет значения… – у брата на лбу появилась испарина.
Медленно перевел взгляд на камень, потом на свой меч. Не долго думая, снял с эфеса яблочко и заключил в полую область подарок.
– Спасибо тебе большое, брат, – медленно подойдя вплотную к Винлену, крепко обнял его.
– Так значит, вы герцог? – волшебник с любопытством смотрел на бродягу.
– Нет, – скиталец опустил печальные глаза. – Это мое прошлое.
Он положил ладонь на рукоять меча и нежно погладил яблочко. Глаза бродяги тут же наполнились слезами.
– Подарок брата, – почти неслышно прошептал он. – Спасибо тебе, брат, – сказал скиталец, будто в трансе. Потом тяжело вздохнул и серьезно посмотрел покрасневшими очами в глаза волшебнику. – Так что там со свитком?
Маг, подняв брови, опустил глаза на пергамент и задумчиво погладил бороду:
– Свиток рассказывает о достаточно интересной вещи. Здесь говориться, – волшебник, выдержав паузу, посмотрел на бродягу, – что Бог, создавший людей на самом деле Темный. Он – духовное зло. А люди – Его приспешники, почти как бесы. Люди постоянно выполняют волю Бога Тьмы. Как видишь, – маг иронически усмехнулся, – очень удачно. Тут даже все это доказывается. Числом зверя считают шестьсот шестьдесят шесть: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его – шестьсот шестьдесят шесть»*. В свитке написано, что, согласно нумерологии, три сложенные шестерки (нумерология же подразумевает сложение) образуют восемнадцать. А единица плюс восьмерка – это девять. Или если перевернуть три шестерки – будут три девятки, а если сложить их, тоже будет девять… Девятка же в нумерологии считается числом Бога…
– Теперь я все понял, – незримая рука подняла скитальца со скамьи, в очах загорелся огонек. – Теперь все ясно, – он с легкой улыбкой посмотрел на волшебника. – Тайна раскрыта.
– Так что же вы поняли? – волшебник внимательно смотрел на скитальца.
– Видите ли, вскоре мы с братом добрались до Храма Гавран. Издали смотреть на постройку ну никак не получалось без восхищения. Среди кучи раскиданных по местности маленьких домишек он выглядел как парящий вокруг муравьев огромный коршун. Каменные хижины были серы. Храм напоминал легион пик, по разной длине воткнутых в землю. Форма фундамента, насколько мог определить глаз, отдаленно напоминала круг, но со множеством острых углов. Каждый кирпич, каждый камень, казалось, был вытянут стремлением оказаться близ Бога. Высокие острые окна, двери – все желало уединения со Всевышним. Храм пытался взлететь сплошными острыми окончаниями, оторвавшись от грешного мира. Он символизировал человека – черен от грехов, пропитан мрачностью, но, не смотря ни на что, стремящийся на Небеса.
Сердце легонько шептало: что-то в храме особенное.
– Вот он, Храм Гавран, – с улыбкой сказал брат, никак не в силах наглядеться с холма на новую постройку. Взор его излучал восхищение.
Но шепот сердца не позволял мне уподобиться брату, отдавшись восторгу – хмурость захватила лицо.
– А почему ты выбрал для строительства именно это место? – я глянул на Винлена.
– Это не я выбрал… а жена. Именно Уласи хотела построить Храм Гавран. А место это она выбрала из-за, – брат посмотрел на меня, – из-за святости земли. – Он снова взглянул на открывающийся с холма вид. – Здесь святой город, – Винлен еще какое-то время созерцал постройку, потом пустил коня галопом.
Внутри оплот богомольцев казался гораздо больше, чем снаружи. Рифленые колонны возносили свод, и, в то же время, не давали ему, оторвавшись, оказаться близ Небес. Храм взлетал; все в нем парило над сем миром. А солнце, уже так близкое, светило в огромные витражи, украшенные яркими узорами. Лишь из окон лился свет – опущенные с небес светильники были не зажжены; получался полумрак.
Шаги гулко терялись в священной тишине.
Подняв голову вверх, почувствовал себя вольной птицей. Храм даровал чувство полета.
– Все, – тихо и заворожено молвил Винлен, но его голос показался громким, – храм наконец-то построили.
Брат с блаженством кругами ходил по своей постройке и тут, остановившись, широко улыбнулся стоящей у острого арочного входа женщине, облаченной в темное богомольное одеяние. Мгновение – и он метнулся к ней. Сильные объятья с крепким поцелуем надолго объединили их.
– Уласи! – услышал я страстный вдох брата.
Жена никак не могла наглядеться на мужа, точно алчущая на предмет вожделения, с той лишь разницей, что ощущалось внутреннее сияние Уласи. Винлен полностью впитывал ее тепло, и тут же возвращал, многократно преумножив.
Но мрак закрался мне в душу. Чудилось, будто каждый камень в стенах храма имел сотню глаз, бессовестно пялившихся на меня. Казалось, все нагло рассматривает мою сущность, безбожно высасывая соки жизни.
Недовольно поежившись, оглянулся. Никого, конечно же. Только откуда сие чувство? Уж не родственница ли ему – паранойя?
Нет.
Уласи перевела взгляд с мужа на меня. Влюбленность, излучаемая ею, тут же сменилась хитрой ухмылкой. Жена брата начала медленно ступать ко мне.
– А, – с улыбкой положил ей Винлен на плечи руку; он не заметил странного изменения в поведении жены, – познакомься с моим братом, Неакимом. Воспользуйся, так сказать, моментом общения с ним, – брат счастливо рассмеялся, – а то потом не скоро получится увидится с ним. Видишь ли, он ведет… так сказать, вольную жизнь. Свободен как птица в небесах!
Лицо Уласи не разделяло восторга Винлена – на ее лик будто опустилась тень. Чудилось, что ее кожа побледнела, иссохла, обтягивая череп.
– Приятно, Неаким, с вами познакомиться, – богослужительница улыбнулась, но улыбка больше напоминала оскал.
Мои ноги подкосились, сердце отчаянно забилось. Мрак, исходящий от Уласи, очутился в сердце. Ее лицо напоминало вид мертвеца, но глаза были полны жизни. Они полностью – от белых яблочек до черных зрачков – налившись кровью, блеснули алой вспышкой.
Пошатнувшись, сделал шаг назад. Рука безвольно потянулась к рукояти клинка.
– Ничего не выйдет, – заметив это действие, произнесла ледяным голосом Уласи. – Ты слабее меня.
Все вокруг куда-то исчезло: и брат, и устремленный в небо мрачный храм. Даже пол исчез – все окутала мгла. Будто затмение солнца уничтожило свет. Лишь дьявольский вид священнослужительницы никуда не исчез – она стояла рядом с яростной ухмылкой-оскалом.
– У тебя есть одна моя вещь, – голос женщины звучал ненормально – так не может говорить человек. Это смесь шипения с рычанием, но и животные не в силах издавать сии звуки. – Отдай мне свиток.
– Я… я… – перед глазами появились светящиеся разными цветами точки. Я схватил меч, дабы показать свою силу, но все окуталось тьмою, поплыло куда-то вверх и в сторону. Разноцветных точек стало больше, они слиплись воедино, создав вспышку света, переросшую в кроваво-красную пелену.
Мгновение – и все исчезло, погрузившись во мрак.
Вдали (будто я находился на дне колодца, а сверху меня звали), прерывая бессознательное состояние, раздался голос брата. Звук начал приближаться, беспокойные нотки в зове стали усиливаться.
Я открыл глаза, сфокусировал взор. Винлен, согнувшись, обеспокоено смотрел на меня.
– Ну, слава Богу! – голос его начал звучать уже нормально – вблизи. – С тобой все в порядке, – облегченно произнес он, тяжело вздохнув.
– Где я? – прокряхтел, ощутив подступивший к горлу тошнотворный комок.
Попытался привстать. Я одетый лежал на чьей-то кровати; даже меч был пристегнут на поясе. Одинокая свеча тускло освещала маленькую комнату с каменными стенами; за окнами была ночь. Чувствовалась прохлада.
Стены вдруг закружились, я кашлянул с огромным желанием освободить желудок от содержимого. Но, сдержавшись, снова лег на постель и зажмурился.
– Лежи, брат, – я ощутил на лбу тепло ладони Винлена. – Ты сейчас в городе, я только что принес тебя в хижину.
– Что… что я здесь делаю? – открыл глаза – вся картинка плыла. Я скрючился и меня вырвало прямо на кровать. – Черт возьми! – выругавшись, выплюнул изо рта остатки рвоты.
– Держись, брат! – голос герцога звучал отчаянно. – Соберись с силами – и все будет хорошо!
– Дьявол тебя подери, брат!! – заорал я. – Да объясни ж, наконец,… что случилось? – меня тут же свела судорога кашля.
– Хорошо-хорошо! – я чувствовал, как Винлен гладит меня. – Моя жена, она… – брат, замаявшись, не знал, что сказать. – В общем, ей нужен от тебя какой-то свиток. Там, в храме, она у тебя его просила. Но ты ничего не дал, только, кажется, выругался и отчего-то потерял сознание. Уласи хотела тебя обыскать, но я не дал ей сделать этого. Начали собираться богомольцы, они тянулись к тебе. Я разъярился и на всех наорал. Тогда отнес тебя сюда и приказал своим рыцарям охранять вход в этот дом, теперь же…
На улице раздался звон мечей, чей-то вопль. Сначала один, потом второй, третий… Криков было так много, что, казалось, кого-то вживую разрезают на части.
Тут же почувствовал нахлынувшие силы – кровь забурлила адреналином. Кое-как привстав на кровати и отчаянно сдерживая очередной приступ рвоты, посмотрел на брата. Тот с широко раскрытыми от шока глазами уставился на меня; со лба тек пот. Он медленно перевел взгляд на дверь.
Звуки битвы на улице стихли, наступила гнетущая пауза. Из щелей двери начал валить свет. Сначала тусклый, но быстро разгорающийся до нестерпимо яркого, слепящего сильнее солнца. Я ничего не чувствовал, кроме медленно пробежавшегося по спине ледяного холодка. Напряжение нарастало.
Свет, невероятно сильно разгоревшийся за дверью, вдруг погас. Дверь тут же с грохотом легиона громов снесло с петель.
Из ночи в хижину вошла, оставляя за собой кровавые следы, дюжина облаченных в черные одеяния богомольцев с красными руками. Алая жидкость с пальцев капала на пол. Во главе ступала Уласи; на ее лице блестела чужая кровь.
– Ты должен отдать мне свиток, – зашипела женщина, оскалившись.
– Уласи, любимая, отстань от него, – молящее подошел к ней Винлен.
– Не надо защищать его! Пусть он вернет то, что по праву принадлежит Церкви, – напряженно взглянула она на мужа. – Мы должны знать, что написано в свитке!
– Уласи, не надо, – брат нежно обнял женщину за талию. – Он все равно поступит только по-своему.
– Ты не понимаешь, Винлен, – между ее печальных бровей появилась складка. – Это Божья угода! В свитке написано обращение к нам.
Перед глазами появились разноцветные точки, я почувствовал, что вот-вот снова потеряю сознание. Но нашел-таки в себе силы выдавить из желающей блевать глотки слова:
– Я тебе ничего не отдам. Свиток мой.
Яростная гримаса исказила лицо Уласи:
– Тогда ты умрешь!
– Нет!! – тряхнул ее за плечи Винлен. – Ты не убьешь моего брата!
– Тогда милый… – напряженное лицо Уласи захватила боль грусти. – Тогда я убью и тебя. На то воля Божья…
– Мне все равно, – лицо Винлена излучало отчаяние. – Главное – жизнь брата.
– Ты ничего не понимаешь! – вдруг закричала женщина. – Я исполняю волю Бога нашего! Ты же верующий человек! Неужели пойдешь против Бога, но за какого-то брата?! – с презрением выплюнула она последнее слово.
– Я один пойду против всего мира, но за брата, – выдавил сквозь зубы Винлен.
– Даже… даже против меня? – Уласи подняла брови.
– Даже против тебя, любимая. И против всех богов на свете.
– Бог один!
– Мне без разницы! Когда Бог говорит, что надо убить самого дорого человека, я прокляну его. Бог!! – завопил Винлен в ярости, подняв к Небу руки и голову. – Я проклинаю Тебя!!!
– Богохульство… – прошептала в шоке Уласи.
Винлен обнажил меч и яростно глянул на жену:
– Если хочешь убить моего брата, то только рискни! – зарычал он.
Все богомольцы сурово посмотрели на него исподлобья. Я попытался хоть как-то помочь брату, привстав с кровати, но все безуспешно.
– Милый мой, – с грустным лицом сказала Уласи. – Из-за того, что твои рыцари не захотели меня пустить, я растерзала их тела. Они все мертвы.
– Сука, – рычал брат. – Да будет проклят миг, когда я полюбил тебя!
Брат занес над головой меч, пытаясь нанести удар, но тут же из рук женщины вырвалась вспышка света, устремившаяся на него. Плечо Винлена оторвало, а искалеченное тело отлетело в угол комнаты. В воздухе на мгновение завис кровавый шлейф, но тут же с плеском рухнул наземь.
Я услышал шипение и бульканье выплескивающийся крови и вопль брата от боли.
– Ах ты!.. Мразь!!! – заорал я так сильно, что почувствовал сильнейшее жжение в горле. Попытался вскочить с кровати, но упал на пол. Подняв отяжелевшую голову, яростно глядел на Уласи, желая только одно. Убить. Чувство, доселе невиданное, но невероятно сильное – возможно, мощнее даже любви – полностью охватило сознание. Я – лучший, по словам брата фехтовальщик, первый раз в жизни хотел убить.
– Милый мой Винлен! – зарыдала женщина. – Что же ты заставил сделать меня! Милый!.. Прости меня, я… я… – она упала на колени, обхватила ладонями лицо и завыла, будто волчица, потерявшая по вине охотника всех волчат. Ее плечи сильно дергались. – Я не хотела этого…
Богомольцы бездвижно стояли и с непониманием смотрели то на меня, то на истекающего кровью брата, то на свою предводительницу.
Уласи как-то неестественно громко всхлипнула и исподлобья дьявольски посмотрела на меня. Ее глаза налились кровью.
– А все из-за тебя! – зашипела она.
Священнослужители воздели руки, над головами возник разгорающийся свет. Уласи направила на меня ладони. Я последним в этой жизни рывке попытался кинуться на ненавистного нелюдя, но меня ослепила вспышка.
Проморгавшись, увидел, что перед Уласи лежало мое обезглавленное тело. Из ровного среза на шеи с шипением выхлестывался фонтан алой жидкости. Все облаченье проклятой женщины пропиталось кровью. Поток, хлещущей из шеи, начал ослабевать. Непостоянным напором все еще бьющегося сердца артерии, булькая, выплюнули остатки крови. Я заметил, как по полу, прямо перед глазами, растекалась красная лужа.
Но… не смотря даже на оторванную голову, я ощущал свое туловище…
Попытался двинуть рукой – и заметил, как ладонь обезглавленного трупа колыхнулась. Попробовал привстать – тело поднялось на четвереньки. Отсутствие головы по ощущениям себя даже и не замечалось. Я заставил ползти тело к голове. Оно медленно развернулось и, цепко хватаясь за окровавленный пол, поползло ко мне навстречу. Из среза шеи торчали кость и суставы с артериями, все еще конвульсивно сокращающимися.
– Отче наш, сущий на Небесах… – зашептали попятившееся назад богомольцы.
Тело с трудом приползло ко мне, взяло голову и поставило на место. Почувствовав, что она мгновенно приросла, я попытался встать. Это получилось без особого труда – головокружение, слабость и тошнота исчезли. Ощущалось мощь возрожденного тела. Только слегка болело и жгло в области шеи.
Взгляд священнослужителей излучал ужас. Я, оскалившись и отдавшись бурлящей в жилах невероятной силе, выдернул из ножен меч.
– Умри! – зарычал на Уласи. Мифрильный клинок сверкнул в темной комнате. Взмах – и женщина схватилась за живот. Ее округлившиеся глаза с шоком уставились на меня. Она медленно убрала руки. Из живота вывалились кишки, покрытые слизью и кровью. Жена брата пошатнулась и рухнула в лужу крови, где некогда лежало мое обезглавленное тело.
Богомольцы с ужасом смотрели на меня, медленно пятясь назад.
– Сгинь, сатана! – вымолвил кто-то из них.
Резким движением перерезал ему горло. Он схватился за кровоточащую рану, но напор был слишком силен – кровь хлестала даже сквозь сжатые пальцы.
Остальные священнослужители подняли руки, выдавливая из ладоней свет. Но я стал самой Смертью. Чудовищный танец завладел моими движениями. Меч сверкал, кровь плескалась, отсеченные конечности летели в стороны. Вот отрубленные руки, некогда вызывавшие свет, что исполнял волю Бога. А вот и отделившаяся голова; она с ужасом уставилась на меня. Тут разрубленное пополам тело, а тут кишки, которые вывалились из него.
Вокруг сплошная смерть. Меч, никогда не знавший в моих руках вкуса крови, вдоволь насытился ею. Ему с избытком хватит на целую вечность.
Бойня длилась недолго. Великолепное мастерство фехтовальщика сделало свое черное дело – гора разрубленных на части трупов валялась в маленькой хижине. Запах расползающейся крови, что цеплялась за деревянный пол горячими коготками, резал нос. Среди трупов стонал от боли искалеченный человек. Хладнокровно кинув на него взгляд, вонзил в сердце клинок. Лицо священнослужителя исказила судорога пытки. Выдержав полминуты его страданий, выдернул меч. Кровь выплеснулась из груди. Никакой фонтан во дворцовом саду не способен сравниться с обилием этой красной жидкости. Какие-то несколько мгновений окрасили все в алый цвет. Я полностью погрузился в кровавую баню, испытывая от этого бурю эмоций. Ощущая остывающую на лице чужую кровь, казался себе дьяволом во плоти, и это вводило меня в восторг. Вот она, жажда крови!
Но тут услышал легкий стон Винлена и кинулся к нему, упав на колени. Ярость мгновенно исчезла, душу охватила адская пытка.
– Брат… Брат мой.
Он медленно поднял усталые глаза, посмотрел на меня. Я заглянул в них. Очи выражали измученность от бытия; они отразили грань жизни, готовность умереть. Но при этом я чувствовал во взгляде легкую искорку страха от неизвестности – что за чертой? Искра вспыхнула и исчезла в бездонной глубине желания погрузиться в вечный покой.
И только потом увидел в глазах печаль и легкую досаду, что все закончилось так банально.
Я почувствовал, как слезы у меня сами потекли по лицу; безвольно моргнул пару раз, прогоняя предательскую влагу.
К лицу брата прилипла кровь, такая родная, близкая сердцу. Я старался не глядеть в сторону оторванного плеча и пытался вспомнить радостное лицо Винлена. В детстве мы так часто любили хулиганить, веселиться, беззаботно драться на деревянных мечах. Я хотел запомнить его не слабым, отдавшимся в объятья смерти, а счастливым, как в юности, и сильным, бесстрашным мужчиной, готовым вместе с рядовыми воинами кинуться в сечу. Но это как-то не получались – в глазах моих навеки застыло измученное от жизни лицо.
– Зачем… – зарыдал я. Сердце обливалось слезами. – Зачем ты мне отдал камень?
– Брат… – донесся тихий, пропитанные нотками смерти, голос из посиневших уст Винлена. – Это мой… мой тебе подарок… Я подарил… подарил тебе самое дорогое… Это… это жизнь…
Волшебник печально посмотрел, как бродяга опустошенно положил на эфес руку.
– Подарок брата… – прошептал скиталец. – Нет, ты не отдал мне свою жизнь, а заработал себе вечную. Ты навсегда останешься в моем сердце, – отчужденно проговорил он.
Вид скитальца, насколько понял маг, излучал нежелание жить.
«Бродяга устал, – рассудил волшебник, почувствовав, как у него между бровей появились напряженные складки. – Он устал от мук, устал от жизни. Быть может, мечтает умереть, дабы поскорее встретиться с братом. Но он… – маг погладил бороду, – он заблуждается в одной вещи».
– Теперь все понятно с этим Богом Тьмы, – пробубнил скиталец, скорчив злобную мину. – Он само зло и издевается над людьми – своими детьми. Вернее слугами… Потому что мучает их и убивает как только хочет. Заставляет спрашивать, в чем смысл жизни. А сам смеется, забирает у людей даже последнее, что можно украсть – смысл бытия. Что ж тут удивляться? Удивительное в том, что я сам не смог понять эту простую тайну. Какой же я дурак! Так что же? Будь ты проклят, Бог Мрака, Повелитель Тьмы!! – у бродяги поигрывали в напряжении скулы. Он, яростно сжав кулаки, злобно сверлил взглядом пустоту.
«Может, все-таки раскрыть ему тайну? – вздрогнув от проклятья и недовольно сморщившись, подумал волшебник. – Он ведь в жизни ничего не желает, а раскрытая тайна хотя бы поможет ему жить куда легче. В конце концов, он не будет объят ложью, как сейчас. – Волшебник напряженно разглядывал скитальца, терзаемого мраком. – Да, пожалуй, стоит ему это рассказать – он заработал сие знание. Правда, заплатил слишком высокую цену. Впрочем, кто я такой чтобы судить о воле Всевышнего?».
– Знаете, Неаким, то, что вы сказали, не совсем, правда, – маг недовольно поднял брови. – В свитке… ммм… написана ложь.
Скиталец непонимающе посмотрел на мага:
– Как это? Получается… получается, Бога Тьмы нет?..
– Есть. Только… – волшебник напрягся. – Я сейчас вам все расскажу.
В голове мага метнулась мысль: «А стоит ли? Достоин ли бывший герцог знать такие тайны?» – но тут же прогнал ее.
– Просто человек на самом деле… – продолжил он начатое. – Как бы это выразить? Ммм… Способен на очень многие вещи. Вам может показаться это сказкой, но научиться волшебству, в общем-то, способен каждый. Главное – воля. Именно из-за нее получаются вещи, которые потом обычные люди называют невероятными. Мысль может создать образ. Вот так, – волшебник посмотрел на стол – на нем вдруг появилось призрачное очертание стакана, наполненного какой-то настойкой. – А воля из образа делает, так сказать, твердую материю. – Стакан тут же стал обычным – как будто вышел из тумана. – Понимаете, к чему я все это? – волшебник с легкой улыбкой погладил бороду. – Люди, сами того не понимая, колдуют.
Вот вспомните девяносто девятый псалом, четвертый стих: «Входите во врата Его со славословием, во дворы Его – с хвалою. Славьте Его, благословляйте имя Его». Ну, и что в итоге? У людей вечно мрачные мысли, в церковь ходят не со славословием, а с желанием замолить грехи. Люди проклинают Бога из-за своих неудач и совсем не понимают, что Всевышний любит тех, у кого жизнь тяжелее. Какое уж тут «благословляйте имя Его»?!
А вспомните второй стих. «Служите Господу с веселием; идите пред лицом Его с восклицанием». Разве люди излучают веселье? Да они скорее поверят, будто их Отец – дьявол, нежели будут служить Господу с веселием!
Вот и получается, что тысячи тысяч людей, будучи все колдунами, со своими мрачными мыслями и волей проклятий создали не этот стакан браги, – волшебник взял недавно сотворенную из воздуха настойку, – а самого Темного Бога!!
Скиталец как зачарованный глядел на собеседника, внимая каждому слову. Маг, тяжело дыша, приложился к стакану. Отдышавшись, продолжил:
– В Псалтыре очень даже точно обо всем этом упоминается. «Познайте, что Господь есть Бог, что Он сотворил нас, и мы – Его».** А вот какого Бога люди с темными мыслями могут создать? Конечно, Темного!
– Так значит… каждый человек может колдовать? – бродяга как-то странно посмотрел на волшебника.
– Каждый.
– А какие тогда у колдовства границы? – скиталец просто пожирал взглядом мага.
– Да, в общем-то, можно сказать, что границ нет, – волшебник поднял брови.
– Значит, я смогу встретиться с братом, – бродяга уже не спрашивал, но утверждал с крепчайшей алмазной убежденностью. – Тогда я отдам Винлену то, что он мне подарил, – маг поежился: ему показалось, будто очи скитальца сверкнули алой уверенностью. – Я вручу брату свой подарок.
* Откр. 13:18.
** Пс. 99:3.
Спасибо Григорию Козлову за идею Темного Бога как создателя людей
Сухонин Артур
август 2006, Рига